В. М. Есипов. Мифы и реалии пушкиноведения. Избранные работы

В рецензируемой книге В. Есипова-пушкиниста¹, представляющей собой свод избранных работ автора за 1989–2017 годы, по его собственным, обращенным к читателю словам, «значительное место <…> занимает опровержение» целого ряда «пушкиноведческих решений советского времени» (c. 3). Мифам — не классическим, древним, а рожденным потребностями новейшего времени, не всегда доказуемым, однако вошедшим в учебники и в популярную литературу, гипотезам пушкинистов (преимущественно первой половины XX века) — в исследованиях Есипова противостоят «реалии»: а это не только исторические факты и документы, но и конкретные смыслы, обнаруживаемые путем проникновения исследователя в спонтанную жизнь пушкинских текстов, в строй сознания и самосознания поэта. Целостная личность Пушкина является для Есипова мерилом убедительности выводов коллег-пушкинистов.

Этот же подход распространяется и на свидетельства современников поэта (письма, дневники, мемуары). Так, «Записки А. Смирновой, урожденной Россет» (1895) — книга прижизненных записей близко знавшей поэта в 1830-е годы фрейлины Императорского двора А. Смирновой, собранные и опубликованные ее дочерью, — были признаны советскими пушкинистами недостоверными, хотя один из ее первых читателей, Д. Мережковский, считал, что при всех несообразностях, имеющихся в «Записках…», приводимые в них «гениальные идеи Пушкина безусловно подлинны по внутренним основаниям» (c. 228). Это же, казалось бы, субъективное, а по сути предельно объективное интуитивное ощущение подлинности и слов, и вещей является и основным методологическим принципом автора «Мифов и реалий…». На него он опирается, не боясь показаться ни традиционным, ни тривиальным.

Ведь что может быть тривиальнее в сложившемся наборе пушкинистских проблем, чем установление адресатов его любовной лирики, а также интерпретация темы свободы, проходящей через все его творчество?! Чаще всего они решались в связке с другими сюжетами: так называемым мифом об утаенной любви, с одной стороны, и темой «Пушкин и декабристы», с другой. Естественная обособленность обозначенных предметов (любовь и политическая борьба) была при этом снята. Как отмечает Есипов, «поэта необходимо было представить многомиллионному читателю безусловным приверженцем декабристских идей, борцом против самодержавия… В этих условиях версия о любви к легендарной женщине, жене декабриста, добровольно последовавшей за мужем в Сибирь, представлялась особенно притягательной и… идеологически оправданной» (c. 7): речь идет еще о дореволюционной, 1912 года, гипотезе П. Щеголева, согласно которой предметом любви Пушкина, пронесенной через всю жизнь, была М. Волконская (в девичестве Раевская). Здесь оказались бессильными и возражения на построения Щеголева со стороны Ю. Тынянова (1939), и попытка Ю. Лотмана трактовать элегию «Редеет облаков летучая гряда…» — одно из ключевых произведений, связанных с темой, — как плод сознательной литературной мистификации, как игровую версию романтического любовного мифа. На сегодняшний день работа по деконструкции ставшего сюжетом массовой культуры мифа почти завершена:

1. Ведь есть еще Есипов – поэт и историк русской поэзии, Есипов – литературный критик и знаток-распорядитель литературного наследия В. Аксенова.[↩]