В борьбе за великого поэта

Творчество Тараса Шевченко являлось в царской России объектом постоянных преследований и грубых фальсификаций со стороны представителей официальной культуры. Борьба вокруг его наследия становилась все более сложной и ожесточенной по мере обострения в стране классовых противоречий и нарастания революционного движения.

Выступая в 1912 году в Государственной думе по поводу предложения группы украинских депутатов о чествовании памяти Т. Шевченко, распоясавшийся черносотенец Пуришкевич со свойственной ему наглостью заявил: «Кто такой Шевченко? Несомненно, революционер 60-х годов. Разве вы не слышите в его песнях призыва к народному восстанию? Да и кем другим мог быть поэт – бывший крепостной? Он чувствует себя господином над господами, а ему, как и всякому другому, нужно всыпать «горячих», отведя к становому» ¹. Пуришкевич говорил языком Держиморды. В этом не было ничего удивительного.

Либералы предпочитали нечто иное: выхолостить революционное содержание из сочинений Шевченко, превратить его в смиренно-мудрого своего предшественника. Кадетские публицисты немало писали о славе украинского поэта, о его звучной лире, о его величии, но в то же время многие из них, подпевая черносотенцам, отрицали украинскую национальную культуру, украинский язык, его право на свободное развитие.

Впрочем, с клеветническими измышлениями о том, что «малороссы не понимают языка Шевченко», что украинский язык – это отживший, мертвый абстракт, не имеющий права на существование, выступали не только русские черносотенцы и их либеральные подголоски. Аналогичные высказывания можно было услышать и из уст председателя Государственной думы Родзянко², сотрудника черносотенной газеты «Киевлянин» Савенко и многих других: украинцы по происхождению, они рьяно защищали интересы украинских помещиков и капиталистов и пели в один голос с великодержавными шовинистами.

Но и они, отрекавшиеся от родной культуры, и украинские буржуазные националисты были едины в своем стремлении представить великого Кобзаря совершенно чуждым революционным устремлениям трудящихся масс, далеким от освободительной борьбы народа. Один из наиболее воинствующих трубадуров националистической реакции М. Сриблянский громогласно возвещал со страниц декадентского журнала «Українська хата», что никакой «гармонии» между Шевченко и «толпой», то есть народом, никогда не существовало, что Шевченко с одинаковой любовью изображал и крестьян и господ, и поэтому в равной мере поэта «любят не только народ, но и господа» ³.

Русские критики-марксисты внесли значительный вклад в борьбу за демократические, шевченковские традиции дооктябрьской украинской литературы. В истории этой борьбы занимает свое место и статья В. Воровского «Памяти Т. Г. Шевченко», которая не включалась в издания сочинений критика-большевика и потому неизвестна широкому кругу читателей.

Статья была опубликована 26 февраля 1910 года в одесской газете «Наше слово». В ту пору Боровский возглавлял одесскую большевистскую организацию. Много времени отдавал он и литературной деятельности, был, в частности, одним из редакторов «Нашего слова». Сам факт появления статьи Воровского на страницах издания, адресованного рабочим, ремесленникам, портовикам, весьма примечателен: в одном ряду с газетными материалами, в которых разоблачались кадеты, октябристы, черносотенцы, приводились факты жестокой эксплуатации рабочих на одесских фабриках и заводах, большевистский литератор счел нужным поместить слово о революционном украинском поэте, используя к тому же «некруглую дату» – 49 лет со дня его смерти.

Не имея возможности в легальной газете открыто говорить о революционных призывах Шевченко, Боровский» однако, акцентировал внимание на таких чертах его творчества, как жгучая ненависть к деспотическому произволу, стойкость и непримиримость. Автор» писал, что воспоминания о свободолюбивых предках-запорожцах в условиях жестокого национально-экономического гнета усиливали в душе поэта тоску по воле, – тоску, которая пронизывает все творчество Шевченко. «В нем, – писал Боровский, – глубоко сидел… потомок запорожцев, страстно привязанный к своим родным степям, к необозримому простору Украины и к ее традиционной свободе».

Боровский указывает, что Шевченко «впитал в себя неизбывную скорбь» своего угнетенного народа, – скорбь, рожденную его «тяжелой трудовой жизнью без просвета», что поэт передал в своем творчестве народную печаль по свободе, по простору степей, по былому молодечеству. «Он словно поставил задачей своей жизни воспеть утраченную красоту Украины, создать в своей поэзии такой источник фантастической жизни, который питал бы долгие поколения его собратьев, который поддерживал бы в них любовь к своей родине».

Поэт мог бы, говорил Боровский, пойти не по тернистой дороге, а по более легкому пути, если бы он отказался писать на родном языке, отказался от своих свободолюбивых мыслей. Но он не пошел на компромисс со своей совестью, остался верен своему народу и тем самым снискал любовь всей России. «Его таланту, – писал критик, – нетрудно было пробить себе путь в русскую литературу, завоевать в ней видное, почетное место. Но не это влекло его. И если общерусская известность все-таки пришла к нему и сделала его имя популярным в русской литературе, то это произошло помимо его усилий» ##»Наше слово», 26 февраля 1910 года.

1. «Літературно-науковий вісник», 1912, N 4, стр. 145..[↩]
2. 22 июня 1913 года большевистская «Правда» на украинском языке опубликовала Обращение екатеринославских крестьян, в котором заклеймила выступление Родзянко в Думе, содержавшее выпады против украинской национальной культуры.[↩]
3. »Українська хата», 1910, N 3, стр. 204. [↩]