Уязвимость биографического подхода
- M. Drabble, Arnold Bennett. A biography, Weidenfeld Nicolson, Lnd. 1974.
Известная английская писательница Маргарет Дрэббл – автор шести романов. У нее негромкий, но внятный голос, свои характерные – доверительные – интонации, своя «малая» (пользуясь выражением В. Ивашевой), но по-прежнему вызывающая интерес тема. Не так давно писательница предстала перед читателями в новом качестве, опубликовав монографию об Арнольде Беннете.
Книга не содержит сенсационных открытий или новых, сколько-нибудь оригинальных концепций творчества Беннета. Писательница не провозглашает Беннета романтиком, не ищет в нем и его книгах «спиритуального мистицизма» или «синтетичного импрессионизма», как это пытались делать до нее некоторые исследователи. И, тем не менее, книга привлекла внимание, о ней много пишут. Тут, безусловно, известную роль сыграл «эффект неожиданности»: появление внушительного исследования из-под пера писательницы сугубо камерного и даже несколько «дамского» плана. Но главное – в другом.
То, что Дрэббл обратилась именно к Беннету, объясняется, с одной стороны, определенными тенденциями литературного процесса и, с другой стороны, личными симпатиями писательницы. Тяготение современной английской литературы к традициям классического реализма общепризнанно. Модернистские тенденции, настойчиво заявившие о себе в начале века, не привились глубоко на английской литературной почве. О действенности реалистической традиции в современной Англии говорят и пишут многие. Уолтер Аллен, например, считает, что «великаны английской литературы открыли пути, которые новым писателям и читателям кажутся непреложными» 1. Это подтверждается художественной практикой многих современных авторов, в книгах которых в зависимости от творческой индивидуальности по-разному, но явственно преломляется опыт великих реалистов прошлого2. Это проявляется и в увлечении наследием художников XVIII и XIX веков, в произведениях которых, по мнению самой Маргарет Дрэббл, привлекают более всего «широта и правдивость, порожденные самой жизнью», то, что они «действительно писали для народа, а не для узкой элиты…». Естественно поэтому и оживление интереса к ближайшим предшественникам, так сказать, к «истокам». В этом плане Арнольд Беннет – фигура особенно характерная.
В первые десятилетия XX века он был одним из самых известных и широко читаемых авторов. Писал он много и в разных жанрах. Но творчество его было крайне неровным по своим идейно-художественным достоинствам. Наряду с книгами подлинно талантливыми и самобытными он создал и немало «скороспелок», закрепивших за ним, не без основания, репутацию писателя, работающего ради коммерческого успеха. Это обстоятельство, а также выступление Вирджинии Вулф против писателей-реалистов, среди которых Беннет для нее был врагом «номер один», объясняют ослабление на некоторое время интереса к Беннету.
Время, однако, внесло свои поправки в оценку творчества писателя и его места в литературном процессе. Свидетельство тому – многочисленные исследования У. Аллена, Д. Баркера, Дж. Холла, Д. Хепберна, О. -Х. Девиса, Л. Тийара, У. -Ф. Уайта, Д. Уэйна и др. По достоинству оценен вклад Арнольда Беннета в развитие гуманистических, реалистических традиций английской литературы и Советскими критиками.
Обращение Дрэббл к Беннету обусловлено также ощущением сходства, несмотря на разделяющие их два-три поколения. Как признает писательница, ее собственное отношение к жизни и работе «было во многом окрашено теми же взглядами и обычаями», что воздействовали и на него. Поэтому в своей попытке исследовать язык и творчество Беннета, не претендуя на полноту охвата, а отбирая лишь то, что «более всего ее интересует», писательница усматривает в какой-то мере и «акт самопознания».
Чем же обогатил труд М. Дрэббл наши представления о творческой личности Беннета?
Книга Дрэббл написана в жанре биографии, что и определило ее построение, расстановку акцентов, удачи и неудачи.
Дрэббл подробно останавливается на вехах жизненного пути писателя, на содержании его произведений. Она отмечает общественную, социальную проблематику, демократизм лучших его работ, критику им викторианского ханжества и лицемерия, мастерство тонкого психолога, умение в монотонной обыденности жизни уловить поэзию и красоту.
Пафос книги Дрэббл в стремлении понять творчество Беннета через его личность, а личность писателя – через его книги и факты жизни. Такой подход позволяет проникнуть в духовный мир художника, раскрыть многообразие его связей с действительностью, самобытность его художественного восприятия. Многие наблюдения Дрэббл свежи и убедительны, выявляют непростые порой пути преломления личного опыта в творчестве художника. Правда, это не всегда удается исследовательнице. То ли от природы жанра, то ли от увлеченности Дрэббл личностью Беннета, но в книге преобладает несколько прямолинейный принцип истолкования его произведений: автор как бы примеривает их содержание к фактам жизни писателя, ищет и находит прямые и косвенные приметы биографизма. При таком подходе пропорции созданного им художественного мира несколько нарушаются, что неизбежно приводит к определенной аберрации зрения: масштабы личности писателя оказываются явно завышенными. Эпитет «великий» применительно к Беннету звучит явной натяжкой, а попытки доказать его безоговорочное превосходство как художника над Уэллсом, Голсуорси, а кое в чем и над Диккенсом можно объяснить лишь полемической запальчивостью автора.
Вместе с тем исследовательнице удается показать силу Беннета как литературного критика. Он защищал новаторские искания постимпрессионистов, предсказал известность Фолкнеру и Фейхтвангеру, оценил антипуританский пафос романов Д. -Г. Лоуренса. Одним из первых пробудил у «апатичных англичан» интерес к русскому искусству, страстно пропагандировал русскую литературу, способствуя изданию на английском языке и росту популярности тогда еще мало известных в Англии Достоевского и Чехова. Были годы, когда Беннет возглавлял борьбу за реалистическое искусство против модернизма (полемика с Вирджинией Вулф). Дрэббл, ссылаясь на статью Беннета «Разрушается ли роман?», приводит его высказывание о том, что «без правдивых и убедительных характеров роман не может существовать и тем более претендовать на значительность». Комментируя это утверждение, Дрэббл полностью с ним солидаризируется и добавляет, что «это мнение сегодня разделяют многие».
Что касается биографического материала, то обещанный в предисловии принцип отбора не реализуется. Обстоятельно, неторопливо, вполне по-беннетовски, ведется рассказ о жизни писателя год за годом, день за днем, иногда даже час за часом. Так, 5 апреля 192? года Арнольд Беннет отправляется с вокзала Виктория в Рим, в дороге он «уклоняется от разговора с профашистски настроенной женщиной», завтракает в поезде, отмечая про себя пьяницу-официанта, красивый закат и пр., «перечитывает в четвертый раз «Братьев Карамазовых». В Риме он хорошо спал, побывал в нескольких соборах, сделал кое-какие заметки, написал несколько писем, позавтракал в траттории и поспел к шестичасовому поезду на Неаполь». В описаниях такого рода в один ряд выстраиваются разнородные явления, нивелируются, чем и снижается общее впечатление. Так, «на одном дыхании» говорится о новых литературных замыслах, восхищении от прочитанных романов Лоуренса и Моэма и о посещении дантиста и связанных с этим переживаниях. Много места в монографии отводится взаимоотношениям Беннета с издателями, подсчету его гонораров и растущих доходов.
Нельзя сказать, что писательница безоговорочно восторженна в своем отношении к Беннету; она отмечает сложности его характера, иногда «легкое» отношение к трудным проблемам, ее разочаровывают своей фальшью его фронтовые репортажи и прочее. Но общая тональность книги предопределена желанием «понять и простить».
Монография Дрэббл воочию демонстрирует издержки биографического метода. Хотя в ней подробно рассказано о недолгом периоде общественной активности писателя в ходе работы над «Клейхенгером», о его административной деятельности в годы первой мировой войны, о многочисленных литературных и светских связях, в широком смысле фигура Беннета предстает в некоей самоценной значимости, вне контекста времени. Факты жизни и творчества трактуются имманентно, противоречия сглаживаются, личность писателя изображается более гармоничной и цельной, чем это было на самом деле. Ускользает из поля зрения М. Дрэббл и заметное тяготение Беннета вправо, и спад творческой активности в 20-е годы. В рассказ об этом периоде вкрапляются подчас фанфарные ноты: «диктатор вкуса», «самый высокооплачиваемый писатель в стране», «стареющий лев» и пр. Как случилось, что писатель, еще недавно стремившийся увидеть глубинные процессы жизни, писавший о проблеме социального неравенства как о «четвертом измерении» в общественном сознании, теперь скользил по поверхности жизни, зачарованный близостью к богатству и власти? Лишь мимоходом упоминает Дрэббл о дружбе Беннета с лордом Бивербруком, которая «самым драматичным образом изменила его судьбу», в другом месте несколько неуклюже пытается оправдать то внимание, которое уделял писатель своим светским связям.
При такой позиции, естественно, у исследовательницы не может не вызвать недоумение холодное, сдержанное упоминание о Беннете в «Опыте автобиографии» Г. Уэллса. Связанный с последним многолетней дружбой, во многом разделяя его критические настроения и буржуазно-либеральные иллюзии, Беннет не обладал его общественным темпераментом и в 20-е годы занял умеренно-конформистскую позицию, приведшую к тому, что пути их, по выражению Уэллса, разошлись. То, что произошло с Беннетом, точно, безжалостно определил хорошо его знавший С. Моэм. Он писал, что успех – ловушка, он «лишает писателя той силы, которая принесла ему успех. Индивидуальность его сложилась из его опыта, борьбы, разочарований, попыток приспособиться к враждебному миру: она должна быть очень стойкой, чтобы противостоять размягчающему влиянию успеха…», который «часто несет в себе семена гибели, поскольку он разлучает писателя с его материалом… Лучший пример тому – Арнольд Беннет» 3.
Действительно, судьба Беннета в этом смысле поучительна, хотя и не столь уж необычна. Достаточно вспомнить американца Скотта Фицджеральда. Разница только в том, что Беннет не осознал глубины своей творческой драмы в такой мере, как он. Прошла мимо этой драмы и М. Дрэббл.
Авторская позиция в книге выражена не всегда прямо, но в ней чувствуется та же амбивалентность, что и у Беннета, – протест против буржуазно-пуританских табу, неприятие викторианского уклада и связь с ним, невозможность отторжения (то есть тот комплекс, который был обозначен горьковским понятием «блудных детей буржуазии»). Но у Дрэббл, как и у многих ее современников, этот комплекс усугублен тягой к прошлому, к его устойчивым ценностям, противостоящим нынешнему обществу вседозволенности.
Подобно рефрену, в книге неоднократно возникает антитеза «века нынешнего и века минувшего». Меланхолическая ностальгия звучит и в описании деталей быта, скажем в воспоминаниях о дешевизне земельных участков в начале века, и в более широких обобщениях, когда писательница констатирует «наступление нового, не столько храброго, сколько глупого мира (перефразируя название одного из романов Олдоса Хаксли. – И. В.), и уже не Беннету суждено стать его великим летописцем».
Таким образом, стремясь нарисовать портрет Беннета – человека и писателя, – каким она его видит, Дрэббл и сама предстала перед читателем, пусть на втором плане, но органично вписываясь в литературный ландшафт, а главное, придавая ему перспективу.
г. Донецк