Деловой человек

Вновь споры среди критиков: какой же он, деловой человек нашего времени? И начинает казаться, что никогда еще не было так важно решить, какой непременной суммой черт должен он обладать, никогда еще от этого решения не зависело столько. Ведь мы вступили в пору научно-технической революции. Кстати, пусть простится мне неведение: что это такое – научно-техническая революция? О ней в критике говорят как о само собой разумеющемся, что каждому ясно, как дважды два, и просто неприлично спрашивать, что это такое. Вроде бы уж ты последний безграмотный среди людей, если не знаешь до сих пор. И все же – что это такое? И встречалось ли человечество с чем-либо подобным в своей истории? Или это нечто совершенно новое, невиданное, не похожее ни на что? А если невиданное, так о какой же сумме черт говорить? Может, он еще не вывелся, этот новый подвид человека? А может, он не столько новый, сколько хорошо забытый старый, хоть и придется решать новые проблемы?

При всех обстоятельствах надо, видимо, приглядеться и понять. А чтобы понять, надо с чем-то сравнить. С чем всегда сравнивало человечество? С опытом имеющимся. С историческим своим опытом. В этой книге жизни много вырвано страниц, восстанавливать их порою приходится по смыслу. А на иных страницах, чтобы увидеть первоначальные письмена, нужно, как на старинных полотнах, слой за слоем счищать позднейшие напластования, и тогда откроется изначальное. Но тем не менее всегда в эту книгу заглядывало человечество, с минувшим сравнивало, чтобы лучше понять настоящее, провидеть будущее.

Если полистать страницы, которые перевернуло время, окажется, что даже сегодняшняя глобальная тревога – сможет ли планета прокормить стремительно плодящееся население? – бывала уже в истории и повторялась. Угроза затяжного голода со всеми его последствиями периодически нависала над человечеством, и кризисы эти были очень серьезны. И выходило из них человечество единственным способом: технический прогресс (например, изобретение плужного лемеха) давал толчок развитию сельского хозяйства, следом вновь росло население земли, а, значит, в некотором отдалении, незримый еще, но предвидимый, маячил кризис. И опять преодолевался, чтобы возникнуть на новой ступени развития. Только раньше периоды эти измерялись тысячелетиями, а теперь все стало быстрей, грозней.

Как-то я спросил одного из крупнейших наших физиков, что такое научно-техническая революция, как он понимает ее? Разговор шел в совершенно неофициальной обстановке: у меня дома. И отношения не те, чтобы оригинальничать, позировать. Он сказал, что он революции не видит. Идет развитие по экспоненте, непрерывное удвоение: дважды два – четыре, четырежды четыре – шестнадцать, шестнадцатью шестнадцать – двести пятьдесят шесть… И так далее и так далее вверх. Раньше все выражалось малыми цифрами, а теперь и цифры, и скорости, и последствия ошибок – велики.

Я не берусь судить, так это или не так. Но я сильно сомневаюсь, что тем, кто к делу и не к делу из статьи в статью щеголяет словом «энтээр» (мы, дескать, люди культурные, рассуждаем на уровне современных понятий), что им так уж все ясно. Ведь если век научно-технической революции на дворе, так это значит, не в последнюю очередь, что основной производительной силой общества становятся те, кто производит знания. А это к героям литературных произведений имеет определенное отношение.

Но, повторяю, я не берусь судить о том, о чем не имею основанного на изучении, на статистических данных, серьезного представления. Речь в этой статье – о спорах, возникших в связи с теми героями литературных произведений, которых по сумме черт, или по отдельным чертам, или по занимаемой должности относят к так называемым деловым людям.

Впрочем, были ли вообще в литературе не деловые люди? Ну, конечно, были. Сразу же вспоминаем Обломова. К нему в школьные наши годы все относимо было только со знаком минус. А вот прожили мы жизнь достаточную и видим, что не только одни сплошные минусы, а и что-то человечное тоже с Обломовым связано, хоть он и совершенно беспомощен оказывался, например, перед всякого рода жуликами, с которыми так мгновенно расправлялся деловой человек Штольц.

Да, он человек деловой – Штольц. Он, может быть, даже прародитель всех деловых людей в русской литературе. А вот что-то не чувствуешь к нему большой симпатии. Ведь вот и решителен, и энергичен, и деловит, и времени не тратит даром: человек действия. Такие для дела нужны. Но что-то душа к нему не лежит. И даже остерегает что-то на отдалении. Хотя сам-то он, как большинство людей, цель которых конкретна, близка и потому ясна, имеет завидное качество: не сомневаться в себе. Но ясность орудия и ясность творца – это вещи разные.

И вот еще что различно: отношение к человеку в жизни и отношение читателя к герою литературного произведения. На весь мир, как известно, пирога не испечешь, и руководитель, скажем, предприятия не обязан заботиться о том, любят его или не любят подчиненные. Во всяком случае, эта забота не из первоочередных. А вот если герой литературного произведения антипатичен, так даже самые правильные его слова, самые правильные его действия не помогут и не убедят ни в чем.

Как-то странно мне, что в споре о таких, например, произведениях последнего времени, как «Сталевары» (в кино – «Самый жаркий месяц»), «Человек со стороны», «День приезда – день отъезда», разговор о человеческих качествах героя занял слишком уж подчиненное положение. А ведь много сказано о героях этих произведений, из статьи в статью мелькал и мелькает Чешков. Проводились многочисленные обсуждения в различных аудиториях. И по телевидению, и на страницах журналов, газет. Нередко в этих обсуждениях участвовали, так сказать, люди из жизни: инженеры, сталевары, руководящие работники. По-деловому обсуждались практические вопросы, разговор о героях нередко становился таким конкретным, словно в самом деле стоял вопрос о соответствии данного лица занимаемой должности. Словно его снимать собрались или, наоборот, утверждают.

Но, повторю еще раз, есть существенная разница между человеком в жизни и героем литературного произведения. И приближение к жизни имеет свои законы: крупнее становятся отдельные черты, расплывчатей целое. «Лицом к лицу лица не увидать…» – в этом опыт искусства. А слова «искусство», «искусный», «искусственный» – они не от разных корней, все они от одного корня. В жизнь, воссозданную средствами искусства, нельзя пересадить живого человека из жизни. Это все равно, что вынуть портрет из рамы и на его место всунуть свою голову.

Вот так и вопросы, самые животрепещущие на производстве, нельзя непосредственно перенести в художественное произведение. Ведь искусство призвано отвечать на вопросы времени, а не на временные вопросы, которые выдвигает любое производство, в том числе и самое высокомеханизированное, автоматизированное, управляемое при помощи кибернетических устройств.

Впрочем, вряд ли математик, микробиолог или инженер станут искать решения своих специальных проблем в романе или пьесе. Я не уверен, что и организатор производства должен учиться работать по произведениям искусства. Достаточно, если искусство помогает формированию человеческой личности, духовного мира человека, если оно дает те дорогие счастливые минуты, когда до озарения близко.

Еще трудней представить себе, чтобы хирург во время операции руководствовался практическими советами, которые он почерпнул в кинофильме. И хирургия как таковая не может стать основой литературного произведения. А уж, казалось бы, все тут: жизнь и смерть! И всякий раз это в руках человека. И человек этот как бог: ему дано совершить. От мысли единой, от движения руки жизнь и смерть зависят…

Нет, конечно, если думать о тех нехитрых принципах, по которым строятся детективы, так тут можно и сериал целый развернуть. (Слово-то какое народилось: сериал!) И смотреть будут, дыхание затая, и обсуждать на работе: