Уходящее мировоззрение

International Federation for modern Languages and Literatures. «Science and Literature», Oxford, 1955.

«The Author and the public», Problems of communication, L. 1957.

В современном западном литературоведении живо обсуждается тема «литература и наука». Вопрос этот не надуман. Его выдвинула сама жизнь. Но во многих из работ, посвященных этой интересной теме, часто можно наблюдать действие одной, как будто посторонней силы, которая препятствует движению мысли и мешает исследователю овладеть новым и сложным материалом. Эта сила – идеализм. Очень характерны в этом смысле два сборника, на которых нам хочется остановиться, – «Литература и наука» (доклады 6-го конгресса Международной федерации по изучению современных языков и литератур) и «Автор и публика. Проблемы взаимоотношений» (доклады конгресса Пенклуба, Лондон).

Особенно необходимо выделить сборник «Литература и наука». Редкий доклад в этой книге избежал соответствующего «облучения» идеализмом; мы встретим в ней всевозможные типы сочетаний готовой философской схемы и свежих, только что родившихся концепций. Иной раз эта схема лежит на поверхности, как кора; в другой – врастает, как паразитический гриб, который нельзя уже выломать, не повредив ствола.

Находясь под гипнозом идеалистической философии, ученый комбинирует и переставляет «примеры»; он не в состоянии возвратить факты к их собственной, внутренней логике, понять их самобытное существо; он не может взглянуть действительности в лицо и осознать ее собственные законы.

В этом положении мы застаем главного теоретика сборника Герберта Дингла. Его книга «Наука и литературная критика» (1949 хорошо известна на Западе; новая статья «Взаимоотношения литературы и науки» помещена в сборнике первой; на нее, так же как и на книгу, прямо или косвенно ссылаются другие участники сборника. Дингл говорит, что в отношениях между наукой и литературой его будет занимать конфликт. Этот конфликт возник еще в начале прошлого века, когда поэты (Ките, Эдгар По); восстали против бездушного анализа науки, разрушавшего, по их понятиям, поэзию и красоту. Ученые, со своей стороны, с большим пренебрежением глядели на «шалопаев», которые изливались в любви к радуге вместо того, чтобы понять ее как простое разложение солнечного луча. Вражда была непримиримой и объяснялась она неправильным толкованием двух слов: «иллюзия» и «истина». Ныне, говорит Дингл, благодаря усилиям современной философии это противоречие подходит к разрешению.

Каким же именно способом? Предоставим ему слово: «Раньше внешний мир принимался за нечто само собой разумеющееся, а опыт – только как средство, которое призвано раскрыть нам, что этот мир собой представляет. С этой же целью в прошлом применялись и другие средства – чистый разум, например, откровения медиумов или оракулы. (Любопытно сопоставление разума и оракулов; все, мол, равноправные «средства». – П. П.). Наука утверждала, что опыт есть единственно заслуживающее доверия средство, и находила оправдание этому утверждению в своей способности предсказывать будущее. Когда что-нибудь предсказывал колдун, он, как правило, ошибался. Когда предсказывала наука, она, как правило, была права. Опыт стал поэтому надежным средством раскрытия истины о мире».

Так было в прошлом. «Но, – продолжает Дингл, -этот взгляд больше невозможен. Если мы будем настаивать на нем, то мир, исследуемый нами, превратится в нечто бессмысленное, непостижимое и реально не существующее; он станет одновременно двумя или несколькими совершенно несовместимыми вещами. Мы вынуждены поэтому вернуться назад к простому описанию того, чем мы занимаемся на самом деле. Мы собираем воедино наш опыт и изобретаем рационально согласованную систему, которая находится в таком отношении к опыту, что каждый элемент опыта имеет в этой системе соответствующего представителя. Опыт, таким образом, изменил свою роль. Раньше он был средством раскрытия природы мира; теперь он стал представлять собой основные данные, которые должны определять пути создания системы и ее значение – raison d’etre всей этой картины; в законченной системе каждая ее часть должна быть связанной с каждой другой частью так, чтобы бесконечно разнообразный и, по-видимому, хаотический наш опыт выглядел как объединенное и согласованное целое» (стр. 5).

Мироощущение идеалиста представлено здесь весьма картинно. Внешний мир для него рухнул, развалился по частям; действительность исчезла и растворилась в «опыте». На месте их разлился океан ощущений. Этот океан не подчинен ни правилам, ни законам; единицы «опыта» хаотически движутся в нем, сталкиваясь и вновь растекаясь по случайным кривым. Можно ли говорить о познании, когда все здесь «несовместимо» и противоречит друг другу? Конечно, нет; Дингл по-своему прав, когда он призывает «вернуться назад», к простому «описанию».

Вперед можно идти только с помощью диалектики. Но диалектика для него – сундук за семью печатями. Ее главный источник – законы внешнего мира, а внешний мир, по Динглу, есть не что иное, как выдумка отсталых материалистов. Но как же, спрашивается, жить без всяких ориентиров и мерил; не взирать же, в самом деле, сложа руки на «хаос»? Дингл предвидит этот вопрос и на него уже заготовлен в высшей степени характерный для современного неопозитивиста ответ: надо «изобрести (!) систему».

Разумеется, что же еще делать, ведь никакой «системы» в объективном мире нет, потому что нет и самого объективного мира; ничего познать или открыть нельзя; несколько героических умов «изобретают» систему, а мы «накладываем» ее на хаос. Каждая частица опыта получает отведенный ей шесток, и все как будто застывает во внезапном покое. Система, таким образом, выступает как спасительное средство.

Иного выхода у метафизика нет. Ему обязательно необходима скорлупа, коробка, каталог – словом, все то, что замораживает процесс и что является лишь предварительным шагом при диалектическом познании. Кроме того, ему, как существу, не признающему объективного мира, глубоко безразлично, соответствует ли его система действительности. Важно, чтобы она была внутренне «согласованной.». Если это условие соблюдено, стало быть все обстоит прекрасно, а если при этом ускользает из-под ног всякая основа, почва – тем лучше.