Публицистика М. Горького периода первой мировой войны

1

Шел 1914 год. Все предвещало близость революционной бури. Противоречия между трудом и капиталом, между империалистическими хищниками главных капиталистических государств, между народами колониальных и полуколониальных стран и угнетающими их империалистическими державами с невиданной силой раздирали человечество. Особенной остроты они достигли в России. «На пороге революции» – так определила положение в стране ленинская газета «Социал-демократ» в декабре 1913 года. Революционное движение российского пролетариата усиливалось с каждым днем, в Петербурге почти беспрерывно вспыхивали стачки рабочих, происходили массовые политические демонстрации, дело дошло до баррикад. Но империализму удалось отсрочить революцию. В июле 1914 года разразилась мировая война, подготовленная правительствами и буржуазией всех стран.

Задолго до начала войны большевики во главе с В. И. Лениным и лучшие представители международного социалистического движения предупреждали народы о стремлении империалистов к переделу мира, захвату земель и покорению чужих наций, разорению конкурентов военным путем, к отвлечению внимания трудящихся России, Германии, Англии и других стран от внутренних политических кризисов, разъединению пролетариата и истреблению его авангарда посредством войны. Горький также с нарастающей тревогой следил за происками международного империализма в различных частях света и, начиная с 1910 года, почти непрерывно говорил в своей публицистике о назревающем военном конфликте («Письмо монархисту», «О современности», «Издалека»). Тем не менее, когда война разразилась, она потрясла его «ужасающей грандиозностью мировых событий» ¹, неожиданным их характером.

Во всех воюющих странах были пущены в ход заранее созданные «чудовищные аппараты лжи и хитросплетений». Тысячи «бумагомарателей» доказывали, что «родное» правительство ведет справедливую, освободительную войну, «защищает отечество». Во имя «защиты отечества» в один день и час предала рабочее движение социалистическая верхушка Франции и Германии, проголосовав за военные кредиты. Немецкие социал-шовинисты принялись проповедовать «Burgerfrieden», французские – «bloc national». Протестующий голос К. Либкнехта спас честь немецкого рабочего класса, но мир узнал об этом лишь через несколько недель после начала войны.

На Горького, до тех пор несколько недооценивавшего опасность оппортунистических тенденций в международном социалистическом движении, известие об измене социал-демократов своим идеалам подействовало угнетающе. Вслед за тем стали рушиться и другие надежды писателя, – он непрерывно узнавал о том, что то один, то другой мастер «планетарной» культуры превратился в «патриота» (как тогда называли сторонников войны). Мелькали издавна уважаемые имена: А. Франс, Г. Гауптман…

Шовинистический угар, окутавший мир в первые месяцы войны, в России усиленно поддерживался самодержавием, помещиками, верхами торгово-промышленной буржуазии. Рептильная пресса кричала об освободительной миссии России, популяризировала реакционные идеи славянофилов, Каткова, Победоносцева и других. Россия изображалась защитницей «единоверных и единокровных нам славян» от европейских варваров и хулиганов, а разгоревшаяся бойня выдавалась за борьбу «двух миров», «двух рас», одна из которых – германская – подлежит полному истреблению. Так «философствовал», например, В. Розанов на страницах «Нового времени».

Верной опорой царизма в годы войны была кадетская партия, всецело захваченная шовинизмом. Состязаясь с черносотенцами в выражении верноподданнических чувств, кадетские лидеры занялись идеологическим обоснованием войны как «священной» и «освободительной». Струве, утверждая, что в войне повинна только Германия, вся Германия, от Маркса до Круппа и от Вильгельма Либкнехта до кайзера Вильгельма, проповедовал союз «Великой России» со «Святой Русью» ² (выдавал стремления русского империализма за коренные, исторически оправданные цели русского народа). В. Эрн утверждал, что Кант породил Круппа³. «Святая Русь», – кликушествовал С. Булгаков, – защищает Европу от Европы… подъемлет знамя свободы народов» ⁴. Война обновит социальный строй, заявлял А. Изгоев. Россия борется против «пьяных илотов» ⁵, добавлял Э. Гримм. Как и черносотенцы, кадеты именовали всех немцев варварами. Официальной идеологией кадетов стал панславизм. Они требовали передать России Константинополь и Дарданеллы.

Русским милитаристам удалось в начале войны заразить шовинизмом широкие слои средней и мелкой городской буржуазии, интеллигенцию. «Бардами войны» стали Л. Андреев, Ф. Сологуб, М. Арцыбашев и Н. Гумилев. «Не за Россию эмпирическую и сущую, а за Россию мыслимую, желаемую и возможную поднял оружие русский народ» ⁶, – вещал Л. Андреев. Идет война двух душ: «машинной» души «тевтонов» против «нашей восточной, мистической, религиозной души, сияющей миру светом спасения» ⁷, – утверждал Ф. Сологуб.

С первых дней войны, именуя себя «оборонцем», на войну с «немцем» призывал рабочий класс России Г. Плеханов. Он выпустил брошюру «О войне», понравившуюся самому русскому царю. Единомышленниками Г. Плеханова на всем протяжении войны оставались «впередовец» Г. Алексинский, меньшевик П. Маслов, эсер Б. Савинков, анархист П. Кропоткин.

Выступления «оборонцев» в немалой степени способствовали росту шовинистических настроений среди крестьянства и в отсталых слоях пролетариата, тем более что своими методами ведения войны германские войска давали русским «патриотам» убедительный материал для агитации. Разве могла не содрогнуться у честного человека душа при известии о бомбардировке немцами Реймсского собора, уничтожении Лувена?!

Все это на первых порах вызвало у Горького растерянность. Под впечатлением известия о разрушении немцами Реймсского собора он написал 9 сентября 1914 года М. Андреевой письмо, полное скорби и страдания:

«Все это так огромно, так жутко, что не находишь слов выразить даже сотую [часть] тех тяжких ощущений, которые всего лучше выражаются, пожалуй, словами – мировая катастрофа, крах европейской культуры…» ⁸.

В этот момент к Горькому пришли «представители общественного мнения» и уговорили его подписать обращение «От писателей, художников и артистов». Осуждая «варварство германцев», авторы обращения объявили единственным виновником войны «германцев», даже не немецких империалистов, а просто «германцев»; противники же Германии именовались защитниками мировой цивилизации, несущими народам «мир и освобождение». 28 сентября 1914 года обращение появилось в «Русских ведомостях». Под ним стояли подписи К. Арсеньева, И. Бунина, А. Веселовского, Д. Овсянико-Куликовского, П. Струве, виднейших публицистовнародников и, к величайшему огорчению рабочей демократии, подписи М. Горького и А. Серафимовича.

Ознакомившись с текстом обращения, В. И. Ленин с горечью писал в Россию: «Бедный Горький! Как жаль, что он осрамился, подписав поганую бумажонку российских либералишек» ⁹. Партия считала оплошность, допущенную пролетарским писателем, настолько серьезной, что в большевистской газете «Социал-демократ» была помещена специальная статья под названием «Автору «Песни о Соколе». В ней редакция¹⁰ газеты писала:

«С болью в сердце прочтет каждый сознательный рабочий подпись Горького, наряду с подписью П. Струве, под шовинистски-поповским протестом против немецкого варварства…

…Горького рабочие привыкли считать своим… Потому и пишут Горькому приветствия, потому и дорого им его имя. И это доверие сознательных рабочих налагает на Горького известную обязанность – беречь свое доброе имя и не давать его для подписи под всякими дешевенькими шовинистскими протестами, которые могут ввести в заблуждение малосознательных рабочих. Им самим еще не под силу разобраться во многом, и их может сбить с пути имя Горького. Имя Струве никакого рабочего не собьет, а имя Горького может сбить.

И сознательные рабочие, которые понимают всю фальшь и пошлость этого лицемерного протеста против «варваров-немцев», не смогут не упрекнуть автора «Песни о Соколе» ¹¹.

Но еще до появления статьи в «Социал-демократе» Горький понял, что допустил грубую ошибку. Неуместность присоединения к протесту литераторов стала особенно очевидной для него после того, как «Биржовка» опубликовала от его имени подложное «патриотическое»»Письмо Ф. И. Шаляпину» (сочиненное сотрудником газеты Берманом¹²). Подобные выходки газетчиков показали пролетарскому писателю, как хочется реакции использовать его честное имя для популяризации войны в народе. Рассказывая об этом в письме к В. Войтинскому в октябре 1914 года, писатель чистосердечно сознался: «…а вот протест литераторов против «немецких зверств» подписал второпях, и это меня очень мучает…» ¹³.

Вскоре писатель попытался публично высказать свое действительное отношение к войне и помочь хотя бы некоторым русским и европейским интеллигентам «прийти в себя». Сделано это было путем осуждения шовинизма и напоминания людям идеи братства народов, путем разъяснения, что война уводит их в сторону от настоящих задач и целей человечества. Почти одновременно Горький написал «Воззвание к населению» и цикл статей «Несвоевременное» (три статьи). Первое из этих произведений было напечатано 20 ноября 1914 года в газетах «Киевская мысль» и «Киевлянин», статьи же из-за цензурных препятствий не увидели света (первая появилась в печати лишь в 1931 году, две другие – не опубликованы до сих пор).

В «Воззвании к населению», написанном по просьбе комитета «Киев – Бельгии», Горький, называя войну «мировой катастрофой», употреблял в положительном смысле понятия, превращенные реакционной публицистикой в бранные слова. Он писал о «светлых началах европейской культуры», о великих идеях, созданных «тяжелым трудом Европы». Он выражал надежду, что в сердца русских людей навсегда вросли «идеи братства народов, убеждение в конечном торжестве разума, справедливости». Он апеллировал к «чувству солидарности людей», говорил им «о великих интересах планетарной культуры, о духовных ценностях, единых для всего мира» ¹⁴.

Писатель призывал всех честных людей громко и неустанно напоминать об этом народам. Конечно, терминология – чересчур общая, о путях выхода из войны почти ничего не сказано или сказано слишком неопределенно и робко. Но в тех условиях это выступление было все-таки светлым явлением, не сливавшимся с мутным потоком легальной публицистики. По всей вероятности, «Воззвание к населению» и горьковский протест против подложного «Письма Ф. И. Шаляпину» имел в виду В. И. Ленин, рекомендовавший большевикам в борьбе с шовинистическим угаром умело «использовать всякий протест (даже робкий и путаный, а М. Горький)…» ¹⁵.

Содержание и тон цикла статей «Несвоевременное» заставляют прежде всего предположить, что робость и путанность, отмеченные Лениным в первых антивоенных выступлениях Горького, очевидно, в значительной степени обусловливались цензурными препятствиями. Во всяком случае, во всех статьях война осуждается безоговорочно как империалистическая, захватническая с обеих сторон, как неизбежное следствие «темных предначертаний внеразумной силы капитализма», «явление позорное и глупое, не говоря о ее преступности» ¹⁶. Называются и действительные зачинщики, но называются, так сказать, методом «от противного», методом «исключения». «Война, – говорит Горький, – безумие, это кара людям за их жадность. Жадничает, как известно, не народ, войну затевают не нации. Немецкие мужики точно так же, как и русские, колониальной политикой не занимаются и не думают о том, как выгоднее разделить Африку» (т. 24, стр. 160).

Первая статья цикла «Несвоевременное» посвящена критике отношения к войне писателей Ф. Сологуба, М. Арцыбашева, А. Куприна и Л. Андреева; вторая – заострена против упоминавшихся выше шовинистических выступлений П. Струве, В. Эрна и всех тех, кто обвинял в варварстве весь немецкий народ, а также против аналогичных заявлений немецкой печати по адресу русского народа, в третьей статье беспощадно осуждается «махровый национализм», нашедший выражение в упоминавшихся выше писаниях С. Булгакова, П. Струве – с одной стороны, немецких профессоров Шимана, Паульсена – с другой.

Из многочисленных милитаристских выступлений русских писателей, журналистов, газетчиков Горький выбрал такие, в которых всего полнее отразилось настроение широких слоев буржуазного общества. Первый удар в цикле не случайно наносится по Ф. Сологубу. Достаточно сказать, что разбираемую Горьким сологубовскую статью «Мира не будет» М. Ольминский считал настолько показательной для отношения буржуазного общества к войне, что вернулся к ней и подверг ее сокрушительной критике через два года после ее опубликования. М. Ольминский отметил при этом, что через год идеи Сологуба получили «коллективное политическое выражение… на съезде правых организаций, состоявшемся под руководством Маркова 2-го, Дубровина, Маклакова и Щегловитова» ¹⁷. Тем замечательнее, что первым человеком, пытавшимся публично протестовать против писаний Сологуба и К^о, был Горький.

Первым протестовал Горький и против «проповедей» Струве, Булгакова и других деятелей этого ряда. Во второй статье цикла он писал: «…Недавно наш нигилист на все руки Петр Струве, остроумно прозванный «Иоанном Крестителем всех наших возрождений», этот удивительный Петр, готовый отречься от любого бога на полчаса раньше, чем пропоет петух, этот, несомненно, грамотный и культурный человек, тоже ведь очень горячо предложил студентам бросить науки и бить немцев. И разве только он? Я не вижу, почему эмоции Струве морально выше эмоций Шницлера, и не вижу, почему травля немцев русской печатью лучше травли русских немецкой печатью» ¹⁸. И в следующей статье: Булгаков «проповедует тот же самый махровый национализм, который вызвал общеевропейскую кровавую бойню» и который «непримиримо враждебен идее всеобщего братства людей, идее планетарной культуры» ¹⁹.

Вместе с шовинистическими и националистическими писаниями Сологубов, Струве, Булгаковых автор цикла «Несвоевременное» решительно отметает все выдумки о немцах и русских, служившие разжиганию национальной розни между народами, их противопоставлению и сталкиванию. Он считает позорным обвинение целых наций в милитаризме, агрессивности, кровожадности. Можно осуждать солдат, можно осуждать «один какой-либо класс» (т. 24, стр. 161) или, в самом худшем случае, половину населения Германии²⁰, но нельзя осуждать целую нацию. Ведь есть немец Вильгельм II, а есть и немец Карл Либкнехт, доказавший, что «он человек очень стойкий в своих мнениях» (т. 24, стр. 161).

Во всех статьях цикла подспудно проводится мысль о необходимости искать главного виновника несчастий, обрушившихся на русский народ, внутри своей страны. Процитировав в конце цикла слова Булгакова об освободительной миссии России, Горький закончил последнюю статью утверждением, что лучше всего, «не беспокоя Европу, заняться этим делом у себя дома» ²¹. Еще более многозначительным было упоминание в цикле имени К. Либкнехта.

В дни, когда писался цикл «Несвоевременное», мир уже знал о мужественной борьбе К. Либкнехта против империалистической войны, против ее поджигателей и апологетов, слышал его слова о том, что главный враг каждого народа находится внутри страны. Называя деятельность Либкнехта «гуманной работой», подчеркивая стойкость его интернационализма, Горький не только солидаризировался с замечательным немецким пролетарским революционером, но и указывал путь истинного служения великим целям человечества.

Таким образом, после непродолжительных колебаний Горький разобрался в причинах первой империалистической войны, определил ее виновников, выступил с ее осуждением.

2

Читателям, знакомым лишь со статьями, опубликованными Горьким в 1914 – 1916 годах в подцензурной печати, последнее заключение может показаться недостаточно обоснованным. Но при определении позиции писателя следует учитывать, что его публицистическая работа далеко не ограничивалась выступлениями в газетах и журналах. Разгром рабочей печати, закрытие демократических органов, жестокий цензурный гнет лишали Горького возможности писать о революционном пролетариате, о большевиках – людях, в самом факте существования которых он находил моральную поддержку. «Великая это радость для меня, что вы есть!» – говорится в горьковском письме С. Малышеву и другим «правдистам», сосланным в Приморский край.

Переписка во время войны «со своими» – в особенности ссыльными – должна рассматриваться как важнейшая часть публицистики Горького. Хотя «тираж» этих писем не превышал двух-трех экземпляров, перед нами не просто письма, а публицистические произведения. Во-первых, потому, что они предназначались Горьким не для одного человека, а для групп политических ссыльных. Так на них смотрели и адресаты. «Письмо Ваше мы читали коллективно несколько раз» ²², – сообщал Горькому С. Малышев, отбывавший ссылку вместе с А. Никифоровой, А. Енукидзе, А. Киселевым, Н. Скрыпником и другими «правдистами». И в другой раз: «Последнее Ваше письмо произвело здесь сильное впечатление; у многих наших поселюг оно даже разбило их барабанное настроение» ²³. Позднее С. Малышев рассказывал, что копии горьковских писем пересылались им и другим «колониям», в частности в Туруханский край²⁴, где в то время отбывали ссылку Я. Свердлов, И. Сталин, С. Спандарян, большевистские депутаты 4-й Государственной думы. Во-вторых, эти письма написаны Горьким с определенной общественной установкой: сообщить о важнейших политических и социальных процессах. В-третьих, беседуя с адресатами, Горький видит в них представителей реальной силы, которая выведет Россию из тупика. Письма ссыльным большевикам – почти единственные документы, раскрывающие действительное отношение писателя ко всему происходящему.

Вот часть письма, отправленного Горьким 1 октября 1914 года в Иркутск В. Войтинскому, который был арестован и сослан как большевик (позднее он оказался социал-предателем: «Мне известно, что в Сибири думают и чувствуют не так, как здесь, – Ваше письмо одно из доказательств в пользу сибирского спокойствия и – может быть – здравомыслия. Здесь мыслят нездорово, живут – кошмарно. Кошмар значительно усугубляется разноголосицей и путаницей мнений даже в кругах идейно близких и ныне еще более оторванных от жизни демократии. Сама же демократия отчасти разрежена набором в армию, отчасти – подчиняется шовинизму уличной прессы, группы здравочувствующих – главным образом среди металлистов – заняты спешной работой, мало влиятельны и пока не имеют возможности выполнить свое назначение, понимаемое ими.

1. Письмо И. Касаткину от 20 июля 1914 года, «Новый мир», 1937, кн. 6, стр. 17.[↩]
2. См. «Русская мысль», 1914, кн. X, разд. II, стр. 166; кн. XI, стр. 167; кн. XII, стр. 179 – 180.[↩]
3. Там же, кн. XII, разд. II, стр. 116.[↩]
4. Там же, стр. 113.[↩]
5. Там же, кн. VIII-IX, разд. II, стр. 76.[↩]
6. »Биржевые ведомости» (утр. вып.), 1914, N 14540, 7 декабря. [↩]
7. Там же, N 14464, 30 октября.[↩]
8. Архив А. М. Горького, Пг – рл – 2а-1 – 7.[↩]
9. В. И. Ленин, Сочинения, т. 35, стр. 129.[↩]
10. Главным редактором был В. И. Ленин.[↩]
11. «Социал-демократ» (Женева), 1914, N 34, 5 декабря.[↩]
12. См. «Биржевые ведомости», 1914, N 224, 14 сентября.[↩]
13. Архив А. М. Горького, Пг – рл -9 – 3 – 1.[↩]
14. »Киевская мысль», 1914, N 320, 20 ноября. [↩]
15. В. И. Ленин, Сочинения, т. 36, стр. 314.[↩]
16. Архив А. М. Горького, ПСГ – 7 – 3 – 1, л. 4.[↩]
17. М. Ольминский, 1915 – 1916 гг., Статьи до революции, М. 1926, стр. 35.[↩]
18. Архив А. М. Горького, ПСГ-7 – 3 – 1, л. 5 – 6.[↩]
19. Там же, л. 9.[↩]
20. Архив А. М. Горького, ПСГ-7 – 3 – 1, л. 4.[↩]
21. Там же, л. 11[↩]
22. «М. Горький. Материалы и исследования», Изд. АН СССР, т. I, Л. 1934, стр. 421.[↩]
23. Там же, стр. 422.[↩]
24. Там же, стр. 417.[↩]