У начал нового художественного сознания

В искусстве Толстого В. И. Ленин увидел «шаг вперед в художественном развитии всего человечества». Значение этого «шага вперед» и в наши дни остается живым и действенным, содержание его еще отнюдь исторически не исчерпано. В настоящей короткой статье мы попытаемся показать, как в процессе осуществления Толстым первого его крупного замысла – создать книгу о пути человека от детства через отрочество, юность к зрелости – складывались некоторые из тех особенностей толстовского искусства, что и ныне не утратили своей обновляющей и перестраивающей художественное сознание силы. 1 В «Капитанской дочке» о злоключениях Петруши Гринева в пору крестьянской войны рассказывает сам герой, когда юность его и времена пугачевщины далеко позади. Здесь Петр Андреевич Гринев вспоминает давно прошедшее. Не может быть сомнения, что он немало переменился с тех пор, как впервые встретился с Пугачевым, был помилован им, женился на Маше Мироновой. Но ни разу в повести не встречаются, не сходятся разные восприятия, разные сознания. Гринев поздний здесь отсутствует совершенно. Как заметила Марина Цветаева в статье «Пушкин и Пугачев», недавно опубликованной в «Вопросах литературы», Пушкин «даже забывает… постарить Гринева» на то время, пока происходит действие в повести, и он остается с неизменным возрастом и с неизменным отношением к жизни. Цветаева же подметила и другое. То, что это, в сущности, сам Пушкин, а отнюдь не Гринев, так поэтически увлечен Пугачевым. «Шестнадцатилетний Гринев судит и действует, как тридцатилетний Пушкин», – взволнованно заявляет она. Но тем самым своеобразие отношений с жизнью именно Гринева, Их особенности в разные периоды оставлены у Пушкина в стороне, не приняты во внимание. Более того, возвышение Гринева до Пушкина в его взгляде на крестьянского вождя происходит как бы неожиданно и принципиальной значимости не приобретает. Очевидно, в пушкинские времена самосознание личности, его рост еще не могли восприниматься как исторический фактор и историческая сила, не имели еще необходимой для этого общественной ценности. Да и сама русская личность оставалась еще, по слову Белинского, «эмбрионом» ## См.: В. Г. Белинский, Полн. собр. соч.