Творческое наследие Ширванзаде

Г. Тамразян, Ширванзаде, «Советский писатель», М. 1967, 387 стр.

Реализм Ширванзаде был с самого начала «полемичен», и не только по отношению к предшественникам. Некоторые исследователи склонны полагать, что художественные достижения национальной прозы, начиная с Абовяна и кончая Бакунцем и Г. Матевосяном, более всего связаны с развитием «поэтического эпоса», весьма отличающегося по своей эстетической структуре от социально-детерминированного аналитизма Ширванзаде. И не мудрено, что, имея объектом исследования столь сложное и большое явление, книга Г. Тамразяна исполнена внутренней полемичности и остроты; речь идет в ней о проблемах становления творческого метода Ширванзаде и его соотношении с другими художественными направлениями и концепциями. Эта основная проблема объединяет «все остальное»: и конкретный анализ произведений, и эволюцию эстетических взглядов, и литературный фон, и картины эпохи. Демонстрируя эволюцию оценок писателя критиками, раскрывая специфическую природу общественной среды, в которой он формировался, показывая этапы предшествующего развития национального художественного сознания, автор книги исподволь, но неуклонно подводит нас к пониманию сложной и новой сущности армянского реализма, воплотившегося в творчестве Ширванзаде.

Перед нами предстает весьма поучительная картина того, как новые принципы развитой реалистической художественности поначалу никому не пришлись «ко двору». Не говоря уже о консерваторах, которые твердили об «оскорблении» нации, ибо в произведениях писателя представали эгоистические индивидуумы, принципы эти не устраивали ни левых, ни либералов, ни радикалов, ни националистов… Апостол армянского либерализма Лео писал: «Ширванзаде – художник бесстрастный и холодный. Очень редко встретишь у него страницы, согретые чувством и вдохновением. Ему не удается развить сложную психологическую ситуацию или вылепить выдающийся характер, и поэтому произведения его не оставят глубокого следа в нашей литературе». Как ярко проявилось здесь влечение к «вдохновенным», «выдающимся» характерам, застарелое пристрастие романтиков от политики и искусства видеть действительность сообразно своим представлениям о ней!

Вульгарные социологи также третировали творчество Ширванзаде как объективистское. В некотором смысле спор о Ширванзаде продолжается и до сих пор.

Творчество Ширванзаде надает на сложный и противоречивый («разломный») период общественного развития, когда старые идейные и художественные концепции еще не окончательно сошли со сцены, а новые еще недостаточно утвердили себя. В этой острой борьбе все направления общественной мысли предпочитали «исповедальную», «пророческую» литературу объективно аналитической. Реализм же Ширванзаде «походя» разрушал национальные и социальные иллюзии и мифы, отвергал абстрактно-романтическую поэтику. «Вина» реализма Ширванзаде заключалась, конечно же, в стремлении к художественной истине, к объективности в социальном анализе жизненных явлений. По существу лишь Ованес Туманян и Ваан Терьян, представители трудового народа (один в поэзии, другой в политике), могли поддержать Ширванзаде.

Биографические данные о Ширванзаде в книге Г. Тамразяна также несут в себе определенный подтекст. Будущий писатель жил в среде, находящейся в процессе исторически обусловленного социального разлома, все противоречия здесь были кричаще обнажены. Патриархальная Шемаха – родина Ширванзаде – в связи с благоприятной экономической конъюнктурой «изменила» своим вековым законам ради буржуазного «прогресса» и обогащения. Она включается в мировой рынок, поставляя фабрикантам Москвы, Марселя, Манчестера органическую краску – марену. Но буржуазные отношения не только подрывают патриархальные представления и моральные нормы, но в процессе собственного движения как бы самоуничтожаются, разрушая первично-мануфактурное производство. Химия предлагает неорганические краски, тысячи семей разоряются, чтобы стать добычей Баку, города «черного золота» и первоначального накопления. Этот город кричащих противоречий и становится университетом Ширванзаде.

Именно Ширванзаде, который сам работал в «бастионах капитала» – банковских и промышленных конторах Баку, – «заметил» разложение родовой патриархальной универсальности

на отдельных индивидуумов с их различной социальной природой.

Реализм Ширванзаде, как показывает Г. Тамразян, достоверно фиксирует и художественно раскрывает все проявления личности в этом многоликом обществе, поэтому неизбежно вскрывает его социальный характер и обусловленность, дает возможность писателю отобразить все классы и многообразные характеры, а главное, встать по отношению к обществу на позиции его исследователя, а не пророка или прорицателя, каковыми были романтики и даже просветители.

Естественно, что иллюзорные представления романтиков, взывающих то к национальному единению и братству, то к прошлым векам как нравственному идеалу и предающих анафеме распутство буржуа, надежды просветителей на приход «царства разума», казались Ширванзаде не только тщетными, но и смешными.

«Типические обстоятельства» к концу XIX века были достаточно четко проявлены самой действительностью. Национальный характер с его былой общинной, патриархальной нивелировкой все более и более становился характером социально определившимся и осознающим свою классовую природу.

Критический реализм Ширванзаде, отображающий во всей сложности общественные отношения эпохи – разложение патриархальной деревни, новые взаимоотношения буржуазии, рабочего класса, интеллигенции, разрушение буржуазной семьи и нравственности, – встал на уровень европейского и русского реализма, решавших аналогичные задачи.

В реализме Ширванзаде побеждает принцип социально-обусловленного отображения действительности, социально детерминированного характера, частью, а не сутью которого становятся и национальные чаяния, и сама национальная проблематика.

В прошлом многие исследователи видели в творчестве Ширванзаде лишь воплощение принципов французского реализма, более всего, конечно, Бальзака. Г. Тамразян показывает национальные истоки и закономерность возникновения новой структуры реализма Ширванзаде. Эта мысль, конечно, плодотворна и правильна. Однако, отстаивая ее, показывая, что творчество Ширванзаде не возникло вдруг, на пустом месте, критик, увлекаясь, «подтягивает» предшественников – представителей просветительского, или «наивного», реализма на более высокую ступень, дабы она могла служить пьедесталом для реализма Ширванзаде. Так он несколько категорически и неожиданно относит к «гоголевскому направлению», то есть критическому реализму, творчество Х. Абовяна и П. Прошяна. Гораздо более прав исследователь тогда, когда связывает оформление реализма этого тина с творчеством Сундукяна и с армянской комедиографией вообще.

Возникающее в связи с этим противоречие – одновременное существование реализма и романтизма, их взаимное обогащение, более того, возникновение реализма (критического направления) до романтизма – автор объясняет существованием национальной проблематики, неизбежно требовавшей романтических форм изображения.

Поскольку армянская литература начала новейший цикл своего развития гораздо позже, чем европейские литературы, в ней наблюдается одновременное существование художественных течений, которые обычно разделены десятилетиями развития. И все-таки общие закономерности художественного развития сохраняются. Если «точкой отсчета» считать просветительский реализм (а таковым, на наш взгляд, был реализм Абовяна и Пронина), то за ним далее следуют романтизм и реализм. Одновременное существование в армянской литературе романтизма (Раффи, Патканян) и реализма (драматургия Сундукяна) было не только следствием требований действительности, но единственно возможной в то время ступенью развивающегося национального эстетического познания, в котором движущею силой был все-таки романтизм, а критический реализм победил окончательно и на европейском эстетическом уровне лишь в творчестве Ширванзаде.

По существу армянская проза стала «полностью» национально-специфической и по форме, лишь пройдя «весь курс» художественного развития. Если взять прозу, то в самом ее начале – в романе Х. Абовяна «Раны Армении», а затем в советский период – в творчестве Бакунца и Чаренца – романная (вообще прозаическая) форма обретает национальную субстанциональность, которую некоторые исследователи не без основания выделяют в особое направление «лирического, поэтического эпоса».

Жаль, что, говоря о поэзии, Г. Тамразян не уточняет особенностей реализма Ов. Туманяна, который как раз синтезировал в своем творчестве все «движения» национальной словесности и национального художественного сознания, в том числе и социальный подход к реалистически воссоздаваемой действительности и национальную духовно-идейную субстанциональность.

В своем творчестве Ширванзаде выразил прежде всего социальную природу буржуазного общества и отчужденных индивидуумов, его составляющих. Однако это высшее и в чем-то конечное выражение армянского критического реализма не получило развития в искусстве социалистического реализма – национального по форме, социалистического по содержанию, для которого опыт Х. Абовяна и особенно Ов. Туманяна оказался более подходящим, поскольку исходил из идеи национальной и человеческой (народно-эпической) общности и единства, в то время как аналитизм Ширванзаде казался бесстрастным и разобщающим началом.

Г. Тамразян совершенно прав, когда, раскрывая эстетические взгляды Ширванзаде, анализируя его произведения, подчеркивает страстный протест писателя против буржуазного строя, его ненависть к эксплуататорам, его близость к рабочим, к марксистам. Ширванзаде предстает не только широкообразованным и разносторонним деятелем культуры, но политически, общественно мыслящим человеком, в суждениях которого трезвость оценок сочетается со страстью исследователя, ученого, стремящегося к истине, рациональной четкости и ясности. Его литературные оценки беспощадны, но им трудно отказать в справедливости (современному критику приходится лишь сглаживать резкости метра и не без ущерба, между прочим, для «себя»). Эстетически активный рационализм писателя, говорят Г. Тамразян, был некоей «направляющей», идейной силой его реализма. Во многих отношениях это действительно так, но логическая четкость эстетических суждений и представлений не спасает реализм Ширванзаде – и в этом его преимущество – от противоречий, которые лишь подтверждают сложность художественного явления и, между прочим, являются достоинством, которое следует скорее объяснить, чем «затушевывать». Это прежде всего касается главного романа Ширванзаде «Хаос». Предшествующие этому роману произведения ясно показали, что Ширванзаде вскрывает прежде всего социальную природу человеческих отношений. Проблемы нравственности и морали становятся в прямую зависимость от них. Их кажущаяся автономия иллюзорна. В этом смысле можно говорить, конечно, условно о французском (Бальзак) типе реализма Ширванзаде.

Г. Тамразян приводит достаточно свидетельств того, что Ширванзаде ясно представлял разницу художественных задач и миров, которые связаны с типами французского и русского реализма. В европейской, и особенно во французской, литературе он находит необходимое искусству «чувство меры». С другой стороны: «впервые правду я нашел в русских романах». И именно атмосфера российской действительности (национальная действительность у Ширванзаде не носит в себе замкнутого характера) наполняла реализм Ширванзаде поисками «правды», поисками возможностей «преодоления» жизненных противоречий. Здесь Ширванзаде решает те же задачи, что и Толстой и даже Горький, пытаясь, условно говоря, совместить бунт с положительной жизненной программой.

В романе «Хаос» (1898) распад буржуазной среды и семьи показаны с потрясающей реалистической силой. Но вот кончить роман (вспомним интерес В. И. Ленина к идее романа «Дело Артамоновых» и его проницательные, пророческие слова: «Конца-то действительность не дает!») Ширванзаде пришлось уже в какой-то мере по Толстому. Младший сын бакинского миллионера, гуляка и мот, влюбившись в бедную девушку, стремится стать лучше и завоевывает в конце концов ее сердце тем, что спасает семью во время пожара. Он «выламывается» из своей среды, уходит в приказчики. Проблема нравственного самоусовершенствования, во всяком случае, намечена здесь как средство, способное что-то изменить в мире, и этот конец романа мало вяжется с суровым реализмом писателя.

Г. Тамразян защищает Ширванзаде от критиков, которые считают развязку романа непоследовательной. Он ссылается на возможность такого варианта в самой жизни, на примеры Толстого (Нехлюдов), Горького (Фома Гордеев). Но у Горького бунт и «выламывание» из класса не имеют продолжения, он не ведет и не может вести к примирению с жизнью. Все дело именно в бунте.

Ширванзаде присовокупляет к бунту идею «самоусовершенствования», идею «работы» на благо жизни, то есть финал романа возвращает вас к его началу, – ведь приехавший из России либеральствующий старший сын Алимяна Смбат в конце концов скатывается в болото стяжательства. В обоих случаях – уводит ли писатель младшего брата Микаела от «дела» или оставляет его там «простым работником», духовно очищенным, – коллизия не исчерпана. Реализм Ширванзаде и здесь празднует свою победу – падение старшего брата художественно убедительнее вознесения младшего, да к тому же писатель дает обобщенный образ бакинского интернационального пролетариата, образ, который явно намечает реальное, хотя и будущее, решение романной колли-

Разумеется, Г. Тамразян прав, когда утверждает, что наличие социального типа «вовсе не означает, что каждый поступок героя должен быть обусловлен и оправдан его классовой принадлежностью». Но дело в художественной убедительности образа, в закономерностях развития характера и мира, в «движении» реализма. Последнее особенно существенно. Финал романа «Хаос» показывает, что Ширванзаде ищет новой концепции взаимоотношения человека и мира, в которой на первое место ставится тема преодоления реальных противоречий. На наших глазах происходит «уход» от критического реализма в сторону каких-то новых решений, поисков, в чем-то близких Горькому, еще «оглядывающихся» на Толстого, но ясно говорящих об исчерпанности старого метода, блестящим мастером которого был Ширванзаде. Если же, как это делает Г. Тамразян, финал романа считать реалистической «нормой», то исчезает именно эта чрезвычайно существенная черта развития творчества Ширванзаде.

Монография Г. Тамразяна насыщена интереснейшим материалом, смелыми выводами, глубокими суждениями. Исследователь концентрирует внимание на узловых проблемах развития армянской литературы. Что же касается некоторых «преувеличений» Г. Тамразяна, то они, очевидно, объясняются не только авторской заинтересованностью в предмете исследования. Дело, видимо, и в том, что традиции реализма Ширванзаде, традиции его социального романа, его аналитизма не получили достаточного развития в советской армянской прозе. Книга Г. Тамразяна в этом смысле чрезвычайно целенаправленна, она не только ставит реализм Ширванзаде на место, ему подобающее, но и – в итоге – утверждает необходимость использования традиций и опыта Ширванзаде, школы его социального романа для современной армянской литературы. Эта идея правильна и плодотворна.