Ценное наследие
Михаил Морозов, Избранное, «Искусство». М. 1979, 669 стр.
Прошло почти тридцать лет со дня смерти Михаила Михайловича Морозова, видного шекспироведа и педагога, театрального деятеля и переводчика, много сделавшего для воплощения шекспировской драматургии на советской сцене.
Имя М. Морозова широко известно специалистам у нас и за рубежом. Еще в 1947 году в Лондоне была опубликована его книга «Шекспир на советской сцене», а в 1961 году был переведен и издан в Японии посмертный сборник его статей и переводов. М. Морозов являлся членом Международной редколлегии «Шекспировского обозрения», выходящего в Стрэтфорде-на-Эйвоне.
Его многообразное наследие до сих пор не утратило своей ценности, и за последние годы работы М. Морозова несколько раз переиздавались.
Выпущенная издательством «Искусство» книга «Избранное» существенно отличается от предыдущих. В трех ее разделах – «О Шекспире», «Английская литература», «Актеры провинциальной сцены» – собраны труды М. Морозова, отражающие разнообразные интересы ученого, а четвертый раздел – «Воспоминания», – посвященный ему самому, знакомит с материалами, позволяющими нам представить себе этого человека большой культуры, исполненного кипучей энергии, влюбленного в искусство Шекспира.
В открывающем книгу разделе «О Шекспире» собраны различные по масштабу работы о великом английском драматурге. Здесь и беллетризованная биография «Шекспир», вышедшая в свое время в известной серии «Жизнь замечательных людей» (1947), и статьи, посвященные общим проблемам драматургии Шекспира («Язык и стиль», «О динамике созданных Шекспиром образов», «Метафоры Шекспира как выражение характеров действующих лиц»), и исследования о переводах произведений английского драматурга на русский язык («А. Н. Островский – переводчик Шекспира», «Шекспир в переводе Бориса Пастернака», «Сонеты Шекспира в переводах С. Маршака», «Читайте его снова и снова!..»), а также очерк» о восприятии драматургии Шекспира русской критикой («Белинский о Шекспире») и об истории советских постановок его пьес («Шекспир на советской сцене»).
Говоря о М. Морозове-шекспироведе, прежде всего, хочется сказать о том, что он сумел приблизить к своим современникам сложный, многогранный мир Шекспира, удаленный не только временем, но и характером иной национальной культуры. Упомянутая выше небольшая книга «Шекспир», в которой автор увлекательно рассказал об елизаветинской эпохе, постарался дать литературный портрет Шекспира – живого человека и разъяснить его творчество, – доступ на читателям разного возраста и различной филологической подготовки.
Сохранившиеся скудные факты биографии Шекспира М. Морозов восполнил бытовыми подробностями из его пьес и по ним реконструировал повседневную действительность того социального слоя, в котором жил и творил Шекспир – театральный драматург, актер, пайщик «Глобуса», горожанин тихого Стрэтфорда рубежа XV – XVI веков.
Во всех своих шекспироведческих исследованиях М. Морозов говорил о драматурге как о «великом реалисте Ренессанса», тесно связанном c английской народной поэзией и гуманистической культурой эпохи. Он был в числе тех советских литературоведов, которые рассматривали наследие Шекспира в свете марксистского учения о Возрождении.
Особый интерес представляют работы М. Морозова о языке и стиле Шекспира. Он первый в нашей стране обратился к этим проблемам, столь существенным для шекспироведения XX века. Его подход к ним органически вытекал из представления о великом английском драматурге как о народном писателе и реалисте, который, – употребляя слова Гамлета, часто цитировавшиеся М. Морозовым, – «держал зеркало перед природой». И прочтение М. Морозовым шекспировского текста подтверждало в свою очередь эту концепцию подлинного демократизма шекспировских пьес. Ученый был убежден, что язык Шекспира, популярнейшего драматурга «общедоступного» театра «Глобус», где партер заполняли простолюдины Лондона, совершенно не вызывал затруднений у современников. «Темными» отдельные места в шекспировском тексте стали, по мысли М. Морозова, лишь с течением времени, и сейчас почти в равной мере непонятны и рядовому англичанину, и людям иноязычной культуры. Привлекая самые разнообразные сведения об общественной жизни и быте той шахи, М. Морозов тем самым помогал читателям и зрителям понять язык Шекспира, отражающий, как считал ученый, все многообразие и сложность окружавшей драматурга действительности. При этом богатство шекспировского языка состоит не только и не столько в обилии лексических единиц, «сколько в огромном количестве значений и оттенков, в которых Шекспир употребляет слово» (стр. 176); такой многозначностью слово часто обладает и при однократном употреблении. Отсюда и возможность самого противоречивого понимания реплик шекспировских героев.
Пристальное внимание исследователь уделил словотворчеству Шекспира, так как, по его наблюдениям, большое число созданных драматургом слов и оборотов «удержалось в английском литературном языке» (стр. 174).
Большая драматургия, справедливо считал М. Морозов, может существовать и вне театра, но истинную жизнь она обретает на сцене. Язык театра – жест, интонация актера – делает для нас воочию зримым образ героя, материализует действие и дополняет тем самым – в каждую эпоху по-своему – текст пьесы. М. Морозов видел одну из важнейших задач советского шекспироведения в том, чтобы прийти на помощь театру в его работе над постановками Шекспира. Он консультировал и рецензировал, вероятно, почти все шекспировские спектакли тех лет. Об этом наглядно свидетельствует список его работ, приложенный в конце книги. Его статьи о характерах шекспировских героев и переводах пьес Шекспира на русский язык как раз и явились результатом стремления помочь театру.
В своей статье «О динамике созданных Шекспиром образов» М. Морозов подчеркивает, что «исследование изменения образов Шекспира в ходе развития действия представляет как теоретический, так и практический интерес» (стр. 226). Говоря о персонажах Шекспира, он всегда напоминал слова Пушкина о том, что «обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры» (стр. 253).
В новаторской для своего времени работе «Метафоры Шекспира как выражение характеров действующих лиц» М. Морозов не только показал, что метафоризм является отличительной особенностью шекспировского драматического языка, но и выявил индивидуализацию в употреблении метафор отдельными героями, связанную с чертами их характера, взятого в движении.
Именно исходя из языкового образа как выражения характера, из метафорической системы речи, неповторимо-индивидуальной у каждого действующего лица, М. Морозов строит его психологическую характеристику. Так, он видит возвышенный и поэтический настрой доверчивой души Отелло, в который врываются низменные образы из «зверинца» Яго и вновь оттесняются после прозрения героя метафорами, рожденными его смятенным, но чисто духовным миром.
Тщательно рассмотрев метафорический строй речи Гамлета, М. Морозов обнаружил, что в ней «преобладают простые и весьма прозаические образы» (стр. 271), а за «риторикой и пышными украшениями» скрываются «поговорки, пословицы, идиомы живой разговорной речи той эпохи, покрывшиеся «пылью веков» и потому как бы изменившие свой облик» (стр. 329). Такое наблюдение совпадало с утверждением Белинского о простоте, естественности содержания «Гамлета». Статью критика «Гамлет», драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета» М. Морозов в работе «Белинский о Шекспире» называл «гениальной», подчеркивая, что в ней «театральная критика и литературная критика нашли совершенный синтез» (стр. 345).
Исконный спор о том, дал Шекспир в образе датского принца слабого или сильного человека, спор, начало которому положил Гёте, М. Морозов вообще находил несостоятельным, ибо проникнуть в духовный мир этого героя Шекспира можно было, по его мнению, лишь поняв, «что Гамлет в ходе действия побеждает свою слабость и выходит из трагедии другим человеком, чем вошел в нее» (стр. 345).
Белинский в своих высказываниях о Шекспире, писал М. Морозов, «на целое столетие опередил свое время» (стр. 329).
М. Морозов живо интересовался проблемами перевода, о чем он подробно рассказал в автобиографии, включенной в книгу. В переводе пьес Шекспира на русский язык исследователя особенно волновало воссоздание облика героев. Он часто выступал и как теоретик перевода, и как практик: редактор многочисленных старых и новых изданий, сотрудник выдающихся мастеров перевода и самостоятельный переводчик. Ему принадлежат прозаические переводы «Гамлета» и «Отелло», которые он сопроводил детальнейшим комментарием, насущно необходимым режиссерам и актерам. С. Маршак назвал этот труд ученого «самоотверженным» и «неоценимым» (стр. 623).
В споре 1930 – 1940-х годов между сторонниками точного и вольного перевода М. Морозов защищал, как говорим мы теперь, адекватный перевод. «История художественного перевода подтверждает, – писал он в статье «А. Н. Островский – переводчик Шекспира» (и не раз возвращался к этой мысли в других своих работах по вопросам перевода), – следующий закон: чтобы приблизиться к подлиннику, нужно отойти от него» (стр. 347). Он был страстным противником «копировщиков», однако всячески подчеркивал, что расстояние, на которое может удалиться переводчик от оригинала, «зависит от особенностей модели» (стр. 348). В глазах М. Морозова, настоящим переводчиком Шекспира был тот, кто, свободно владея обоими языками – оригинала и перевода, – мог проникнуть в смысловую ткань речей действующих лиц, отличить старинный идиом от живой метафоры, созданной самим драматургом, и воссоздать средствами родного языка интонацию и стиль речи шекспировских героев.
Стиль речи действующих лиц в трагедиях и комедиях Шекспира был для М. Морозова ключом к их характерам. Человек широкой эрудиции, великолепно знавший язык оригинала, он улавливал тончайшие оттенки интонации персонажей, малейшие смысловые колебания в их речах и в итоге обрисовал их рельефно и зримо.
Он приветствовал переводы Бориса Пастернака и поддержал его новаторские начинания, так как поэт, писал М. Морозов, «идет от созданных Шекспиром действующих лиц…
Прежде чем переводить «Гамлета», Пастернак конкретно, ощутимо вообразил этих созданных Шекспиром людей, и в его переводе они живут, дышат, движутся перед нами. У каждого есть свое движение, свое дыхание и, естественно, своя речь» (стр. 375). В переводах Пастернака он оценил то, что пьесы Шекспира, «большей частью безнадежно зашифрованные буквализмами» (стр. 372), стали живым явлением русской литературы, а следовательно, и достоянием советской сцены, в небольшой статье «Читайте его снова и снова!..», останавливаясь на неудачах и достижениях старого и нового поколений переводчиков – Кронеберга, Соколовского, Радловой и других, М. Морозов отмечал необходимость преемственности в работе над переводами. «Иначе, – настаивал он, – новый перевод в отдельных деталях неизбежно окажется отсталым по сравнению с предыдущими переводами» (стр. 457).
Исследования М. Морозова как историка английской литературы тоже – непосредственно или косвенно – связаны с его интересами шекспироведа. Его очерки «Баллады о Робин Гуде», «Кристофер Марло» и «Драматургия Бернарда Шоу» полны неожиданных сопоставлений с творчеством Шекспира.
После Шекспира наибольший интерес у М. Морозова вызывала история русской сцены. Составители оказали большую услугу читателям, включив в данное издание три его брошюры о русских актерах, вышедшие в конце 1940-х годов и ставшие теперь библиографической редкостью.
Очерки об Иванове-Козельском, Писареве и Андрееве-Бурлаке поражают и богатством привлеченного материала – рецензии, отзывы современников, высказанные в письмах и частных беседах, дневниковые записи и другие документы, – и тем писательским мастерством, с каким автор создал литературные портреты актеров, прославившихся во второй половине XIX века в провинциальных театрах России.
На шмуцтитуле, предваряющем раздел «Воспоминания», мы видим репродукцию знаменитого портрета В. Серова «Мика Морозов». Стремительность, взволнованность, пылкую заинтересованность окружающим его миром, которые уловил в ребенке Серов, М. Морозов, по свидетельству знавших его лично, сохранял до конца своей жизни.
Воспоминания матери ученого М. К. Морозовой переносят нас в ту духовную атмосферу, которая окружала его в детстве в семье известных меценатов Морозовых и Мамонтовых. Страницы, принадлежащие перу С. Маршака, М. Кнебель и Е. Буромской-Морозовой, содержат интересные и ценные сведения о деятельности М. Морозова на посту заведующего Кабинетом Шекспира и западноевропейской драматургии при Всероссийском театральном обществе. Они знакомят читателя с М. Морозовым – организатором шекспировских конференций, издателем шекспировских сборников, консультантом и другом таких режиссеров и актеров, как Н. Акимов, Р. Симонов, Н. Хмелев, С. Михоэлс, В. Тхапсаев, К. Ходжаев, А. Хорава и многие другие.
Вступительная статья М. Урнова сочетает в себе вдумчивый анализ деятельности ученого с непосредственностью впечатлений человека, долгое время и близко знакомого с ним. Однако некоторые критические замечания книга все же вызывает.
Так, в примечаниях не отделены авторские примечания от редакционных, что создает странную мешанину. В ряде случаев авторские примечания нуждались в дополнениях, которые не были сделаны. Примером могут служить примечания к статье «Баллады о Робин Гуде». Излишним представляется включение в конце книги библиографии «Издания произведений Шекспира и литература о нем» (стр. 656 – 663), поскольку перечень, составленный М. Морозовым, устарел, а дополнения, внесенные редакторами, явно недостаточны.
Эти недочеты тем более досадны, что книга, в целом изданная с любовью и вкусом, живо передающая атмосферу увлеченности Шекспиром в 30 – 40-е годы, несомненно, вызовет интерес широкого круга читателей.
г. Ленинград