Трудности сопоставления

Валерий Гейдеко, А. Чехов и Ив. Бунин, «Советский писатель», М. 1976, 374 стр.

О Чехове и Бунине – каждом, порознь – написано немало, Но подробный сравнительный анализ их творчества предпринят впервые в книге В. Гейдеко. Цель своего исследования автор определяет четко и логично, равно как и проблемы, которые он хочет в нем разрешить. Вот они: «выявить известное сходство и в то же время – несомненные различия между этими авторами», «установить, как политическая, общественная, культурная, жизнь эпохи влияла на произведения Чехова и Бунина», и, наконец, «определить своеобразие, неповторимую сущность каждого из этих писателей» (стр. 14),

Задачи, как видим, ясны и оправданны, они определили композицию книги, стоящую на трех «китах» – разделах: «Литературно-общественная атмосфера», «Идеи и образы» и «Особенности мастерства». Внутри каждого раздела – главы, также посвященные существенным проблемам: «Толстовство», «Декадентство», «Россия. Народ. Революция», «Любовь. Красота. Смерть», «Сюжет. Фабула. Композиция» и т. д. Спору тут быть не может: именно по этим главнейшим вехам должно строить сравнительное исследование творчества двух художников.

Поставив перед собою задачи и обозначив план их разрешения, В. Гейдеко действует самым добросовестным образом, стараясь быть возможно обстоятельнее в своем исследовании. Порою, однако, это достоинство оборачивается недостатком, когда автор начинает злоупотреблять фактами общеизвестными или уводящими в сторону вопросами. Так, например интересные размышления автора о западной драматургии конца XIX – начала XX века и чеховских пьесах, о границах символизма и т. д. приобретают самодовлеющий характер и имеют весьма отдаленное отношение к теме: Чехов, Бунин и русский символизм, Так же увлекаясь, уходит в сторону автор, говоря о различном отношении Чехова и Глеба Успенского к русскому крестьянству, о работе О. Л. Книппер над ролями и т. п. Но в целом В Гейдеко справился с задачей, которую себе поставил, Сравнительный анализ творчества Чехова и Бунина, проделанный на должном уровне, действительно помогает сильнее выявить «своеобразие, неповторимую сущность Чехова и Бунина», Конкретный разбор произведений каждого писателя, сопоставление (на основе этого разбора) их нравственного и эстетического идеала, их «жизнеощущений» – это получилось свежо и интересно. Независимо оттого, во всем ли согласны мы с автором или нет, с интересом читаются, например, главы, посвященные нравственному идеалу, проблеме красоты, любви. Хорошо сказано о роли сюжета и фабулы в рассказах Чехова и Бунина, о фабульности ранних рассказов Чехова и бесфабульности – поздних; у Бунина картина обратная: лиричность, неспособность к выдумке в ранних рассказах – и острая сюжетная изобретательность в поздних новеллах.

Из сопоставления этического и эстетического идеалов, подхода к коренным проблемам бытия складываются, как показывает автор, две разные личности. В главном нельзя не согласиться с оценкой, которую дает В. Гейдеко обоим писателям. Нам хотелось лишь остановиться на некоторых частных спорных вопросах его исследования, имеющих, однако, принципиальное значение.

Так, порою автор идет путем скорее умозрительным, нежели реальным. Реальность же состоит в том, что Чехов и Бунин были людьми одного поколения (разница в возрасте всего десять лет), но разных эпох (После смерти Чехова Бунин пережил три революции, две мировые войны и почти полвека писал). Поэтому сопоставлять их творчество, мировоззрение, эстетические убеждения нужно очень деликатно, руководствуясь только теми данными, которыми мы располагаем, ничего не домысливая.

Между тем некоторые места книги строятся на домысле. Домысел вызван нехваткой, а порой и полным отсутствием материала, когда речь идет о событиях и явлениях, которые Бунин пережил, а Чехов до них не дожил. И получается в таких случаях, что «бунинская» чаша весов переполнена до краев, реальным материалом, «чеховская» же – побочностями либо эфемерностями чисто логических построений. Особенно чувствуется это в главе «Россия. Народ. Революция». В ней В. Гейдеко пытается судить о том, как отнесся бы Чехов к трем русским революциям (не дожив ни До одной). Основу его размышлений составляют случайные, скудные и противоречивые полунамеки, разбросанные в сочинениях Чехова, Такой метод представляется нам неприемлемым для истинного осмысления творчества и мировоззрения художника, уводящим от конкретного исследования. И невольно возникает иронический вопрос: а почему бы не продолжить гадание – как отнесся бы Чехов к двум мировым войнам, например? Дело не в том, что Чехов мог теоретически дожить и до Великой Отечественной войны, а в том, что ставший на путь умозрительных рассуждений грани фантазии уже не знает.

Впрочем, В. Гейдеко и сам понимает, что далеко не всегда в его руках равноценные материалы; в конце главы «Декадентство» читаем: «Многое значил здесь фактор времени- Чехову не довелось быть свидетелем и участником литературных событий, в которых идеологическая, философско-эстетическая сущность декадентства проявилась наиболее полно. Вот почему в нашем распоряжении материал не вполне равноценный для сравнения: разрозненные, отрывочные высказывания Чехова о декадентстве как о направлении зарождающемся – и целый свод суждений Бунина о декадентстве как о направлении утвердившемся…» (стр. 112).

Еще один важный момент. Из книги В. Гейдеко следует (совершенно справедливо), что Бунин, как человек и художник, был натурой более страстной, – а потому и пристрастной, субъективной, – чем Чехов, который смолоду привык «сдерживать себя». Эту мысль автор развивает, анализируя чеховское и бунинское творчество, их эстетические суждения, наконец, опыт всей их жизни. На протяжении этого анализа получается, что Чехов как бы во всех отношениях был «лучше» Бунина. Что ж, это право автора – предпочитать один «объект» своего исследования другому. Но иногда автор прибегает к весьма субъективным методам доказательств. Порою даже там, где речь идет о бесспорных бунинских достижениях, В. Гейдеко как бы закрывает глаза и упрямо утверждает то, что поставил своей целью сказать, перетолковывая бунинские слова и дела не в его пользу. Вот несколько примеров.

Рассуждая о причинах, приведших Бунина к толстовству, В. Гейдеко считает, что немаловажной из них было желание Бунина «лично увидеть Толстого», Не говоря уже о том, что это – не причина, ибо у молодого Бунина были достаточно сложные и уважительные душевные причины познакомиться с Толстым, автор противоречит сам себе, утверждая далее (справедливо), что Бунин был в молодости «пылким приверженцем» толстовского учения. «Пылкого приверженца» вряд ли привлекло бы к Толстому одно лишь праздное любопытство.

Другой, более серьезный пример. Автор упрощенно рассматривает проблему отношения Бунина к русскому дворянству. Здесь он идет вслед за дореволюционной критикой, которая трактовала Бунина как певца уходящих «дворянских гнезд». Власть дворянских традиций, утверждает В. Гейдеко, остается притягательной и поэтичной даже в обедневших дворянских семьях. Действительно, в рассказах 90-х годов оно так; однако у зрелого Бунина выработался совершенно особый взгляд на русское дворянство, и он упрекает, в частности, Тургенева именно за то, что тот описывал лишь дворянство образованное, просвещенное. Между тем быт, уклад и нравы значительной части русского дворянства (что имел возможность наблюдать сам Бунин) были намного проще, примитивнее, жестче и ближе к укладу чисто крестьянскому, – об этом написана его знаменитая повесть «Суходол» – произведение, быть может, первое в русской литературе, где изнутри вскрывается социальная, коренная связь русского дворянина, ведущего полупервобытный образ жизни, с крестьянином. Ведь все, в сущности, были в Суходоле родственники: «баре» и дворовые. Здесь нет ни поэтичности, ни просвещения, есть лишь одинаковое запустение.

В корне несправедлив упрек В. Гейдеко Бунину в том, что его «психологические опыты» (речь идет о рассказах о любви) «происходили в лаборатории, но не в жизни». Такое суровое обвинение мог бы заслужить начинающий, к тому же бесталанный писатель. У Бунина же, как и у Чехова, действие происходит не в лаборатории, а в реальных условиях. Весь вопрос только в том, что (как совершенно верно, впрочем, замечает сам автор) «у Чехова любовь выступает как испытание этической, духовной ценности человека», в то время как «у Бунина любовь служит мерилом жизнелюбия героев, интенсивности и яркости их чувств». Вообще, повторяем, во многих сопоставлениях художественных исканий обоих писателей В. Гейдеко высказывает немало тонких и интересных наблюдений, и тем досаднее, когда он сворачивает с прямой дороги сравнительного анализа на путь нападок, Так, например, В, Гейдеко приводит верное наблюдение А. Твардовского о том, что «пряность» любовных описаний у Бунина чужда русской литературной традиции». Но ведь именно здесь возникает необходимость серьезного разговора о новаторстве позднего Бунина, о секрете смелости, современности и одновременно классическом совершенстве его прозы.

Такое проникновение в творчество неизбежно привело бы исследователя к проблеме важной и интересной: проблеме отношения автора к изображаемому (в книге об этом сказано очень эскизно, фрагментарно). Ведь случалось и так, что у Чехова его беспристрастность была не только великой силой, но и слабостью: ему не хватало, по слову поэта, любви к высшим ценностям и ненависти – к низшим (это можно в какой-то степени сказать о чеховских пьесах). И напротив, у Бунина его пристрастность, горячность, субъективность не всегда служили ему только помехой. Вспомним «Господина из Сан-Франциско», «Старуху» (не говоря уже о «Деревне»).

Мы столь подробно остановились на спорных местах книги отнюдь не потому, что они превышают «бесспорности»; наоборот, в целом книга В. Гейдеко, без сомнения, состоялась. Недостатки же ее, как нам думается, в чем-то даже неизбежны: ведь В. Гейдеко впервые «вспахивает» тему, которая и глубока и сложна.