Тринадцатый век: общество и литература

Тринадцатый век в истории европейской литературы был веком незаметного поворота. В нем не было резких разрывов с прошлым, не было вызывающих новаций, но на исходе его облик словесности был совсем другим, чем при его начале. Начало XIII века — это «Парцифаль» Вольфрама Эшенбахского и «Тристан» Готфрида Страсбургского; середина века — это «Роман о Розе» и пьесы Рютбефа; конец века — это творчество молодого Данте. В начале века перед нами литература феодально-рыцарского общества в законченном и зрелом виде; в конце века перед нами литература феодально-рыцарская и городская, и черты городской идеологии и поэтики в ней чем дальше, тем сильней.

И поэмы Вольфрама и Готфрида, и пьесы Рютбефа, и лирика Данте — произведения, писанные на новых языках: немецком, французском, итальянском. Это не случайно. В XI веке новоязычные литературы еще почти незаметны рядом с обильной и развитой латинской литературой — голосом Европы является именно она. В XII веке они стремительно развиваются, набирают сил, становятся вровень со своей литературой-наставницей. И, наконец, в XIII веке они впервые заслоняют ее, отстраняют на второй план, становятся между ею и новым поколением читателей, слушателей, зрителей. Роль латинской литературы в системе европейской словесности меняется. Она остается идеологическим средоточием культуры, в ней вырабатываются формулы и системы нового мировоззрения, но доносит их до публики уже не она. Забота о мысли и забота о слове отныне для нее разделяются. Это означало глубокую перестройку всей формы существования средневековой латинской литературы — перестройку, дальним результатом которой будет и ее последний художественный взлет в эпоху Ренессанса, и ее быстрое угасание вслед за ним.

Перестройка эта проходила в сложной исторической обстановке XIII века — последнего века высокого Средневековья и первого века позднего Средневековья в Европе.

XIII век был периодом организации, сменившим период экспансии. XIII век пожинал плоды двенадцатого. Так было в экономике: крестовые походы, завершившиеся на юге захватом левантийских портов и Константинополя, а на севере основанием ливонского и тевтонского орденов, дали Западной Европе временный контроль над обеими важнейшими для нее осями торгового обмена — средиземноморской и балтийской; связующее и объединяющее действие торговли сразу стало прочней и постоянней. Так было в социальной структуре: на перекрестках торговых путей окрепли торговые города, гуще всего — у южных ворот Европы, в Италии и Лангедоке, и у северных, во Фландрии, более же редкой сетью охватив всю Европу; городское население стало в XIII веке важной и часто решающей силой в общественной борьбе эпохи. Так было в политической жизни: самодовлеющие феодальные уделы все более теряют автономию, над ними усиливается объединяющая королевская власть, начинается складывание национальных государств, а прежние наднациональные объединяющие силы — империя и папство — нисходят до положения рядовых участников с трудом налаживающейся системы политического равновесия. Так было, наконец, и в духовной жизни: привычные грани между книжником-клириком и неграмотным мирянином начинают стираться, вопросы, занимавшие прежде лишь узкий круг мыслящих церковников, находят живой отклик во все более широкой публике, и католическая церковь, традиционная руководительница духовной жизни Европы, оказывается вынуждена обновить, переменить формы своей деятельности применительно к этим запросам пробуждающихся масс. Эти новые общественные слои, вступающие в XIII веке в культурную жизнь Европы, — опять-таки прежде всего горожане.

Новоевропейский город вырос в X-XI веках вокруг трех притягательных сил — это были стены, церковь и рынок. Стены привлекали население под свою защиту от давних набегов норманнов и венгров. Церковь с ее правом убежища привлекала крестьян, спасавшихся от гнета поместных феодалов под гнет городского епископа. Рынок обещал новым городам обогащение, и чем больше развивалась европейская торговля, тем это обогащение было ощутительней. Оно дало возможность городам эмансипироваться от феодалов — то есть сменить прямую от них зависимость на косвенную, податную. На юге Европы, где денежное хозяйство развилось раньше и сильнее, этот обоюдовыгодный переход произошел быстро и мирно, на севере он был труднее и сопровождался подчас жестокими столкновениями («коммунальные революции»). В ходе их наметился тот союз городов с королевской властью против феодалов (во Франции) или с феодалами против королевской власти (в Англии), который стал опорой для дальнейшего укрепления централизованных государств.

Возвышение городов вводило в общественную жизнь Европы новый класс с новой для Средневековья психологией. Самостоятельность городов означала совершившееся отделение ремесла и торговли от сельского хозяйства, отделение людей от земли. Многовековая привычка определять место человека в мире его отношением к земле, которой он владел или которую он обрабатывал, рушилась: со всем своим богатством и важностью горожанин чувствовал себя изгоем в обществе, одинаково ненавидимым и феодалами, и крестьянами. Жизнь городской общины, членом которой он был, строилась не на незапамятных традициях, авторитетных в силу своей давности, а на новых законах, разрабатываемых у него на глазах и авторитетных лишь в силу своей рациональности. И, наконец, привычное представление о том, что как естественно и священно неравенство между сословиями, так естественно и священно равенство внутри сословия, разбивалось о действительность небывало быстрого имущественного расслоения между горожанами, которое ощущалось как несправедливость и угроза обществу. Чувство одиночества, надежда на разум и чаяние справедливости — три важнейшие черты новой городской психологии. Наибольшее социальное значение имела, конечно, последняя. Протест против имущественного расслоения, подрывавшего единство городской общины, находил и административное выражение — в многочисленных регламентах, сковывавших конкуренцию и обязывавших мастеров к принудительному равенству, — и идейное выражение — в усиленной проповеди общечеловеческого равенства перед богом. Эта мечта о равенстве — общий идейный знаменатель тех многочисленных ересей, которые быстро развиваются в Европе именно в это время и именно в городской среде.

В основе ересей XII-XIII веков лежит мысль, характерная именно для городской психологии, — мысль о разделении труда. Как городской труд отделился от сельского, так духовный труд должен быть отделен от мирского: духовный труд — удел небольшой общины совершенных, верных апостольской бедности, живущих праведно и свято, не запятнанных никакими мирскими интересами; а мирской труд — забота массы мирян, которая живет наставничеством «святых» и спасается их молитвами. Католическая церковь не может считаться носительницей такого духовного труда: она слишком погружена в мирские заботы (хозяйственные, политические, судебные), которые следовало бы оставить мирянам, и она слишком мало заботится о личной святости своих иерархов, а между тем сан без святости ничто, и обряды и таинства, совершаемые грешными руками, силы не имеют. Идеи такого рода появляются в городской среде еще в XI веке и поначалу даже поддерживаются папством в его борьбе против зависимости церкви от светской власти (союз папства с ломбардской «патарией»); в городах постепенно складываются и официально существуют многочисленные братства праведной жизни, обычно среди ремесленников, кормящихся трудами рук своих (умилиаты в Италии, бегины во Фландрии). В конце XII века это движение переходит из Ломбардии через Альпы и распространяется в долине Роны как ересь вальденцев, а в Лангедоке как ересь катаров. Антицерковная направленность его обостряется, оно соединяется с неортодоксальными теоретическими учениями: в Италии — с иоахимством, проповедующим скорое наступление эры «третьего завета», когда весь мир станет единым монашеским братством; в Лангедоке — с манихейством, занесенным с Балкан и убежденным в равенстве и вечной борьбе темного и светлого начал в мире; в Париже — с неоплатоническим пантеизмом, в ученой ереси «амальриканцев» утверждавших, что «тело Христово присутствует в алтарном хлебе не больше, чем во всяком другом, и господь говорил через Овидия в такой же мере, как через Августина».

Церковь XIII века спешит откликнуться на угрожающий успех городских ересей. Она реорганизуется для борьбы с ересями по трем линиям: для расправы, для спора, для предотвращения. Для расправы с ересью там, где она победила и укоренилась, была создана инквизиция: суд по делам ересей был выделен из сферы обычного епископского суда и передан специальным папским уполномоченным, осужденные по этому суду впервые в истории церкви стали выдаваться светским властям, т. е. на смертную казнь; поводом к утверждению этого нового порядка послужила Альбигойская война 1209-1215 гг. — жестокий погром еретического Лангедока, против которого папство направило крестовый поход из северной Франции. Для спора с ересью там, где была возможна борьба за души верующих, были созданы нищенствующие ордена — францисканский (1209) и доминиканский (1215): проповедь была выделена из сферы обычных забот священников и монахов, и новые ордена специализировались на ней с тем, чтобы импонировать чувствам слушателей своим «апостольским образом жизни», а разуму слушателей — новоразработанными доводами схоластики. К чувствам более обращались францисканцы: их община поначалу мало отличалась от еретических братств праведной жизни, но вместо пафоса обличений здесь культивировался пафос всеобщей любви — тоже своеобразный протест против нарастающих социальных противоречий города; это и позволило папству поставить францисканское движение себе на службу, из потенциальной угрозы сделать его своим орудием. К разуму более обращались доминиканцы: их орден с самого начала сосредоточился на проповеди перед сомневающимися и в расчете на них стал изыскивать новые источники и новые логические формы аргументации, из их ордена вышли виднейшие систематизаторы знаний новой эпохи. Наконец, для предотвращения ереси там, где она еще не развилась, но угрожала развиться, была предпринята систематизация и унификация всех положений ортодоксального католического мировоззрения — и в богословии, и в философии, и в частных науках.