Роман в толстом литературном журнале
В 2015-м ежегодная Букеровская конференция1 в четвертый раз проходила в помещении банка ГЛОБЭКС в формате телемоста. Традиционно в разговоре участвовали писатели, критики и представители литературной общественности пяти городов — Москвы, Санкт-Петербурга, Ростова-на-Дону, Перми и Новосибирска: главный редактор журнала «Арион» А. Алехин, соредактор журнала «Звезда» А. Арьев, директор Государственного литературного музея Д. Бак, прозаики, лауреаты Букеровской премии прошлых лет Д. Гуцко и Е. Чижова, член Букеровского комитета писатель А. Кабаков, литературный критик В. Пустовая, директор Новосибирской библиотеки С. Тарасова и др. Вел встречу литературный секретарь премии «Русский Букер» критик И. Шайтанов.
Материалы предыдущих Букеровских конференций см. в журнале «Вопросы литературы»: 2002, № 5; 2003, № 4; 2004, № 5; 2005, № 2; 2006, № 2, а также в номерах за май — июнь 2009-2015 годов.
Игорь Шайтанов. Предваряя наш сегодняшний разговор, я скажу буквально несколько слов. Как вы, может быть, знаете, наши Букеровские конференции проходят начиная с 2002 года, а с 2007-го становятся ежегодными. В их пользе мы убедились сейчас, готовя книгу к двадцатипятилетию премии «Русский Букер»: материалы этих конференций дают как картину каждого отдельного литературного года, так и ощущение общего изменения в литературе в разговорах о ней.
Сегодня, в то время как Год литературы приближается к завершению, мы говорим о романе в толстом литературном журнале. Раньше мы думали, что время литературы в России измеряется если не веками, то уж по крайней мере десятилетиями; теперь ей был выделен год — что ж, и на этом спасибо, кое-что для нее в этот год было сделано, и толстые журналы ощутили некоторую государственную поддержку. Но очень бы не хотелось, чтобы Год литературы стал для литературы прощальным годом — или даже чтобы он стал прощальным для толстых журналов. Поэтому наш сегодняшний разговор — о том, в какой мере жанр романа и бытование толстых журналов отвечают движению самой современной литературы.
К сожалению, сегодня не смогли прийти очень важные спикеры, связанные с журналом «Знамя», заболела издатель Елена Шубина… Я называю людей, которые бы наверняка выступили с полярными точками зрения; одни бы говорили: «Настоящую литературу сегодня делают только в журнале, потому что там еще помнят, что такое редактор и что такое работа с автором!», а другие — то есть, как вы понимаете, Елена Шубина, возглавляющая собственную редакцию при «АСТ» и специализирующаяся на издании современных романов, — были бы очевидно другого мнения. Но я надеюсь, что у каждого из этих мнений сегодня найдутся свои противники и сторонники.
Итак, давайте начнем разговор. Слово имеет писатель, автор многочисленных романов, почти все из которых печатались в толстых журналах, — член Букеровского комитета Александр Кабаков.
Александр Кабаков. Я бы начал с того, что возразил нашему уважаемому ведущему. Мнение о противостоянии журналов и издательств — это мнение не то чтобы неверное, но обостренное. По своему собственному опыту я могу сказать, что в действительности никакого противостояния нет: есть разные задачи, которые решают эти институции. Журнал — это, знаете, как в парфюмерии пробник: это проверка на литературность, если угодно, тщательная подготовка к знакомству с сочинением, в то время как издательство — это литературное производство, и оно не может быть другим. И слава богу, что оно теперь такое, потому что если кто-то помнит советские издательства… Это были не производства, а склады. Склады полуготовой литературной продукции.
Я думаю, что создавшаяся на сегодня система разделения труда, сложившаяся в литературе, очень разумна. Принято сетовать на то, что журналы стали выходить маленькими тиражами. Ну естественно, по сравнению с советскими тиражами, которые исчислялись сотнями тысяч, если не миллионами, тиражи маленькие; но с тиражами книг эти цифры вполне сопоставимы. Толстый журнал выходит тиражом 3000 или 4000 экземпляров. Книга современной прозы выходит точно таким же тиражом. В смысле соперничества по линии скорости публикации — иногда приходится договариваться с журналом, чтобы немножко придержали публикацию, потому что книга может выйти скорее. Это опять-таки — по сравнению с советскими временами, когда издание книги временами задерживалось на годы! Сейчас это происходит приблизительно в одном темпе.
Сходные тиражи, сходная скорость, но разные задачи: знакомить с сочинением и продать сочинение (продать, разумеется, на литературном рынке, а не на финансово-экономическом). К тому же очень часто журналы, просто в силу своей мультижанровости, публикуют не роман целиком, а какую-то одну его часть: это уж точно — для того, чтобы познакомить читателя с текстом. То есть при соперничестве, которое изначально существует между журналами и издательствами, журналы как бы играют на издательство. Но… у меня был роман, который опубликовали в сильно сокращенном виде в журнале «Знамя», — и это, честно говоря, меня сильно расстроило. Был другой случай, когда журнал опубликовал только одну часть из трехчастного большого романа — и в результате некоторые читатели, не дождавшись выхода книги, говорили, что «Все поправимо» — это про стиляг, хотя «про стиляг» там всего лишь одна ее часть. Но, с другой стороны, были случаи, когда некоторая рутинность издательского процесса тоже приносила мне как автору определенные огорчения.
Я повторюсь, чтобы закончить свое выступление: у толстых журналов и у литературных издательств — разные функции внутри одного и того же процесса. Но вот что необходимо учитывать: сегодня на этом поле появляются новые игроки — так называемые умные глянцевые журналы. Я имею в виду категорию журналов вполне себе глянцевых, с рекламой, со светскими новостями и т. д. и т. п., которые при этом публикуют просто литературу, довольно приличную…
Игорь Шайтанов. И роман они могут опубликовать?
Александр Кабаков. Целиком романы, как правило, не публикуют и толстые журналы. А куски — публикуют и глянцевые. Это «Сноб», это «Русский пионер», решающие вполне литературные задачи. «Сноб» так вообще занимается литературой серьезно, в кооперации с редакцией Елены Шубиной.
Словом, еще раз, уже окончательно, подведу итог своему выступлению. Я не вижу непреодолимых расхождений в деятельности толстых журналов и литературных издательств. Я вижу, что они работают на одну и ту же задачу: на сохранение и поддержание существования серьезной литературы.
Игорь Шайтанов. Я совершенно не побуждаю к острому столкновению, и мирное сосуществование журнала и издательства меня вполне устраивает! Давайте сделаем так: прежде чем я передам слово сотрудникам библиотеки, я предоставлю его человеку, связанному с толстыми журналами, но другой литературной профессии, — критику Валерии Пустовой, в этом году — члену Букеровского жюри.
Валерия Пустовая. Вы знаете, сегодня утром я включила телевизор, чтобы посмотреть программу «Наблюдатель» на телеканале «Культура»; гостями Андрея Максимова были поэт Тимур Кибиров и прозаик, критик Майя Кучерская. Они обсуждали какую-то общую литературную тему и постепенно, ни шатко ни валко, подбирались к проблеме толстых литературных журналов… И тут вся их дискуссия вдруг неожиданно свелась к следующему: да кто их читает, кому они вообще нужны, вы читаете? я не читаю… — и все в таком духе. Ну, значит, закрываем разговор, сказал Максимов — и действительно закрыл разговор.
Я страшно удивилась, потому что в студии сидели люди, как раз таки кровно заинтересованные в публикации в литературном журнале: поэт (известно, что в толстых журналах востребованы прежде всего поэтические подборки) и автор рассказов и критики. Кроме того, меня очень удивила реплика Кучерской, что, дескать, Прилепин сразу, до всяких журнальных публикаций, выпустил книжку, и слава к нему пришла. Как критик она допустила очевидную ошибку: разве она не помнит, что Прилепин начинал именно в литературном журнале — в провинциальном «Севере», где был опубликован его роман «Патологии»? И, конечно, немалую долю в раскрутку Прилепина, в формирование его репутации вложил «Новый мир», который довольно долго публиковал его рассказы, вышедшие потом книгой — романом в рассказах под названием «Грех»…
Вот какие казусы бывают! Или еще один свеженький казус: буквально на днях критик Галина Юзефович написала в «Фейсбуке» о замечательном, с ее точки зрения, романе Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов». Недавно он вышел большой, толстой книгой, а до этого печатался в журнале «Октябрь», где я работаю, печатался несколько лет, так как это роман в трех томах. И вот Галина Юзефович замечает «Поклонение волхвов» только на уровне выхода книги! Для нее это открытие, открытие издательства «РИПОЛ-Классик», которое нашло такой шедевр и жемчужину литературного процесса, между тем как эта жемчужина валялась под ногами и в журнале все это время являла себя.
К сожалению, такое восприятие книги как продукта, как готовой части литературного процесса есть. Мне кажется, это главное противоречие в работе издательств и журналов, так как журнал, конечно, занимается литературным процессом, социальной миссией литературы. Эта миссия — представление новых имен, собирание малых жанров, различные жанровые эксперименты… Журнал работает с тем, что нельзя выдать за готовый продукт. Новые имена, новые жанры, новые форматы довольно редко открывают в издательстве.
Здесь говорили про журнал «Сноб»; так вот, «Сноб», выпуская свои тематические сборники современных рассказов — «Все о моем доме», «Все о вере» и др., — пользовался наработками толстых журналов, отыскивал авторов в их пространстве. Это были авторы толстожурнальные, которые писали на заказ чудесные глянцевые истории — часто, надо сказать, по качеству уступавшие их рассказам, написанным для публикации в толстом журнале. Потому что в «Сноб» они писали продукт; они представляли себя как готовых брендовых авторов, тогда как в журнале мы имеем дело с их творчеством, их поисковым процессом. К сожалению, сейчас, когда и отделы культуры в газетах сворачиваются, и государство не очень заинтересовано в поддержке думающих, пишущих и «поисковых» людей, журналы остаются почти что единственным средством их проявления.
Можно, конечно, со мной поспорить. Вот, например, Гузель Яхина: имя года, открытие Года литературы, ее роман «Зулейха открывает глаза» вышел книгой в издательстве «АСТ», в этом случае представившем публике новое имя. Этот роман часто сравнивают с другим — тоже громко прошедшейся по литературе и тоже миновавшей толстожурнальные страницы «Обителью» З. Прилепина. Казалось бы, перед нами два молодых открытия, сделанных лично редакцией «АСТ»; но если мы посмотрим, что это, собственно, за романы, мы увидим, в сущности, готовые продукты. Это книги, имеющие отношение не к литературному процессу, а к готовому набору, готовому жанровому формату на фоне истории. У Прилепина — молодежный приключенческий роман на фоне Соловецкиго лагеря (тем более что Соловки стали весьма популярным брендом последних лет, это наше советское прошлое, жемчужина России; туда проложены туристические маршруты, и само мучительное путешествие в историю воспринимается у Прилепина как увлекательная экскурсия), у Яхиной — женский, любовный роман на фоне выигрышного трагизма советской истории, эксплуатируемого нещадно современной словесностью.
Меня не удивляет, что эти романы не вышли в журналах. Это готовые книжные истории. Помните скандал на тему того, что в свое время Алексея Иванова не печатали в журналах? Но ведь то, что делает Иванов, — это готовый формат. Это не вопрос к литературному процессу, это не вопрос о том, что собой представляет современный роман, как он изменяется, что с ним происходит, — это некая готовая формочка, которая в издательстве отливается в готовый кирпичик и встраивается в готовую линеечку продвижения литературы издательством.
Эту разницу необходимо понимать. Мне как сотруднику журнала очень дорого, что толстые журналы сегодня работают с экспериментами в области жанровой формы, и очень дороги те романы, которые в 2015 году были опубликованы в «Октябре», — например, маленький, компактный роман И. Бояшова «Джаз» и документальный роман Л. Юзефовича «Зимняя дорога». Здесь перед нами — новое лицо романа, новая работа с историей, новый принцип работы с героем, с авторской позицией и с историческим сознанием в прозе…
Мне бы все-таки хотелось сохранить возможность откатывать новые имена, новые жанры и новые форматы в журналах. А потом пусть уже эти готовые блоки выходят в издательстве — и пусть их замечают там критики, которые работают с литературой как с продуктом, а не как с процессом.
Игорь Шайтанов. Так значит, верно заметил Александр Кабаков: журнал — пробник, издательство — производство?
Валерия Пустовая. Журнал — это экспериментальная площадка скорее.
Дмитрий Бак. То есть литературный процесс — это только, так сказать, актуальный процесс? А все, что касается «продуктов», уже не процесс?
Валерия Пустовая. Все, что касается продуктов, это уже рынок, конечно.
Александр Кабаков. Выступление Валерии Пустовой показалось мне очень интересным, но отмеченным, прошу прощения, некоторым профессиональным эгоизмом. Валерия, вы говорили о литературном процессе, который важен критикам; но литературный процесс может быть важен не только критикам — как ни странно, литература имеет значение и для читателей! Это как-то упускается из виду и напоминает мне высказывание одной критикессы предыдущего по отношению к вашему поколению, сказавшей однажды, что писатели — кирпичики, а стену строят критики. Но этот кирпичик, или литературный продукт, — тоже часть литературного процесса! Литературный процесс — это не то, что начинается ниоткуда и заканчивается нигде. Литературный процесс на каком-то этапе обязан заканчиваться литературным продуктом. И в этом смысле романы «Обитель» и «Зулейха открывает глаза» как раз таки доказывают, что нечто, изданное сразу в книжном виде, может стать частью общего литературного процесса. Потому что отрицать, что роман Захара Прилепина сделался частью процесса, ну просто нелепо. Следует ли писателю водить туристические экскурсии по местам своей боевой славы — это другой вопрос. Согласитесь, что и роман Яхиной — тоже явление литературного процесса! Человек написал первый в своей жизни толстый роман; и вот это, мне кажется, интересно не только читателям, но и критикам.
Игорь Шайтанов. Спасибо, Александр Абрамович; это очень интересная тема, и мы к ней еще вернемся. Но пока я бы хотел передать слово Новосибирску, директору Центральной библиотеки.
Светлана Тарасова. Не так давно в рамках выставки «Сибирская книга» мы проводили круглый стол как раз на подобную тему — «Как выживать литературным журналам». Примечательно, что этот круглый стол прошел после фестиваля толстых журналов здесь, в Новосибирске; и наш региональный журнал «Сибирские огни» продолжает получать поддержку от областного министерства культуры. А вот на Алтае журнал «Алтай» вошел в систему краевой библиотеки, потерял финансирование, и вместо шести номеров в год будет выходить теперь только два. Но по результатам нашего круглого стола выяснилось, что журнал по-прежнему очень востребован как ключевая площадка для сохранения качественной, серьезной литературы. Мы воспринимаем литературно-художественные журналы как экспертные институции, справочный узел, к которому читатели будут обращаться в поисках качественной поэзии, критики, качественной крупной формы.
Библиотеки видят свою задачу не только в том, чтобы сохранять подписку на литературные журналы, но и в том, чтобы помочь молодежи: чтобы вырастить такого читателя, которому будет нужен литературный журнал и у которого будет сформирована потребность в качественной, хорошей литературе…
Игорь Шайтанов. Вы знаете, я всегда радуюсь, когда говорят о такой молодежи (кстати, значительную часть нашей аудитории в Москве составляет молодежь — Студенческий «Букер» и участники того, что у нас называют Филатовским форумом, форумом в Липках), но часто мы имеем в виду, что молодые читатели будут читать журнал в Интернете (а еще его можно раздавать им бесплатно). У меня в таком случае остается вопрос: как будут выживать эти самые журналы, читающиеся бесплатно, и как придется выживать их авторам?
Денис Гуцко. По-моему, сегодня только в литературных журналах — и более нигде — сохраняется тот редакторский институт, который работает на молодых авторов и на конечный результат — на качество литературного продукта.
В моей жизни был ярчайший опыт; моим первым редактором была Ольга Васильевна Трунова из «Знамени», у нее была довольно суровая школа. Я, тогда молодой и зеленый, просто рвал на себе волосы, топал ногами и не мог понять, за что меня так пытают, требуя найти документальное доказательство любой детали, любой мелочи… Мне казалось, что она не столь существенна, и нужно ли тратить на это полдня в Интернете и библиотеках? Но спустя некоторое время я понял, как все это было важно и благотворно.
Однако личный опыт личным опытом, но ведь и история русской словесности знает очень яркие примеры взаимодействия авторов и редакторов непосредственно в толстых журналах. Я люблю приводить в пример две книги Богомолова — «Иван» и «В августе сорок четвертого». Первая — текст, который прошел через всю работу с редактором, и это действительно текст профессионального литератора: по-моему, в нем не к чему придраться. А второй — книга, написанная тогда, когда Богомолов, что называется, зазвездился и от общения с редактором отказался, и ее просто трудно читать. Все эти фразы в стиле «Я мысленно ему аплодировал», от которых начинает тошнить уже в первой четверти книги…
Или — «Один день Ивана Денисовича»; учитывая исторические контексты, именно работе редактора мы обязаны тем, что эта вещь вообще вышла. К тому же я знаю очень много читателей Солженицына, для которых его самые ранние вещи — это лучшее с точки зрения литературы.
Что же касается более свежих примеров… Поделюсь своим совсем недавним опытом членства в Букеровском жюри: большинство книг, которые вошли в длинный список и не прошли дальше — в короткий, вызывают досадное ощущение недотянутых текстов. И первая мысль, которая приходила мне в голову в этой связи, — вот редактора бы сюда! Получился бы стопроцентный хит. Тем более часто бывает, что первая часть романа прочитывается запоем, а к концу чувствуется, что автор выдохся, дописал роман как бог на душу положит и сбагрил в издательство. А ведь этого бы никогда не позволил редактор по-настоящему высокого уровня — такой, например, как Ольга Васильевна Трунова, с которой, по счастью, мне довелось в жизни встретиться.
Игорь Шайтанов. Денис, после вашего выступления я просто не могу не передать слово в Санкт-Петербург, где за одним столом сидят сегодня автор и редактор — Елена Чижова и Андрей Арьев. Елена Семеновна, а Андрей Юрьевич вас редактировал когда-нибудь?
Елена Чижова. Андрей Юрьевич меня, несомненно, редактировал — в том смысле, что мы с ним обсуждали какие-то вещи, но это… Это совсем другое. И прежде чем передать ему микрофон, я хотела бы сделать одно короткое замечание.
Мне тоже очень понравилось выступление Валерии Пустовой. Это, конечно, не совсем наша сегодняшняя тема, потому что Валерия несколько отошла в сторону, но я хочу ей в поддержку сказать вот о чем. У нас в ПЕН-клубе недавно было обсуждение романов «Зулейха открывает глаза» и «Обители», и после двух часов разговора мы пришли к сходным выводам. Все-таки оба этих романа — скорее продукт, чье воздействие на аудиторию заранее просчитано, и в этом случае мы имеем дело с особой жанровой формой.
Что же касается нашей темы — «Роман в толстом литературном журнале», то, во-первых, я довольно много езжу по России и заметила, что сегодня почтовыми лошадьми просвещения являются не переводчики, а наши толстые журналы. Как известно, книжная продукция доходит совсем не до каждого города, но в какую бы библиотеку — брянскую или рязанскую — мы ни приехали, на полках стоят толстые журналы, и люди, в общем, знают тех писателей, которые в них публикуются. Во-вторых, большинство ныне известных писателей моего или более младшего поколения прошли через толстые журналы и получали премии от этих толстых журналов, что для нас как для прозаиков было исключительно важно. И я с удовольствием передаю слово Андрею Арьеву, который нашу сегодняшнюю тему знает как никто.
Андрей Арьев. Когда я сюда ехал, мне вот что пришло в голову… В «Звезду» сейчас прислали пачку писем Лидии Никаноровой, художницы, которая провела свою жизнь в эмиграции — во Франции, в Турции — и писала оттуда письма в Россию. Эти письма попали потом к Вениамину Каверину и он написал на их основе замечательный роман «Перед зеркалом», который сам считал своим лучшим произведением. Так вот, в 1971 году Каверин опубликовал «Перед зеркалом» в журнале «Звезда». Через сорок лет, в 2011 году, в журнал пришла небольшая рукопись, где рассказывалось о настоящей героине этого романа, потому что Каверин, конечно, использовал ее письма, но по праву романиста вычеркивал многое, переписывал, вводил каких-то выдуманных персонажей и т. д. А Никанорова действительно была знакома с Цветаевой, с другими деятелями русского зарубежья… Из ее писем многое можно было понять, и вот такую подборочку небольшую в 2011-м мы опубликовали, и получился очень интересный документальный фон романа Каверина «Перед зеркалом», в свое время тоже, как я сказал, напечатанного в «Звезде».
Мне думается, это произошло не случайно. Теперь прошло еще четыре года, и я получил все остальные письма Никаноровой к ее приятелю, который после революции жил в России (оказывается, такая переписка была возможна!). Она писала письма почти еженедельно, во всяком случае — не пропуская ни месяца, и все эти письма благополучно доходили, а ее адресат, известный ученый по фамилии Безносов, живший в Казани, не менее благополучно ей отвечал.
И вот когда я читал эти письма, не обработанные ни Кавериным, ни кем-то другим, я вдруг понял, что, по сути, читаю роман. Роман, в котором чрезвычайно точно передана та эпоха жизни русского зарубежья и какие-то повседневные наблюдения человека оттуда… Автор все-таки — живописец, мастер акварели, она умела описывать! И вот я втягивался в этот архив, как в роман.
То есть получается, что какая-то вещь, некогда опубликованная в толстом журнале, откликается читателю на протяжении долгой литературной жизни. Вы знаете, мне всегда нравилось одно определение романа, сделанное Георгом Лукачем еще давным-давно: форма романа отражает нашу трансцендентальную бесприютность. И, читая о бесприютной жизни этой художницы, я вдруг понял, что, действительно, роман — самый подходящий жанр для этого состояния. Бесприютность десятиминутной не бывает, поэтому ощутить ее в стихотворении или в статье очень трудно, а вот роман пишется тогда, когда человек совершенно бесприютен, один на один со своим материалом и жизнью, и так создается это новое художественное единство, которого древние, в общем, не знали. Хотя сейчас, мне кажется, многие романы пишутся как в античные времена — какие-то фантастические сны и т. д., — но у настоящих романов другая культурная функция. Помните, как говорил Пушкин: роман — это история, данная в вымышленном повествовании? Настоящий роман превращает действительность, которую он описывает, в историческую эпоху, а частью этой эпохи становится толстый журнал. Потому что литературный журнал, во всяком случае в России, живет жизнью достаточно долгой, чтобы она могла принести свои плоды.
Игорь Шайтанов. А вот скажите, Андрей Юрьевич: когда писатель приносит свою бесприютность в журнал, не делает ли редактор его еще более бесприютным?
Андрей Арьев. Плохого писателя — делает, хорошего — только закаляет! Но, знаете, мы сейчас говорим больше о романах, тогда как мне представляется, что лучше бы говорить о журналах. Роман — он и в издательстве, и в журнале остается романом, но вот каким образом мы вырастим новых романистов без журналов, я, если честно, не знаю. То, что журналы погибают, — это совершенно точно. Если они и вправду почтовые лошади просвещения, то их загнали; загнало их Министерство культуры, лишившее районные библиотеки привычного чтения журналов — причем лишившее под странным лозунгом модернизации и интернетизации библиотек. Как будто бы им неизвестно, что в половине российских библиотек не существует никакого Интернета, а в двух третях невозможно им пользоваться! И кроме того, если они хотят представить весь срез культуры, имеющийся в литературном журнале, то есть познакомить читателя с современной поэзией, философией, критикой, то, разумеется, все это можно сделать в Интернете, но с интернет-просмотров мы, журналы, ничего не получаем; и как же тогда финансировать эту поэзию, критику и философию?
Игорь Шайтанов. Давайте переадресуем этот вопрос директору библиотеки. Светлана Антоновна, в 2015 году библиотеки получали финансирование на закупку журналов?
Светлана Тарасова. Нет, это происходило только с 2010 года по 2013-й. В 2014-м и 2015-м денег получено не было. Теперь библиотеки оказались лишены всех субсидий на подписку по толстым журналам, причем это относится ко всем уровням бюджета — от муниципального до регионального и федерального. Но что касается Интернета, то размещение толстожурнальных материалов на порталах «Литрес» и «Букмейт» — это размещение на платных, официальных площадках! Журналы на них продаются; библиотека покупает к ним доступ, и только потом электронная версия выдается читателям.
Дмитрий Бак. Про электронную версию… Уважаемые коллеги, я спою два дифирамба, произнесу одну реакцию и выражу одно сомнение. Мой первый дифирамб — в адрес толстых журналов — такой: я каждый день звоню своему уже довольно пожилому папе, живущему в двухмиллионном городе Сиэтл, штат Вашингтон, и постоянно слышу, что где вышло. И постоянно вспоминаю это огромное здание библиотеки в Сиэтле, где стоят комплекты всех наших толстых литературных журналов, а плюс к этому обеспечивается доступ к их сетевым вариантам. И все, кто читает по-русски, имеют возможность с ними ознакомиться. Иногда я узнаю о том, что вышло в новом «Октябре» или «Знамени», раньше, чем сам соберусь прочитать! Об этом сетевом эффекте мгновенного взаимодействия нельзя забывать.
Второй дифирамб заключается вот в чем. Конечно, есть некоторая устойчивая специфика публикации в толстом журнале. Я называю это «обнародованием». Вот, например, поэтическая подборка: конечно, это не то, что роман, но понятие подборки стихотворений утрачено совершенно…
Алексей Алехин. Что? Как?
Дмитрий Бак. …многими современными поэтами, которые не печатаются в журналах. Подборка — это результат иногда многомесячного диалога поэта с редактором; сколько сил уходит только на то, чтобы выяснить порядок расположения стихотворений, не говоря уже о редактировании! Казалось бы, речь идет о поэзии, так какая тут может быть редактура? Может быть и должна быть, я в этом убежден! Естественный ход, последовательность обнародования поэтических текстов сейчас очень часто нарушены. Что я подразумеваю под этим естественным ходом? Сперва — написание стихотворений, потом — их объединение в подборку, потом — выход сборника и потом уже — избранное. А сейчас зачастую очень многие крупные поэты сразу по написании выкладывают стихотворение в «Фейсбук», причем я не говорю о всякого рода графоманской продукции — я говорю о действительно крупных поэтах, которые…
Алексей Алехин. …начинают склоняться к графоманству.
Дмитрий Бак. Нет-нет, Алексей Давидович, не в этом дело. Просто это совершенно иная природа текста, потому что сделать прочтение текста доступным для многих — это не значит соблюсти формат литературной подборки, который фактически пропадает для тех, кто в журналах не публикуется.
Теперь — полемика (неизбежная!) с замечательным выступлением Валерии Пустовой. Мысль, которую она высказала в самом начале дискуссии, — мысль тонкая, правильная, но сомнительная. Давайте проведем другую аналогию — из производства: автосалоны часто демонстрируют какие-то фантасмагорические модели, которые не будут поставлены на поток, просто чтобы показать, как идет творчество автомобильных дизайнеров. Дефиле в домах моды тоже, как правило, демонстрирует совсем не те модели, которые человек покупает, но эти дома являются экспериментальной площадкой для последующего производства. Однако все-таки для нормального человека — обычного человека, а не миллионера и не дизайнера! — завершением этого процесса становится та сфера, где производится продукт, а не собственно эксперименты; без этого замечания я не могу обойтись, хотя тезис Валерии по-своему замечателен.
И последняя моя реплика. Если вспомнить о XIX или даже о XX столетии, то главное, чем характеризовался тогда литературный журнал, — это направление. Как вы помните, понятие направления ввели братья Полевые, и оно сразу завоевало умы. Вся история журналов — это полемика, будь то полемика «Нового слова» и «Современника» в XIX веке или — в XX веке — «Нового мира» и «Октября»…
Но сейчас мы видим, что журнальная доминанта сменяется издательской доминантой; и современный издатель, работая на территории рынка — здесь я с Валерией Пустовой абсолютно согласен, — действует как футбольный тренер. Моя любимая аналогия: если у меня нет исполнителя на правого защитника, я думаю — либо своего дешевенького вырастить в футбольной школе, либо за большие деньги иностранную звезду себе купить. Так действует и крупный издатель: он заполняет все фокус-группы, и жанровые, и экспериментальные; он издает литературу и для путешественников, и для одиноких матерей, и для трудных подростков. О направлениях — в традиционном понимании — здесь не может идти никакой речи: в издательстве место литературного критика занимает бренд-менеджер, который вообще ни с кем не полемизирует, а просто продвигает какую-то книгу в какую-то фокус-группу.
То есть толстый журнал сейчас совсем не то, чем он был когда-то. При этом он совершенно незаменим, потому что качество текстов, печатающихся в основных толстых журналах, не подлежит никакому сомнению. И вот вопрос: что с этим делать? Как правильно заметил Александр Кабаков, продать роман сегодня возможно только через издательство. Но если журнал не продает романы, не продает опубликованные в нем произведения, на что он живет? Как ему существовать? Бизнеса больше нет, а для потребителя это очень дорогое удовольствие. Если журнал не читать в Интернете или «книжной» библиотеке, то он стоит дорого. Кроме того, он неудобного формата: в карман не положишь, бумага не очень хорошая… И, собственно, как с этим быть?
Мне в этой ситуации видится следующий выход. Поймите правильно, я не предлагаю его немедленно реализовать (помните, однажды к философу Николаю Федорову явились единомышленники и сказали: «Мы с вами согласны, когда идти оживлять?») — в России не все идеи требуют немедленной реализации. Но я все-таки эту идею озвучу.
Сегодня толстые журналы — это не бизнес-институции, а предметы культурного наследия. Музейного, если угодно, наследия. Никому же не придет в голову отказать в финансировании даже скудному литературному музею — потому что есть Музейный фонд Российской федерации, который гарантирует их сохранение. Так вот, толстые журналы, с одной стороны, экспериментальный стенд, актуальная литература, а с другой — часть культурного наследия. Поэтому не стоит ли нам просто перейти в другое ведомство, в другую линейку подведомственных организаций?..
Игорь Шайтанов. Прежде чем передать слово в Пермь, я бы хотел подхватить мысль, но не ту, на которой Дмитрий Петрович завершил, а другую, которая промелькнула чуть раньше. Вы знаете, действительно, не только мы привыкли к журналам внутри России, но воспринимать русскую литературу через журналы привыкли и за границей. Если не станет журналов, наверное, будет найден какой-то другой канал связи с русской литературой, но сейчас пока читаются журналы. Дмитрий Петрович говорил об американском городе Сиэтле, а я скажу об университетских библиотеках, которые — при тех университетах, где есть славистика, — русскими литературными журналами просто живут…
Дмитрий Бак. Но парадокс в том, что в Сиэтле это публичная городская библиотека, а даже не университет!
Игорь Шайтанов. Нам остается только порадоваться за жителей Сиэтла! А как с толстыми литературными журналами обстоит дело в Перми?
Марина Абашева. Добрый день, уважаемые коллеги. По вопросу о восприятии русской литературы через журналы мы должны внести некоторый диссонанс. Вот здесь возле меня сидят студенты, аспиранты и молодые преподаватели кафедры «Новейшая русская литература», и незадолго до начала нашего разговора я провела небольшой блиц-опрос: а, собственно, как именно они читают современные романы? И выяснилось, что они читают их не в толстом журнале, даже если первая публикация была именно там, а на тонком экране, дисплее, в сети. И мне хотелось бы поговорить о том, как это чтение меняет сейчас и журнал, и роман.
Мы, филологи, говорим, что функция определяет семантику. То есть условия чтения, условия потребления так или иначе влияют на содержание. Если мы читаем роман в Интернете, то исчезает очень важная функция литературного журнала — та, которую Наталья Иванова в свое время точно определила как функцию метажанра, когда разные разделы журнала вступают в осмысленный диалог и когда, по выражению той же Натальи Борисовны, журнал образует даже некоторый метасюжет. Читая в Интернете отдельный роман, мы утрачиваем эту функцию метажанра.
Но вот что любопытно: как ни парадоксально, в случае замены журнального единства на другое единство — сетевого гипертекста — мы видим закономерный процесс компенсации этой функции. Вот «Новый мир» сейчас активно ведет свой сайт, свой блог, устраивает читки и литературные вечера. А главный редактор «Нового мира» Андрей Василевский и вовсе признается в одном из выступлений, что он много лет бумажного номера собственного журнала в руках не держал. При этом он является активным пользователем «Фейсбука» и пропагандирует там, надо заметить, все толстые журналы, а не только «Новый мир». Заметьте, что и главный редактор «Знамени» Сергей Чупринин тоже активен в «Фейсбуке»…
Facebook — это книга лиц. И литературная жизнь, выходит, сегодня снова существует, только уже виртуально, в пространстве этого круга лиц, — в пространстве, может быть, узком, но литературный быт этого виртуального пространства отчасти повторяет опыт кружков и салонов. В теперешнем литературном журнале должна быть построена новая гуманитарная институция. Если у него не будет площадки для некоторого культурного общения, то потом этого бумажного журнала не будет и в библиотеке.
Сам по себе потенциал толстых литературных журналов в пространстве нового литературного быта, организованном цифровыми технологиями, как мне представляется, просто огромен. А вот реальный опыт пока еще кажется скудным. Вы знаете, я собрала фрагменты интервью главных редакторов о функциях их журналов, так сказать, в настоящем и будущем. Скажем, Василевский утверждает, что толстый журнал — это «площадка для повести и рассказа», а роман необходимо сокращать, давать фрагментами, ибо читатель не станет ждать продолжения целый месяц. А вот Чупринин: «Раритетная версия бумажного журнала должна существовать как арт-хаус, тогда как читать журнал будут в сети». Ирина Барметова, «Октябрь»: «Толстый журнал — это андеграунд, а не арт-хаус». Яков Гордин, «Звезда»: «Толстые журналы — культурные центры, и профессионализироваться молодой автор может только через журнал». (Замечу, однако, что и Владимир Сорокин, и Алексей Иванов никогда не печатались в толстых журналах…)
То есть функция толстых литературных журналов очевидно меняется. А как меняется функция романа в этих новых условиях? Он ведь тоже меняет свою природу в зависимости от современного функционирования? Выражу крамольную мысль: сегодня, на мой взгляд, по функции роман заменяется… сериалом. Недавно с членами Букеровского комитета мы заговорили про сериал «Игра престолов». Они, носители высокой культуры, про него и не слышали! — в отличие от миллионов читателей Джорджа Мартина, по чьим романам, собственно, и снимается этот сериал. А вот новый председатель Букеровского комитета, британец, — он слышал. Очевидно, в западном мире массовая культура активнее стучит в сердце (или хоть в уши или глаза) университетских профессоров.
Дело в том, что сериала быстрее дождаться. Новая серия выходит на следующий день, тогда как продолжения романа нужно ждать месяц — до следующего журнального номера. К тому же сериал отчасти похож, по типу своего повествования, на роман: все эти флэшбэки, переплетающиеся судьбы героев… Но еще важнее, что в сериале задействован визуальный код! Визуальный код, главный в современной культуре. Такой код, помимо прочего, стирает грань между жанрами фикшн и нон-фикшн. Может быть, вам известно, что такой популярный сегодня проект, как «лонг-рид», тоже представляет собой некую историю — реальную, как Чернобыль сегодня, как буря в горах. Этот жанр вбирает в себя собственно текст, фото, устные интервью, документальную съемку, музыку… Все это организовано как гипертекст и очень хорошо потребляется именно в молодежной среде, где эту исходную двухчасовую историю продвинутый пользователь, пробегая по гиперссылкам, просматривает за пятнадцать минут.
Скажите, как с этим сравниться линейному роману, который печатается частями раз в месяц?
Игорь Шайтанов. Так что делать, Марина Петровна? Ставим крест на романах и журналах и идем смотреть «Игру престолов»?
Андрей Арьев. Я хочу сказать одно: все любители чтения электронных книг, электронных журналов должны понимать одно — каждое их прочтение есть грабеж толстого журнала. А когда не останется толстых журналов, вам нечего будет читать ни на каких электронных ресурсах!
Елена Чижова. И кроме того, когда мне говорят, что молодежь читает романы в Интернете и в Интернете же следит за толстыми журналами, я всегда вспоминаю, что толстые журналы печатают неполные версии романов, потому что никто из писателей не хочет предоставлять молодежи возможность бесплатно все это читать. И я боюсь, что, скачивая из Интернета вот эти пиратские копии, вы под личиной современности и новых технологий приветствуете заурядный грабеж.
Игорь Шайтанов. Что Пермь ответит культурной столице?
Марина Абашева. Ну здравствуйте, почему Пермь за это должна отвечать? Разумеется, для меня это тоже большая проблема; толстые журналы — это очень авторитетные для меня институции. Я просто нарочно опросила всех, чтобы обнаружить, заострить эту проблему; и я не понимаю, как мы можем принудить тех, кто читает романы в Сети, ради заработка толстых журналов прекратить это делать. Боюсь, что это невозможно. Пока две вот этих культуры, о которых я говорю — толстожурнальная и сетевая, — существуют абсолютно параллельно, и как им помочь пересечься? Я лично не вижу ответа.
Игорь Шайтанов. Марина Петровна, но две культуры в этом смысле существовали всегда, по крайней мере — начиная с XVIII века; «Милорда глупого» тащили с базара, и читателей у него, вероятно, было куда больше, нежели, скажем, у «Медного всадника»…
Марина Абашева. Но можно ведь читать в Сети романы Елены Чижовой, а не «Милорда глупого»! Здесь речь идет не о массовости и элитарности, а о другом читательском формате. И это мне тоже видится большой проблемой — как сохранить формат журнала в условиях сетевого чтения?
Лада Юрченко (Новосибирск). Коллеги, я хотела бы от имени читателей вмешаться в ваше профессиональное обсуждение. Мне кажется, есть один момент, который мы с вами упустили, а именно — необходимость рассмотреть роман не с точки зрения писателя или сотрудника литературного журнала, а с точки зрения читателя. Очень приятно писать роман. Не менее приятно публиковать его и работать над ним вместе с автором. Но, к сожалению, в нашей культурной реальности сегодня практически отсутствует какой бы то ни было ориентир, который рассказывал бы читателю, а что, собственно, ему можно было бы почитать и насколько это опасно для него или же безопасно.
Литературные журналы — это не книги, не учебники, не романы и не сериалы. Это контекстное издание — или, как уже было сказано, метажанр. То есть за те же деньги, что и книгу, мы приобретаем совершенно другой художественный продукт, в котором можно познакомиться с философией, с поэзией, с частью романа и т. д. и т. п. И, может быть, гораздо выгоднее отдать те же триста рублей за литературно-художественный журнал, нежели за совершенно неизвестную книгу, которая вас разочарует на стопятидесятой странице, и вам захочется ее выкинуть. А таких книг сегодня в книжных магазинах, простите меня, большинство.
Исходя из этого, я думаю, что читателя литературных журналов надо воспитывать отдельно. Мы, профессионалы, это понимаем, но в то же время… Вот сейчас из базового состава нашего Новосибирского университета выведен гуманитарный факультет, а с ним еще пять факультетов, в отдельный институт. То есть гуманитарного факультета в нашем университете больше не будет. Кто будет читать литературные журналы?
Поэтому если мы хотим иметь в будущем читательский интерес, нам нужно заходить, как мне кажется, с детского сада. С самого раннего возраста надо учить детей контекстному чтению! Учить их испытывать удовольствие от того, что журнал на следующей странице продолжается не текстом романа, который печатался на предыдущей странице, а продолжается стихами, продолжается исторической хроникой, философией, письмом редактора или чем-то еще. Нужно учить находить соединения тем — и тогда, может быть, мы получим читателей, которые способны будут осваивать наши великие и бесприютные романы, потому что бесприютность тоже требует работы мозга.
Екатерина Жак (Ростов-на-Дону). У меня тоже есть пара вопросов. Первый: не кажется ли вам, что если читать только толстые журналы, то представление о современной литературе будет по меньшей мере искаженным? Есть три потока, и между ними — мостики, но тем не менее это не единый литературный поток и не единый литературный процесс. Три потока — это интернет-литература, которая отнюдь не исчерпывается блогами авторов и редакторов толстых журналов, издательства и журналы. Раньше я получала представление о литературном процессе, читая только толстые журналы, но сейчас этого сделать невозможно.
И второй вопрос: не думаете ли вы, что многие толстые журналы сегодня утратили не только направление, о котором напоминал Дмитрий Бак, но и собственное лицо? Вот раньше мы могли безошибочно определить, откуда этот роман — из «Невы» или из «Звезды», из «Знамени» или из «Нового мира». А сейчас они как будто бы все на одно лицо. Это действительно пробник, трейлер, инкубатор…
Алексей Алехин. Просто раньше вы сравнивали «Знамя» и «Новый мир», а теперь на место «Знамени» поставьте, например, «Наш современник». Уверяю вас — вы их не спутаете.
Екатерина Жак (Ростов-на-Дону). Я говорю не об идеологическом направлении, а о художественном лице. Я не являюсь адептом «Нашего современника», но все же… Раньше, к примеру, «Знамя» было более экспериментальным журналом, а «Новый мир» в сравнении с ним — более традиционным. Сейчас эта узнаваемость, эти различия утрачены.
Валерия Пустовая. Вы задели очень болезненную тему фрагментации культурного поля, но ведь она касается не только журналов. Сейчас действительно никто не в силах увидеть происходящее в целом — и, в общем-то, не существует ни одного источника, из которого мы вообще могли бы почерпнуть целостную информацию о современной культуре. Если раньше, в том же XIX веке, живя в провинции и выписывая несколько отечественных и зарубежных изданий, ты мог какую-то целостность с мира считать, то сейчас это невозможно ни в издательстве, ни в журнале. Меня, например, очень мучает то, что наши кино и театр давно существуют в отрыве от литературы, и ни одному критику не под силу увидеть их в некоем потоке единого стиля, представить целостное считывание мира. Я думаю, это читательская задача; целостность собирается не в издательстве и не в журнале, а осуществляется как бы внутри твоей головы.
То есть на бедного читателя сегодня возложена ответственность не только за грабеж толстых журналов, но и за собирание единого культурного поля. Что же касается лица журналов, то, с моей точки зрения, оно все-таки есть. «Новому миру» свойственен филологический оттенок, «Знамя» по сравнению с ним — публицистично-очерковое, а про наш «Октябрь» говорят, что это клубный журнал, далекий от общественных баталий и сосредоточенный на внутренней литературной игре. К тому же есть какие-то уникальные авторские проекты в журналах — вот, например, журнал «Урал» нашел однажды критика Василия Ширяева… Но, со своей стороны, я совершенно согласна с Алексеем Алехиным в том, что все ведущие журналы сегодня — это, в общем, либеральные журналы.
Игорь Шайтанов. Мне тоже не кажется, что сегодняшние журналы так уж неузнаваемы; у большинства из них есть свое не идеологическое, а литературное направление. К тому же я не уверен, что та резкая узнаваемость, которая была им свойственна в 1960-1970-е годы, была настоящим эстетическим, художественным благом. Очень часто узнавали их не за подлинные достоинства, а за какие-то эстетические крайности. Но сейчас я предлагаю подвести некоторые итоги дискуссии, выслушав выступление финалиста премии «Русский Букер» этого года, прозаика Александра Снегирева, чья проза всегда публикуется в толстых журналах.
Александр Снегирев. В лесу есть такое понятие — подлесок. Это маленькие деревья, которые постепенно растут и однажды, в свой час, заменяют большие. Я считаю, что толстые журналы — это своеобразный подлесок литературы. Если не будет маленьких деревьев — если, например, вытаптывать лес или прокашивать его газонокосилкой, чтобы было красиво, чтобы росла только травка, — то когда век сосен и берез закончится, на их смену ничего не придет. Поэтому, конечно, толстые журналы играют огромную и абсолютно функциональную роль. Чиновникам трудно объяснить, что это не какая-то абстрактная культура, а вполне конкретное прикладное значение. Если не поддерживать толстые журналы, то с их уходом не будет очень значительной части русской культуры, без которой, в общем-то, и Россия, которую мы с вами знаем и любим, не сможет существовать.
По поводу же редактуры в издательствах и журналах… Редактура бывает разная. Моя книжка «Вера», которая оказалась в коротком списке «Русского Букера», вначале была издана в журнале «Дружба народов» с очень плохой, к сожалению, редактурой и корректурой. После этого даже уволили корректора. То есть это романная версия, за которую мне было очень неловко; но, к счастью, издательство «Эксмо», к которому, как я слышал, принято относиться по-разному, в том числе и с некоторым высокомерным снобизмом за то, что оно выпускает низкопробную литературу и плохо ее редактирует… Так вот, «Эксмо» издало мой роман, не пропустив ни единой неправильной буквы и запятой.
А что касается длины романа, то это моя любимая тема. Все, что я пишу, всегда получается одинакового примерно объема. Изначально «Вера» «весила» двенадцать авторских листов, но потом, когда я начал ее редактировать, стала семь — и это именно тот объем, к которому я всегда интуитивно прихожу в процессе работы. Поэтому я, будучи, разумеется, горячим поклонником Льва Толстого и Достоевского, все-таки — столь же горячий защитник коротких романов. Мне кажется, в наше время… Нет, дело не в том, что мы разучились читать или что-то еще, но мы живем в тот исторический период, когда нам просто многое уже ясно. Русская и мировая литература за последние двести лет проделала огромный путь, и очень трудно сегодня сохранять насыщенность текста в объемном формате. Грубо говоря, большой объем текста попросту труднее сделать интересным. Вы же будете недовольны, если вам подадут разбавленное вино? То же самое и с романом… Я лично выступаю за предельную насыщенность и предельную емкость текста.
Моя жизнь отчасти связана со строительством, поэтому я всегда сравниваю любой литературный текст со зданием. И мне кажется, что как в строительстве сейчас есть тенденция делать дома не только красивыми, но и рационально устроенными, потому что иначе их дорого содержать (и вообще мир прошел ту стадию, когда можно было иметь бессмысленный гигантский дом), так и литература постепенно приходит к такой же тенденции, к тому, чтобы тексты становились более выверенными, более точно и рационально устроенными. Красота всегда рациональна.
И еще одно, последнее, замечание. Здесь многими было сказано о сериалах. Так вот, я считаю, что Толстой, Достоевский и, прошу прощения, Дюма, конечно, писали именно сериалы своего времени. То есть не писали, а создавали; при отсутствии телевидения эту функцию, востребованную обществом, выполняли они. Почему эти книги — от «Анны Карениной» до «Трех мушкетеров» — так хорошо экранизируются? Потому что в них впервые была сформулирована композиция сериалов. Сегодня, когда сериалы, по крайней мере в США, достигли высочайшего художественного уровня, их опыт надо учитывать — как часть единого культурного большого стиля.
Позволю себе снова сравнение из области недвижимости: я представляю историю как череду помещений. На мой взгляд, мы стоим сейчас на пороге огромного зала, очертания и объемы которого нам неясны. Но совершенно очевидно, что он — гигантский; что нам, судя по всему, и предстоит быть первыми, кто осветит этот зал своим светом — факелами, зажигалками или свечами, одним словом, кто чем может. Я уверен, что постмодернизм завершился, и то, что нам кажется отходом от классических канонов, на самом деле есть формулирование новых правил, по которым будут жить и Россия, и все человечество в ближайшие, может быть, века. Эпоха двусмысленности завершилась — и вот наступает предельная ясность.
Алексей Алехин. Я совершенно согласен с вами в том, что великие романы Толстого, Достоевского и Гоголя выстроены так, что не составляет проблемы перевести их в сериалы. Вот только романы эти оказались великими потому, что на самом деле они не о том, что происходит; не о том, как Наташа Ростова сначала чуть не вышла за одного, а потом за другого, не о том, что происходит непосредственно с Чичиковым и т. д. Их, конечно, можно экранизировать, а можно и комиксы по ним сделать — ну и что? Какое это имеет отношение к искусству?
Но я собирался сказать не о том. Александр Кабаков верно заметил, что тиражи книг и журналов сегодня сопоставимы, и это, как правило, — несколько тысяч. Это очень печально; вот если бы они были несколько миллионов, было бы не так печально… Но дело в том, что хотя эти читательские аудитории и близки по количеству, но это — совершенно разные аудитории. Аудитория толстого литературного журнала — это не читатель, а литературное сообщество. В которое входят, конечно, и читатели, и библиотекари, и сами литераторы… Поэтому функциональность журналов зависит не от тиражей, а от того, как мы, члены профессионального сообщества, сегодня их воспринимаем.
Валерия Пустовая сказала правильно: литературный журнал своей целью имеет движение искусства, движение литературы, и это — процесс. Но она не договорила одной фразы: это процесс, который приводит к результату! Иногда на страницах журнала, иногда за пределами этих страниц… А издательство занимается уже непосредственно этими результатами.
И последнее, о чем бы мне хотелось напомнить: чтобы существовал роман, нужен не только писатель, читатель, редактор и литературное сообщество, но и квинтэссенция этого сообщества, то есть критика. А критика может существовать только на страницах толстого литературного журнала. В газете, в глянцевом, тонком журнале — совсем не та критика, она просто называется тем же словом. Это реклама; она тоже нужна, но она не имеет отношения к литературному процессу. Вот эта связь романа и журнала заключается еще и в присутствии критического аппарата.
Игорь Шайтанов. Спасибо, Алексей Давидович, за это действительно важное замечание. Коллеги, как видите, мы не столько находим какие-то готовые решения, сколько обсуждаем важные для нас и для современной литературы вопросы. Сейчас я вспоминаю, что одна из первых Букеровских конференций была посвящена проблеме «Писатель и редактор», причем инициатором этой темы выступила не российская, а американская сторона. Американский бизнесмен, который в то время представлял компанию, бывшую спонсором «Русского Букера», столкнулся со странным отношением к редактору в новой России. Редактора воспринимали как цензора, как того, кто препятствует и вредит. Американец же удивленно говорил, что редактор — это очень ценная, очень высокая и очень хорошо оплачиваемая профессия во всем мире…
Я рад слышать, что сейчас в издательствах появляется профессиональная редактура, но все же мне кажется, что редактор журнальный — в большей мере участник литературного процесса, участник той внутренней литературной среды, которую не компенсирует никакой «Фейсбук». «Фейсбук» — это замечательный читательский клуб, площадка для обмена мнениями, что хотите; но это среда в лучшем случае полупрофессиональная. Среда собственно профессиональная до сих пор держится только вокруг журналов; и если журналов не будет, то пока что эти центры формирования среды, литературного общения, литературного обучения как-либо компенсировать будет нечем.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №3, 2016