Только один эпизод

– Я не веду записных книжек, я полагаюсь на память – именно она, память, осуществляет самый первоначальный отбор: если событие, каким бы значительным оно ни казалось тебе сначала, меркнет, уходит из твоей памяти, значит, вряд ли оно стоило того, чтобы обрести вторую жизнь – уже на страницах книги, значит, вряд ли ты бы сумел по-настоящему выразительно написать о нем. Но бывает обратное: факт, казавшийся тебе поначалу едва ли не пустяком, со временем вдруг приобретает иной, куда более глубокий смысл, поворачивается новыми гранями, заставляет возвращаться к нему, не уходит из твоей памяти. Не знаю, как для кого, но для меня, например, очень важно, помимо общего замысла повести или рассказа, помимо уже выстроенного мысленно сюжета, ощущать еще словно бы некий камертон, задающий мелодию всей вещи. Это может быть всего лишь одна фраза, или маленький эпизод, или деталь, но пока этого нет, пока я не чувствую этот живой нерв повести, как бы ни привлекал меня и сюжет, и замысел, я не могу сесть за работу.

Чтобы не быть голословным, расскажу лишь один небольшой эпизод из собственной жизни, из опыта своей литературной работы.

Начало этой истории отделено от сегодняшнего дня уже более чем двадцатью годами. В то время меня призвали в армию, призвали после того, как я успел окончить институт и немного поработать в газете, и я несколько неожиданно для себя очутился в Забайкальском военном округе, в части, где обучались будущие аэродромные связисты, радиотехники, электромеханики. Меня определили в учебную роту шоферов-электромехаников. В основном рота состояла из солдат, имевших за плечами семь классов, не больше, и я был среди них единственным человеком, обладавшим законченным высшим образованием и пусть не ахти каким, но все же опытом газетной работы. Вместе со всеми я вскакивал по сигналу «подъем», бегал на зарядку, мыл полы, отрабатывал строевой шаг, изучал азы электротехники, но все чаще меня посещала, меня беспокоила мысль о том: нет ли здесь какой-то ошибки, какого-то недоразумения? Нельзя ли меня, с моим образованием, использовать как-то, ну, скажем, более рационально? И однажды я набрался храбрости и пошел к командиру батальона. Разумеется, это было нарушением армейской субординации, не имел я права обращаться к комбату без разрешения своего непосредственного командира, но тогда я как-то не особенно задумывался над этим. До тех пор мне приходилось видеть комбата лишь на общебатальонных построениях, и тогда, издали, этот человек, перед которым по команде «смирно» замирал строй, казался мне суровым и властным. А тут, когда не очень смело постучавшись, я вошел в маленькую батальонную канцелярию, я увидел человека с простоватым, добродушным крестьянским лицом, с широкими залысинами, идущими ото лба. Он сидел за канцелярским письменным столом и, надев очки, просматривал какие-то бумаги. Тут же перед ним на столе лежал матерчатый очечник.

– Разрешите обратиться, товарищ майор? – сказал я.

Комбат оторвался от бумаг, окинул меня, как мне показалось, не слишком приветливым взглядом и сказал, впрочем, довольно дружелюбно:

– Обращайтесь, уж раз обратились. Я вас слушаю.

По-прежнему стоя перед ним навытяжку, я сбивчиво принялся излагать свою просьбу.

Когда я умолк, комбат медленно поднял на меня глаза.