Т. А. Касаткина. Достоевский как философ и богослов: художественный способ высказывания: Монография

Новая монография Т. Касаткиной, авторитетного исследователя творчества Ф. Достоевского, является фундаментальным научным вкладом в область отечественного и мирового достоевсковедения. Книга состоит из трех частей, каждая из которых последовательно ведет читателя к решению ее научной задачи: первая — теоретико-методологическая — часть посвящена описанию и обоснованию субъект-субъектного метода чтения и понимания любого художественного произведения; вторая и третья — «Запискам из подполья» и художественным текстам «Дневника писателя» («Мальчик у Христа на елке», «Мужик Марей», «Сон смешного человека»), в которых, в свете субъект-субъектного подхода, актуализируется философский и богословский субстрат.

Хотя религиозно-философской проблематике у Достоевского и раньше уделялось немалое внимание (начиная с авторов Серебряного века: В. Розанова, А. Волынского, Д. Мережковского, С. Булгакова, Н. Бердяева и других — до современных исследователей: В. Захарова, К. Степаняна, А. Гачевой, Н. Будановой и других), новаторство рецензируемой книги в этом вопросе очевидно: Т. Касаткина пишет не только о содержании религиозно-философских идей писателя, но прежде всего о способах подобраться к ним и адекватно (то есть в соответствии с авторским замыслом) их понять. В самом деле, благодаря предлагаемой методологии исследования — подходу к тексту и стоящему за ним автору как к личности, с которой и обычный читатель, и ученый вступают в равноправный диалог, — произведение перестает для них зеркалить их собственными идейно-психологическими проекциями, но открывается в своей аутентичной глубине и достоверности, обретает возможность обогатить их непредсказуемыми религиозно-философскими смыслами. В связи с этим для Т. Касаткиной сохраняют свою значимость такие литературоведческие категории, как «автор» и «авторская позиция», утраченные в постмодернистском научном дискурсе рубежа XX–XXI веков. Более того, исследовательница выступает против давно узаконенного в литературоведении плюрализма интерпретаций, настаивая (в случае Достоевского) на единственности адекватного истолкования писательской мысли: «…художественность <…> есть способность до того ясно выразить в лицах и образах романа свою мысль, что читатель, прочтя роман, совершенно так же понимает мысль писателя, как сам писатель понимал ее, создавая свое произведение» [Достоевский 1978: 80].

Подчеркивая непрямую, недискурсивную форму бытования философских и богословских авторских идей в текстах Достоевского, Т. Касаткина доказывает «неизбежность филологии» как единственного пути их обнаружения: ведь «художественный способ высказывания» делает необходимым филологический анализ всей композиционно-образной структуры произведения, а не только вырванных из его контекста дискурсов отдельных героев.

Избранная исследовательницей тематика является актуальной и перспективной, так как учитывает новую рецептивную ситуацию, сложившуюся в мировой и отечественной культуре в начале XXI века, — возрастание личностного самосознания читателя, прежде всего молодого, как правило учащегося, и переход от вербального модуса художественного языка преимущественно к визуальному. Поэтому, личностно взаимодействуя с текстами Достоевского, современный читатель, как правило, сталкивается в их пространстве не столько с «голосами» (как это было в интерпретации М. Бахтина), сколько с «образами». Эту интенцию в книге усиливают многочисленные иллюстрации: репродукции древнерусских икон и картин художников западноевропейского Возрождения, которые видел или мог видеть Достоевский во время своих заграничных путешествий.

Новая книга является развитием ряда идей из предыдущих монографий Т. Касаткиной: «О творящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле»» (2004) и «Священное в повседневном: двусоставный образ в произведениях Ф. Достоевского» (2015). Не повторением, а именно развитием и углублением на основе уже достигнутых результатов. Т. Касаткина — исследователь цельный, не отвергающий своих предыдущих достижений, но продолжающий идти в выбранном направлении, преемственно разворачивая найденную стратегию.

Новаторский характер рецензируемой монографии также и в том, что здесь не только дается представление о субъект-субъектном методе чтения текста и познании мира произведения, но и предлагаются конкретные способы его применения для обучения в школе и вузе, научного наставничества и тому подобные. Чтение превращается в процесс формирования личности познающего, что впервые отрефлексировано в научной парадигме именно в предлагаемой читателю книге.

Разработанный Т. Касаткиной субъект-субъектный метод открывает возможности нового прочтения художественных текстов, в том числе Достоевского. Автор приходит к ценным научным выводам, например: сама текстовая структура «Записок из подполья» передает «непрестанное биение головой в каменную стену»; нерасторжимость первой (философской) и второй (беллетристической) частей повести в свете постановки ее главной философской проблемы: «что такое человек в состоянии «я»»; понятие об «имплицитной» философии в «Дневнике писателя», то есть такой, которая не написана там «прямыми словами», а становится «сердцевиной повествования», нередко проявленной «противоположным образом» (с. 241); и т. д.

Но главное в монографии, видимо, то, что эти выводы не абстрактны, а имеют для читателя экзистенциальный смысл, вовлекая его в самостоятельный процесс формирования-возрастания собственной личности. Ведь, по словам Т. Касаткиной, «идея этой книги с самого начала была не в том, чтобы передать и получить рыбу, а в том, чтобы научиться пользоваться удочкой. Задача книги — предоставить путь освоения метода чтения, основанного на слушании писателя и на доверии к нему, — а не полное и завершенное истолкование бездонного текста Достоевского» (с. 238).

В качестве замечания можно отметить следующее: порой в научном поиске автора монографии отсутствуют ссылки на предшественников. Например, рассуждая о специфике гуманитарных наук по сравнению с точными и естественными, Т. Касаткина, справедливо указывая на их «методологическое отличие» и «единичность», уникальность предметов их изучения, как будто забывает о книге немецкого философа-неокантианца Г. Риккерта «Науки о природе и науки о культуре» (первая публ. на русском языке — 1911-й) с ее ярко выраженной интенцией разграничения методов «неестественно-научных дисциплин» и «методов естествознания». Кроме того, в своей классификации наук Риккерт настаивал на фундаментальном различии традиционно выделяемых «наук о духе» (В. Дильтей и другие) и вновь выдвигаемых им «наук о культуре»: если первые отличаются от «наук о природе» предметом, объектом рассмотрения, то вторые — методом. Этот метод определен Риккертом как «индивидуализирующий», то есть ориентированный на познание неповторимых, единичных, уникальных, особенных явлений, имеющих ценностный характер [Риккерт 1998: 45, 47, 73, 125]. Во многом на этой основе в России 1910-х годов началось движение по самоопределению науки о литературе, связанное с именами Н. Пиксанова, В. Жирмунского, Б. Эйхенбаума, Б. Энгельгардта, В. Комаровича, etc.

Другой пример. Полемизируя с Р. Бартом и его последователями о неправомерности тезисов о «смерти автора» и упразднении «произведения» как уникальной целостности безличным «письмом», Т. Касаткина много и справедливо говорит о важности категории «автора», о различии между «биографическим автором» и «автором-творцом» и так далее. Но ведь «теория автора» именно в указанных терминах давно и плодотворно разработана в российском литературоведении такими учеными, как М. Бахтин, Н. Тамарченко, Б. Корман, В. Свительский… При том, что концепция Т. Касаткиной, безусловно, оригинальна, наработки этих ученых ею учитываются.

О влиянии личности ученого, его мировоззренческих установок и принадлежности к определенной «культурной традиции» на получаемый в процессе литературоведческого исследования научный результат неоднократно писал И. Есаулов [Есаулов 1995: 13]. Ему же принадлежит близкое к положениям Т. Касаткиной рассуждение об органической, а не механически-конструктивной целостности художественного произведения: опираясь на статью Д. Лихачева «Внутренний мир литературного произведения» (1968), И. Есаулов уточняет восходящую к античности аналогию между произведением и живым организмом — «художественное целое как духовная органичность, подобная личности» [Есаулов 1995: 6]. Более того, среди анализируемых им аспектов художественной целостности выделяется и «субъектно-субъектный»: «На этом уровне литературное произведение может быть понято как «диалог согласия» между автором и читателем, их духовная встреча» [Есаулов 1995: 85].

Думается, что отсылки к работам упомянутых (и неупомянутых) авторов помогли бы читателю лучше уяснить включенность рецензируемой монографии в контекст общих усилий научного сообщества и суть ее новаторства на этом фоне.

Конечно, отдельные замечания не отменяют ценности книги, которая отличается также и великолепным языком, — с одной стороны, строгим, точным, аргументированным научным дискурсом, с другой — ясным, прозрачным, понятным молодому читателю (в том числе студенту и аспиранту) стилем и, наконец, — яркой, красочной, объемной образностью изложения, радующей эстетический вкус.

Еще одно достоинство книги, встречающееся в науке не так уж часто, — ее психологическая выверенность, доброжелательная нацеленность на читателя, понимающая помощь ему в освоении многоуровневых и терминологически осложненных научных исследований и выводов, можно сказать — забота о читателе, которая пронизывает все главы монографии Т. Касаткиной.

В заключение отметим, что книга необычна для научных изданий и тем, что предлагает своему читателю не только новое знание, но и путь к новому качеству жизни — через личностный рост. Без сомнения, книга Т. Касаткиной найдет заинтересованный и благодарный отклик как в научных и научно-педагогических, так и в широких читательских кругах.