«Своим путей…»
Б. Брайнина, С. Хитарова, Стефан Зорьян. Очерк творчества, «Советский писатель», М. 1960, 239 стр.
Так названа одна из глав книги Б. Брайниной и С. Хитаровой о творчестве Стефана Зорьяна.
Стефан Зорьян широко известен советскому и зарубежному читателю. Его произведения неоднократно издавались на русском языке, переводились также на украинский, грузинский, азербайджанский, латышский, литовский, польский, чешский, английский, французский и другие языки. Он начал свой творческий путь на рубеже двух эпох и вошел в армянскую советскую литературу вместе с писателями старшего поколения – Акопом Акопяном, Дереником Демирчяном, а также с отрядом писателей, выдвинутых революцией, – Егише Чаренцем, Акселем Бакунцем, Наири Заряном и другими. «Великой теме революции, духовному раскрепощению человека, возрождению многострадальной Армении, – пишут Б. Брайнина и С. Хитарова, – были посвящены лучшие книги этих писателей, закладывавших фундамент армянской советской литературы, литературы социалистического реализма. Новаторская по содержанию и форме, она складывалась как литература оригинальная, национально самобытная, кровно связанная с лучшими традициями армянских классиков» (стр. 106).
Уже первый сборник Ст. Зорьяна «Грустные люди» (1918) свидетельствовал о том, что писатель «шел своим путем». Примечателен в этом отношении эпизод, приведенный в книге. Однажды секретарь газеты «Мшак» («Работник»), куда Ст. Зорьян был приглашен сотрудничать, желая подбодрить начинающего литератора, сказал: «Конечно, Раффи из тебя не получится, но пиши». Позже, вспоминая этот разговор, Ст. Зорьян говорил, что он «вовсе не стремился стать Раффи». Отдавая должное «огромному дару повествования», «романтике свободолюбия» этого выдающего армянского писателя 70 – 80-х годов, Ст. Зорьян вместе с тем не находил в его книгах «реальных людей, с их реальными, естественными чувствами и мыслями» (стр. 22).
Герои Зорьяна принадлежали к широкой социальной среде, – это были крестьяне, учителя, приказчики, бухгалтеры, мелкие чиновники – обыкновенные, «маленькие люди», обиженные, задавленные Жизнью. Писатель рассказывал о них негромким голосом, с проникновенным лиризмом, с грустной, очень человечной нежностью. Литературная деятельность Ст. Зорьяна внесла новую, свежую струю в армянскую литературу начала XX века.
Творческая манера раннего Зорьяна некоторыми исследователями истолковывается неверно. Так, критик Г. Овсепян, Характеризуя стиль писателя, усматривает в его произведениях влияние «упадочного французского импрессионизма». Убедительно опровергая это ошибочное положение, Б, Брайнина и С. Хитарова пишут, что «источником лиризма Зорьяна была большая любовь к народу, вера в его нравственную чистоту и силу» (стр. 47). Вместе с тем они не обходят и недостатки сборника «Грустные люди», – ранние новеллы Ст. Зорьяна, проникнутые большой любовью и сочувствием к «маленьким людям», несколько созерцательны.
Авторы книги показывают, что писатель, идя «своим путем», вовсе не отрывался от традиций армянской классической литературы. Б. Брайнина и С. Хитарова правильно связывают сборник «Грустные люди» с традициями народного писателя Ованеса Туманяна, который, по признанию самого Зорьяна, помог ему «найти себя как художника на трудном пути творческих поисков». Туманяновская муза была близка Зорьяну своей слитностью с крестьянской Арменией. Но в то же время, развивая наследие О. Туманяна, Ст. Зорьян в своих произведениях «углубил реалистическое начало армянской литературы, еще ближе и непосредственнее связал ее с демократическими традициями передовой русской литературы» (стр. 47 – 48), в частности с Традициями Чехова. Не случайно после выхода сборника «Грустные люди» Зорьяна стали называть «армянским Чеховым».
Что же сближает его ранние рассказы с Чеховым? Сдержанная эмоциональность, сочетающаяся с «острым и грустным юмором», естественность и простота изображения «грустной трагикомедии жизни маленьких, обездоленных людей» в капиталистическом обществе, «точность, изящество психологического рисунка и гармоническое слияние напряженного драматизма с тончайшей лирикой и сатирическим обличением» (стр. 24).
Тема «Зорьян и Чехов» в книге Б. Брайниной и С. Хитаровой освещается при анализе таких рассказов, как «Надзиратель», «Попечитель», «Беда», «О пользе порки», «Термометр», «Барышня Мариам» и др.
Традиции русской литературы в творчестве Ст. Зорьяна – в центре внимания авторов и в главе, посвященной произведениям писателя, созданным в 1917 – 1920 годах под воздействием революционных событий в России и «а Кавказе. Интересны наблюдения Б. Брайниной и С. Хитаровой по поводу повести «Яблоневый сад», где яблоневый сад становится символом «всего прекрасного на земле» (стр. 80). Образ дяди Мартына из повести удачно сравнивается с образом Егора Семеновича Песоцкого из чеховского «Черного монаха».
Русская классическая литература играла и играет большую роль в развитии национальных литератур, в том числе и армянской. Однако при изучении этой весьма важной проблемы нередки еще случаи, когда чисто внешнее сходство выдается за влияние или преемственность. Не избежали этого в отдельных случаях и авторы рецензируемой книги. Так, говоря о рассказе «Цован», они делают следующий вывод: «Прием очеловечения животных, наделение их гуманными мыслями и чувствами… – распространенный прием (вот именно! – С. Д.) в реалистической литературе («Холстомер» Толстого, «Каштанка» Чехова, «Изумруд» Куприна, рассказы о животных Туманяна). В рассказе «Цован» использованы эти замечательные классические традиции» (стр. 71). Если уж говорить о какой-то преемственности, то в данном случае «прием очеловечения животных» – прежде всего традиция, идущая от народных сказок и басен. Это относится и к русской, и к армянской, и к другим литературам.
Значительная часть книги Б. Брайниной и С. Хитаровой посвящена анализу произведений Ст. Зорьяна, созданных за годы советской власти. На ярком примере его творчества прослеживаются основные этапы развития армянской советской литературы. Авторы стремятся раскрыть характерные особенности многонациональной советской литературы.
Вот первая половина 20-х годов. Ст. Зорьян представлен в очерке как один из первых армянских писателей, который «пришел к революционной теме и создал произведения о борцах за революцию» – «Председатель ревкома» (1923), «Девушка из библиотеки» (1925). В них показаны новые люди – герои революции, строители счастливой жизни. Естественно поэтому, что Б. Брайнина и С. Хитарова главное внимание уделяют вопросу, который волновал всех советских писателей: как создается образ нового положительного героя. «Во многих произведениях армянской и русской литературы 20-х годов, – пишут они, – героя-большевика изображали только как благородного носителя революционной воли и долга, оставляя в стороне все другие его качества – сложность и богатство его внутреннего мира, в том числе и мира его чувств» (стр. 113). Отмечая это, Б. Брайнина и С. Хитарова указывают на художественную неполноту образа председателя ревкома Осе-па: «Утверждая моральную чистоту, цельность чувств, идейность Осепа, Зорьяну все же не удалось показать силу и глубину пережитой его героем личной драмы» (стр. 111). (Осеп выносит смертный приговор братьям жены, которые оказались в лагере контрреволюции, порывает со своей женой.)
Психологически более убедителен характер революционерки Викторин. В этой связи повесть Ст. Зорьяна «Девушка из библиотеки» ставится в очерке в ряд с такими известными произведениями, как «Чапаев» Д. Фурманова, «Железный поток» А. Серафимовича, «Разгром» А. Фадеева, «Виринея» Л. Сейфуллиной.
Исследуя национальные особенности повести Зорьяна «Девушка и» библиотеки», Б. Брайнина и С. Хитарова подчеркивают, что писатель не случайно выбрал своей героиней женщину-армянку, которую социалистическая революция вывела из мира беспросветного рабства на путь равноправной жизни. Продолжая традиции армянских классиков, Зорьян создал образ благородной, свободолюбивой женщины-борца.
Характерная для советской литературы второй половины 20-х годов тяга к большим эпическим жанрам, в частности к роману, отмечается также и в прозе Ст. Зорьяна, который в этот период создает широкое полотно «Белый город» (1929) – первое значительное произведение в армянской литературе на тему социалистического преобразования. И здесь в центре внимания исследователей – «общесоюзная» проблема изображения положительного героя. Противоречия образа, главного персонажа романа Тиграна – «революционная романтика и некоторый схематизм» – Б. Брайнина и С. Хитарова объясняют теми трудностями, которые вставали перед молодой советской литературой при воссоздании облика современника. Удачно сравнивая Тиграна с Увадьевым из «Соти» – Леонова, они делают правильный вывод: при всех противоречиях в обрисовке характеров Тиграна и Увадьева, романы Леонова и Зорьяна отражали «самое главное – революционную героику новой, социалистической действительности» (стр. 169).
Во второй половине 30-х годов Ст. Зорьян, как и некоторые другие советские писатели, обращается к жанру автобиографического романа.
Он создает «Историю одной жизни» (1939) – одно из известных произведений армянской советской литературы. И это было вполне закономерно для писателя, прошедшего большой жизненный путь, – с высоты новой эпохи, завоеваний революции бросить взгляд на «дали десятилетий», осмыслить прошлое для вынесения приговора «свинцовым мерзостям» капиталистического общества. Эта глава книги Б. Брайниной и С. Хитаровой сильна точным, детальным анализом романа, убедительно раскрывающим особенности мастерства Зорьяна.
Менее удачны последние две главы очерка. Материал здесь размещен весьма неэкономно. Достаточно сказать, что послевоенному периоду в творческом «пути писателя отведено всего лишь… две страницы! Анализ рассказов Ст. Зорьяна военных лет. («Мать», «Аник», «В дни тревоги», «Сын», «Хромой Каро» и «Голуби») – «о силе и мужестве советского простого человека в дни войны» (стр. 198) – занял полторы страницы. Б. Брайнина и С. Хитарова в целом правильно критикуют исторический роман Ст. Зорьяна «Царь Пап» (1944): главные образы книги выглядят больше рупорами «духа времени», чем живыми фигурами; в ней отсутствует четкая социальная характеристика образа Папа, автор «не видит в нем царя-самодержца, эксплуататора и феодала», идеализирует его, ему не удалось воссоздать «изображаемую эпоху в ее историческом и национальном своеобразии» и т. д. и т. п. Однако эта суровая, но справедливая критика вступает в противоречие с общей оценкой романа, данной в книге. Несмотря на серьезные ошибки и недостатки, он причислен к «наиболее монументальным историческим произведениям» армянской литературы военных лет (курсив мой. – С.Д.; стр. 206).
Последняя глава суммирует суждения о мастерстве Ст. Зорьяна. Но к тому, что было по этому поводу сказано уже раньше (и сказано обстоятельно, аргументированно!), эти заметки, цитаты и т. п. ничего нового по существу не прибавляют.
Укажу на отдельные фактические неточности, которые, к сожалению, имеются в книге.
Армения была провозглашена Советской республикой не 30 ноября, а 29 ноября 1920 года (стр. 104). Приведенное на стр. 15 высказывание выдающегося армянского революционера-демократа М. Налбандяна («Зарождающуюся в России свободу смело можно назвать свободой для человечества…») следует датировать не 1855 годом, а 1862. Роман А. Ширванзаде «Хаос» был завершен не в 1896 году, а в 1897 (стр. 67). Горький посетил Армению летом 1928 года, а не в 1929 году (стр. 132; кстати, на стр. 10 правильно датируется приезд Горького в Армению). На стр. 34 авторы очерка сообщают: «Горькому в 1928 году стало известно, что Ширванзаде задумал написать комедию из жизни армянской белой эмиграции» (курсив мой. – С. Д.). Речь идет о сатирической комедии Ширванзаде «Сват Моргана», написанной в 1926 году и поставленной впервые на сцене Ереванского государственного драматического театра в 1927 году.
В книге встречаются разночтения и небрежности. Так, например, «Белый город» на стр. 150 и др. назван романом, а в конце книги – повестью (стр. 237); на стр. 35 один из рассказов Ст. Зорьяна назван «Дед и внучка», а на 42 стр. – «Дедушка и Внучка»; роман «История одной жизни» всюду определяется как повесть; на стр. 104 пророк древнего Ирана назван Зараостр (правильно Зороастр) и т. д.
В заключение хочется сказать, что наша критическая литература пополнилась еще одной интересной работой о видном мастере армянской советской литературы.