Страна, устремленная в завтра

«Монголия, Монголия!.. Кто хоть раз скитался по твоим безводным пустыням, взбирался на твои скалистые вершины, умирал от жажды в чахлых кустах саксаула или под вечер слушал старинные предания у очага кочевника, тот сохранит память о тебе, навсегда овладеет им беспокойство и будут манить его твои дымные дали…» – так начал я самую первую свою повесть «Счастливый оазис», произведение о содружестве советских и монгольских ученых, о строительстве новой Монголии. И это не риторическая фигура, чувство, здесь выраженное, никогда не покидает меня.

Шесть лет отдал я изучению этой страны. И я не только изучал ее, но и, как сотни других советских специалистов, посланных в 40-е годы в Монгольскую Народную Республику по просьбе монгольского правительства, помогал строительству новой жизни, передавал свой опыт инженера-радиотехника монгольским товарищам. А знакомство со страной началось еще в 1939 году, когда, выпускник военного училища, я попал на Халхин-Гол, где шли ожесточенные бои советско-монгольских войск против японских захватчиков. Здесь, в песчаных барханах Тамцагбулакского выступа, на берегах Халхин-Гола, я услышал монгольскую пословицу, ставшую эпиграфом к моей книге о Монголии: «Человек, у которого много друзей, широк, как степь. Человек, у которого нет друзей, узок, как ладонь».

Монголия – страна боевой юности целого поколения советских людей. Здесь мои сверстники познали силу интернациональной дружбы, ее нерасторжимость, ибо куплена она была самой дорогой ценой – ценой совместно пролитой крови.

Монголия как-то сразу захватила меня своей необычностью, своей яркостью: все здесь казалось необыкновенным – необозримые степные пространства, затканные маревом, многотысячные стада диких коз, гряды сопок и мягкие очертания гор золотого Хангая. Ну а самым удивительным были сами монголы, смуглые спокойные люди, в которых словно бы нашло предельное выражение чувство дружелюбия. Удивительной была история этого народа, яркая и трагичная в прошлом и полная героики в те дни, когда я с ним познакомился.

Немногие годы отделяли то время от победы монгольской Народной революции. Все здесь находилось в становлении: создавалась своя промышленность, на глазах происходили огромные изменения в кочевом отсталом животноводстве, государственная и кооперативная торговля окончательно вытеснила из монгольской экономики иностранный капитал; особенно велики были успехи в культурном строительстве.

Я был свидетелем коренных перемен в жизни этой страны. В недавнем прошлом отсталая феодальная страна переходила к новым, социалистическим формам хозяйствования, минуя путь капиталистического развития… Эти события были наполнены для меня конкретным смыслом. Я жадно изучал монгольский язык, чтобы полнее постичь страну и народ. Собственно, тогда и возникла у меня мысль рассказать обо всем увиденном и пережитом. Да, первые мои шаги в литературе накрепко связаны с Монголией. Можно сказать, Монголия сделала меня писателем. Я многие годы жил ее образами, да и сейчас не освободился от них.

Наблюдая из года в год, как растет молодая республика, радуясь ее успехам, я с особым интересом и вниманием следил за развитием монгольского народного искусства, за становлением монгольской революционной литературы. Первым словом этой литературы была песня «Шивэ Кяхта», сочиненная отважными партизанами Сухэ-Батора. Победа Народной революции дала возможность художественному таланту народа проявиться в полную меру. Я постигал Монголию и через ее искусство и литературу. Так состоялось мое знакомство с произведениями гениального зачинателя новой литературы Монгольской Народной Республики Д. Нацагдоржа. Когда я приехал в Монголию, Нацагдоржа уже не было в живых: он умер за два года до того. Но на улицах Улан-Батора люди пели его песни «Голубеет», «Песню пионеров», на вечерах читали его стихи «Моя родина» и рассказы «Белый месяц, черные слезы», «Слезы ламы», в Государственном театре шла его музыкальная драма «Три печальных холма», посвященная борьбе обездоленного арата за свою свободу. Эту музыкальную драму я слушал пять раз, и печальные напевы навсегда остались в моей памяти.

Привлекал меня и другой писатель – Ц. Дамдинсурэн: лет за десять до этого им была написана первая в современной монгольской литературе реалистическая повесть «Отвергнутая девушка», сразу же завоевавшая внимание читателей. В повести речь шла о княжеской батрачке Цэрэн, которая становится активной строительницей революционного государства.

Уже тогда угадывалась незаурядность этого человека. Поэт, прозаик, драматург, крупный ученый – вот кто такой Ц. Дамдинсурэн. Дамдинсурэн-гуай великолепно владеет русским языком, лучшие произведения русской и советской классики переведены на монгольский им. Мы встретились с ним снова осенью 1969 года, я читал ему его стихи, написанные еще во время войны:

Кровная дружба навеки связала

Народ монгольский с народом советским,

Как братья родные,

Невзгоды и радости

Вместе делят они…

«Это удивительно, что вы помните стихи давно минувших дней», – сказал он мне. «Вы еще больше будете удивлены, что вы – герой одного из моих рассказов» (рассказ «Бимба Сарабдан в Москве» был напечатан в 1948 году в N 2 журнала «Дальний Восток»), Писатель был смущен, покачал головой, потом рассмеялся: он даже не подозревал, что сделался литературным персонажем.

Монгольская писательская организация была создана в январе 1929 года. «Кружок революционных писателей» – так называлась она тогда. Сюда, кроме Д. Нацагдоржа и Ц. Дамдинсурэна, вошли такие выдающиеся писатели, как Б. Ринчен (ныне академик), Д.