«Стихи друзья мои, стихи!»

Вряд ли найдется хоть один большой писатель, художник (и вероятно, деятель любой другой области культуры), который не размышлял бы о том, каким он предстанет перед будущими поколениями, за что прежде всего оценят его потомки. Разве не о посмертной своей судьбе думал Пушкин, выразивший уверенность, что «заветная лира» переживет прах поэта? А мучительные сомнения Некрасова, постоянная тревога о будущем? Разве не они заставили его в конце жизни обратиться к «родине милой» с такой мольбой: «Как человека забудь меня частного, но как поэта – суди…»?

Много раньше и как бы предваряя Некрасова, ту же, в сущности, мысль выразил Полежаев в удивительно точных и мудрых строчках:

Что будет памятью поэта?

Мундир?.. Не может быть… Грехи?

Они оброк другого света…

Стихи, друзья мои, стихи!

Таковы формулы русской гражданской поэзии, обращавшейся к современникам и потомкам с надеждой на их справедливый суд. Велика была вера русских замечательных людей в то, что главное дело их жизни переживет их прах и обретет будущее всеобщее признание. И в то же время они считали, даже надеялись, что все менее важное, второстепенное должно отпасть, рассеяться, что со временем забудется «частный человек», забудутся и «мундиры», и «грехи», и проч. Маяковский тоже думал об этом, когда заявил убежденно: «Я – поэт. Этим и интересен».

Для исследователя-литературоведа, историка литературы, биографа все это очень важно, ибо первостепенное значение имеет дело, которым прославился человек, герой того или иного историко-биографического труда. Забыв об этом, мы рискуем потерять главное: Лермонтов предстанет перед нами только храбрым поручиком Тенгинского полка, Полежаев – недисциплинированным офицером, разжалованным в солдаты, Пирогов – попечителем Киевского учебного округа и т. д. Не ясно ли, что храбрых офицеров было много, попечителей тоже немало, а нас влечет и манит только один из них: тот, кто, кроме того, был еще и великим поэтом или великим хирургом…

При этом положение биографа надо признать особым – прежде всего в том смысле, что изображение «дела» является только частью (хотя и важнейшей!) его задачи.

Еще Белинский утверждал, что зрелище жизни великого человека есть всегда прекрасное зрелище, возвышающее душу. Великий человек интересен для нас во всех проявлениях – не только в творческой деятельности, но и в своих привязанностях и вкусах, в связях с людьми, в своих манерах и привычках, даже в своих заблуждениях и ошибках, почти всегда поучительных и исторически объяснимых. Из всего этого складывается жизнь человека и его личность – предмет внимания биографа.

Он должен сочетать в себе и мастерство литературоведа (в других случаях – искусствоведа, музыковеда, науковеда и т. д.) и знания историка, и проницательность психолога, и многое другое. Только обладая этими качествами, он сможет решить большую комплексную задачу – создать образ человека-деятеля на фоне исторической эпохи, показать его как социальное явление и часть огромного целого, раскрыть эволюцию его взглядов и его деятельности в связи с этапами развития общества и вместе с тем рассказать о его жизни, нарисовать портреты его современников – друзей и недругов, раскрыть их связи и отношения…

Какими средствами при этом должен пользоваться биограф? Обязательно ли ему быть художником, беллетристом? Конечно, это нельзя считать обязательным, тем более что научно-популярная или научно-художественная биография, как бы ни были многообразны ее виды, имеет и свои особенности, далеко не всегда совпадающие с особенностями жанров художественной прозы. Однако способность образно мыслить и красочно излагать свои мысли не помешает биографу, более того, такая способность ему крайне необходима и от степени ее развития зависит очень многое, и прежде всего литературный уровень биографии, ее успех у читателя. Этот важный вид литературы уже выдвинул своих мастеров, которые вовсе не принадлежат к цеху профессиональных писателей. Вспомним хотя бы труд академика Е. Тарле о Наполеоне; мне кажется, это одна из образцовых книг-биографий. И хотя она написана ученым-историком, а не беллетристом, однако читается с таким интересом, с каким читается далеко не всякий роман: язык книги выразителен, эмоционален, насыщен живыми красками, в нем немало элементов поэтически-образной речи.

Другое дело, если писать биографическое произведение возьмется писатель-художник; вооруженный знанием предмета (это равно обязательно для любого автора), он соединит его, то есть знание, с игрой своей писательской фантазии, отражающей особенности его художественного мышления. Так поступает, например, А. Моруа в некоторых своих биографических полотнах. Так поступают и другие писатели, авторы лучших биографий-романов, что, кстати, служит лишним доказательством того, как широки и даже условны рамки так называемого биографического жанра. Оказывается, в пределах этого жанра возможны едва ли не любые жанровые образования.

Однако писатели часто пишут биографии, отказываясь от приемов, обычных для художественной прозы. И это нетрудно понять. Например, жизнь Пушкина и Лермонтова (или отдельные ее эпизоды) множество раз становилась предметом внимания писателей-романистов, но больших удач в этой области можно насчитать немного, а неудач и провалов – сколько угодно. Даже писатели с именами, с литературным опытом терпели фиаско, когда пытались делать великих героями своих романов, повестей и драм. Может быть, один только Ю. Тынянов, оставивший многообещающее начало романа о Пушкине, сумел бы по-настоящему преодолеть огромные трудности, возникающие перед каждым, кто попытается воплотить в слове образ русского гения. Это подтверждается наличием других историко-биографических романов того же автора. В писательском облике Ю. Тынянова счастливо соединялись ученый и художник слова, знаток исторической эпохи и глубокий знаток русской поэзии. Разве это не идеальное сочетание для исторического романиста?

Тем не менее писатели, если они хотят воспроизвести личность и жизнь исторического деятеля, часто оставляют свое привычное право на вымысел и обращаются к приемам обыкновенного биографического повествования, иначе сказать, жизнеописания, основанного не только на свободном владении материалом, но и широком использовании документа. Так, писатель становится биографом, может быть, даже научным популяризатором.

В России XIX века к классическим для своего времени историко-биографическим работам принадлежат книги П. Анненкова о Пушкине и Станкевиче, И. Аксакова – о Тютчеве.

Надо сказать, что такая биография имеет свои преимущества перед биографией художественной: ее сила в документальности, в строгой достоверности фактов, которой не может быть там, где преобладает вымысел, хотя бы и правдоподобный, то есть родившийся на основе вполне реальных источников. Ведь читая историко-биографический роман, читатель далеко не всегда может определить меру его достоверности: какие персонажи подлинные, а какие выдуманы автором, какие диалоги и эпизоды имели место в действительности, а какие добавлены им от себя и т. д. Читательская жажда подлинности может остаться неудовлетворенной, даже если перед нами художественно-историческое произведение высокого уровня, созданное по своим законам, исключающим необходимость «проверки фактов».

Преимущества документальной биографии хорошо понимал М. Горький, кстати сказать, высоко ценивший этот жанр, видевший его познавательную и воспитательную роль и много сделавший для его развития. В трудное время, в самом начале 1917 года, Горький обратился к нескольким видным зарубежным писателям с просьбой выступить с книгами-биографиями, предполагая издать эти книги для русских детей. Вот характерное письмо Горького к Ромену Роллану: «Очень прошу Вас написать биографию Бетховена для детей. Одновременно я обращаюсь к Г. Уэллсу с просьбой написать «Жизнь Эдисона», Фритиоф Нансен даст «Жизнь Христофора Колумба», я – «Жизнь Гарибальди»… Мне хотелось бы при участии лучших современных писателей создать целую серию книг для детей, содержащую биографии великих умов человечества. Все эти книги будут изданы мною… Я горячо прошу Вас, дорогой Ромэн Роллан, написать эту биографию Бетховена, так как я уверен, что никто не напишет ее лучше Вас!» ## М. Горький, Собр.