Становление «нового стиля»
И. Н. Голенище в-Кутузов, Романские литературы. Статьи и исследования. Издание подготовлено И. В. Голенищевой-Кутузовой, «Наука». М. 1975, 532 стр.
Уже несколько лет после кончины И. Н. Голенищева-Кутузова продолжают выходить в свет его печатные труды. Из всего, сделанного им за годы жизни на родине, он увидел, в сущности, только две монографии («Итальянское Возрождение и славянские литературы XV – XVI веков» и «Данте»), остальные вышли посмертно.
Основная причина этого была в том, что научные интересы И. Голенищева-Кутузова охватывали области, во многом неизведанные. Каждая предпринятая им работа требовала огромного чернового труда. Каждая и была по заслугам воспринята как новое слово. Действительно, И. Голенищев-Кутузов всесторонне раскрыл мир славянского Возрождения, осветил по-новому латинскую литературу средневековья, показал во весь рост фигуру Данте. В целом его труды значительно обогатили наше представление об историко-литературном процессе.
И вот еще одна книга. Это сборник статей и исследований, одни из которых уже печатались в специальных изданиях, другие опубликованы впервые. Сам ученый данной книги не составлял. И, тем не менее, работы разных лет о, казалось бы, очень разных и очень далеких друг от друга – исторически и эстетически – явлениях культуры легко в такую книгу объединились. В первую очередь потому, что в исследовательской работе ученого без труда прослеживается основной стержень – постоянный угол зрения на те столь многообразные факты литературы, к которым он обращался. Смена эпох, формирование «стиля эпохи» и замена его со временем «новым стилем» – к этим проблемам устремлена книга.
Хронологически работа охватывает Новое время, от заката средневековья до наших дней. В центре – Возрождение. Материал – литература основных западноевропейских и славянских стран. Как предмет анализа выдвигаются попеременно Италия, Франция, Англия, Испания, Польша или Далмация, в зависимости от того, где то или иное явление, сделавшееся общеевропейским, выделилось раньше. Перед читателем встают портреты таких гигантов, как Данте, Томас Мор, Галилей, Гонгора, развертывается панорама целого этапа (сопоставительный обзор литературного развития Западной и Восточной Европы в эпоху Возрождения, литературные течения Италии XVII – XIX веков).
Здесь возможен недоуменный вопрос: насколько правомерно в работе о романских литературах рассматривать творчество англичанина Мора, поляка Кохановского или дубровчанина Држича? Оказывается, возможно. Автор ищет связь явлений культуры, их взаимную обусловленность, универсальные закономерности. А в результате – яснее становится интернациональный резонанс «романского гения», который в изучаемые И. Голенищевым-Кутузовым эпохи не был замкнут в своем узком языковом кругу.
Итак, проблема становления «нового стиля». Автор стремился показать, как совершается обновление мышления и мировоззрения, как «в старые мехи вливается новое вино», как образуется новая форма выражения, обновляется язык, система литературных средств, жанры, стих, проза. В книге нет, разумеется, деления на «содержание» и «форму», но мысль исследователя движется в разных сферах, переходя от общих проблем к вопросам частным. Однако во всех этих переходах не теряется перспектива. Все сосредоточено на одном – обновлении поэтического мышления, диалектическом, сложном, с приобретениями и потерями, становлении европейской литературы.
Все это рассмотрено на материале культуры разных эпох и народов. Автор обладает цельной и полной картиной общеевропейского художественного процесса, и эта внутренняя цельность авторского взгляда держит в единстве огромное количество развернутых перед читателем фактов.
Стержень книги – судьбы гуманизма. Своими работами И. Голенищев-Кутузов способствовал значительному углублению представлений о гуманизме как историческом понятии. При таком подходе особенно рельефным становился вопрос о соотношении Ренессанса с предшествующей мировой культурой. Соотношение это еще порой толкуется односторонне. Так, буржуазные ученые стремятся «растворить» Ренессанс в средневековье как якобы в подлинном носителе духовных ценностей. Другой крайностью является расточительное лишение культуры средних веков какой бы то ни было эстетической и этической значимости. Для И. Голенищева-Кутузова смысловая наполненность каждого из этих понятий была совершенно ясна. Поэтому, между прочим, четкими были позиции автора при решении сложной проблемы «восточного Ренессанса», о которой все еще идут споры. И. Голенищев-Кутузов ставит вопрос следующим образом: «Если Руставели – «поэт Возрождения», то почему Кретьен де Труа «поэт средневековья»? Если чтение и усвоение идей Платона, Аристотеля и даже Дионисия Ареопагита на Кавказе свидетельствует о возрождении классической древности, то почему зачислять в другую культурную эпоху Францию и Англию, где прекрасно знали этих авторов в те же времена?» И делает вывод: «Как нам кажется, осторожнее было бы объединить Восток и Запад X – XIII столетий под термином высокого средневековья, оставив наименование Ренессанс итальянской культуре XIV – XV вв., медленно распространившейся по другим странам Европы».
Рецензируемая книга – продолжение начатых другими книгами ученого поисков ответа на неизбежные вопросы, связанные с приходом, утверждением и кристаллизацией нового в литературе: что считать «новым»? как и когда «возрождается» и что, собственно, возрождается в «старом наследии»? Автор подчеркивает: не стоит искать «влияния гуманистических идей» в том, что «следует возвести к средневековому скептицизму»; вместе с тем важно уловить нечто новое там, где сказывается уже «если не понимание, то хотя бы формальное знание поэтики Горация и Вергилия». Может показаться, что такой анализ, в конечном счете, как бы стирает революционность ренессансного переворота. В действительности, напротив, такой анализ показывает силу и глубину Возрождения в подобающем великой эпохе масштабе многовекового становления.
Четко обрисован на страницах книги тип гуманиста и раскрыта позиция, занимаемая им при столкновении с королевской властью и Реформацией (это, прежде всего статья о Томасе Море; в особенности валены моменты его полемики с Лютером, Генрихом VIII и как бы заочного его спора с Макиавелли).
По сути дела, впервые была поставлена И. Голенищевым-Кутузовым – еще в середине 50-х годов – проблема литературного барокко, к которой обращаются все еще робко и стыдливо, либо односторонне рассматривая барокко как направление исключительно реакционное (и, тем самым наделяя только реакционными чертами творчество таких писателей, как Кальдерон или Гонгора), либо видя в барокко лишь приметы стиля. В новой книге проблема барокко решается на широкой основе – и теоретических трактатов писателей, и их художественной практики. В основе художественной концепции барокко, как полагает автор, лежит иносказание, переосмысление, метафора. «Ни в одном столетии, – пишет он, – не было такого схождения между поэзией, музыкой и изобразительным искусством, как в XVII. Мастера всех искусств одинаково стремились к Метафоре, которая соединяла все мировые явления, требовала для проникновения в тайны мировой гармонии «гениального остроумия» – быстрого разума». Чрезвычайно интересны наблюдения ученого над активным характером барокко, замысловатостью выражения, понуждающего читателя, слушателя, зрителя как бы включиться в творческий акт, в «занимательный процесс разгадывания непонятного». Дефиниции литературного барокко, по крайней мере, дефиниции однозначной, мы в книге не найдем. Да ее вряд ли и можно сформулировать. Барокко подвижно, текуче, неуловимо. Эти его качества мастерски проиллюстрированы примерами из творчества Гонгоры, Грасиана, Марино, Базиле. Все сложные фигуры. Творческие индивидуальности, в оценке которых в нашей науке все еще преобладают оговорки, неопределенность. И. Голенищев-Кутузов применяет здесь единственно верный историко-эстетический критерий. И в его трактовке эти мастера предстают во всей их сложности, но в то же время цельными творческими индивидуальностями, лишенными навязываемых им иногда противоречий, за которыми исчезает подлинное художественное творчество.
Из новейшего периода автор концентрирует свое внимание на авангардистских концепциях, во-первых, потому, что они у нас менее известны, а во-вторых, потому, что претендуют на совершенно исключительную роль в мировой культуре, во много раз превосходящую свое истинное значение.
И. Голенищев-Кутузов вообще интересовался теоретической подоплекой творчества, степенью «рассудочности», допустимой в творчестве. Отсюда его увлечение такими фигурами, как Эмануэле Тезауро (XVII в.) или наш современник Поль Валери. Статьи о них – из самых удачных в книге. Западные теоретики считают рационализм в творчестве наиболее характерным для нашего времени. Художник в большей степени теоретизирующий, чем создающий, больше знающий, «как надо творить», чем способный к творчеству, представляется им желательным и единственно возможным типом художника современности. В книге наглядно дан разбор подобных теорий и поэзии, созданной по этим теориям, объективно показаны их пределы.
Существенна подмеченная автором разница между «маньеризмом» и «авангардизмом» в соотношении теории и практики творчества: в том смысле, что первый возникает преимущественно как «обобщение опыта уже существующей литературы», между тем как последний очень часто только умозрительно желает обновить эстетические теории, а потом уже создавать поэтические ценности. Скептицизм автора в отношении этого «потом» представляется оправданным.
Ценно, что И. Голенищев-Кутузов сочетал в себе литературоведа и критика. О любом факте истории литературы он говорил с пафосом критика и мерой требовательности, присущей ученому. Потратив как историк немало сил на разбор второстепенного явления, автор так и поставит это явление во второй ряд, укажет, что мы имеем дело с «писателем местных качеств» или что это один из тех специфически-известных писателей, кого «многие хвалят, но уже никто не читает». Понятно поэтому, что автор ведет полемику с мнимо-аналитическим описательством в духе неопозитивистского литературоведения, лишенного критического чутья.
Автор книги не чуждался черновой работы, не боялся подсчитывать пропуски ударений или количество стоп в стихе, но не забывал в итоге и объединить расчлененное.
И. Голенищев-Кутузов был ученым энциклопедических знаний; свободно ориентировался в море научной литературы, зная как старые фундаментальные труды, так и новейшие исследования.
Таким образом, перед нами книга, которая сделается одной из фундаментальных работ современного советского литературоведения. Такие книги пишутся всей жизнью человека. Их цельность, единство их идеи выношены не только в замысле, а в судьбе. Историзм такого труда носит, если можно так выразиться, лично выстраданный характер. И это должным образом оценит читатель.