Среди журналов и газет

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ. СТАТЬИ О ЛИТЕРАТУРЕ. Журнал»Дон»(1988, N 9)поместил две, можно считать – забытые статьи Георгия Иванова: «Жертва Пушкина»(она увидела свет 23 января 1917 года в просуществовавшей недолго газете «Русская воля») и «Блок и Гумилев»(была опубликована в рижской газете «Сегодня-«6 октября 1929 года). Публикатор – В. Захаров.

«Иногда биография бывает лишней, иногда она даже мешает оценке творчества, связанная с ним лишь внешне, – пишет Г. Иванов. – Но связь поэзии Пушкина с его затравленной и смятенной жизнью так органична, что их совершенно невозможно разделять.Казалось бы, что общего? Долги, Сергей Львович, оскорбительное камер-юнкерство, и —

Мы рождены для вдохновенья.

Для звуков сладких и молитв.

Любовь к Гончаровой, через ряд обид и тревог приведшая поэта к Черной речке и 27 января, и —

Мне ниспослал тебя, моя Мадонна.

Чистейшей прелести чистейшийобразец.

Но именно в этих противоречиях отравленной жизни и ясной лирики есть разгадка той магической силы Пушкина, перед которой бледнеют все без исключения русские поэты…

«Поэт должен жить всей жизнью своего времени»– Пушкин свято следовал этому завету Данте. Он равно далек и от холодного творчества искусства для искусства, и от буйных выкриков музы, неистово бьющей себя в грудь.

Именно поэтому Пушкин недостижим и непревзойден. Мастерство его стихов чрезвычайно высоко, но многое, созданное Лермонтовым и Тютчевым, стоит в этом отношении не ниже. Есть, пожалуй, в русской поэзии несколько стихотворений, способных взволновать глубже и очаровать сильней. Но жизненный и творческий подвиг Пушкина так велик, что даже всеобъемлющее слово «гений»не покрывает его личности целиком.

Образ Великого Петра не случайно привлекал поэта. Почти безумное в своей неслыханной смелости строительство – новой России на невежестве и стрелецких бунтах, самого стройного и законченного из наших городов на гнилом Финском болоте – не есть ли прообраз пушкинского творчества? И как все в новой русской культуре вращается вокруг оси, мощно утвержденной Петром, так и русская поэзия, не опираясь на Пушкина, не могла бы гармонически развиваться».

«Август 1921 года – черный месяц русской поэзии. В день смерти Блока Гумилев уже был в тюрьме. Через две недели его расстреляли.

В один месяц две такие потери – такие невознаградимые потери. Да, действительно, – страшен жребий русского поэта, страшен жребий России…»– пишет Иванов во второй статье.

«…Я иду к Блоку. Блок живет далеко, в конце Офицерской, у Пряжки. По Морской, потом по пустой белой Мойке, через снежный горбатый мост…

Блок всегда выбирает квартиры на самом верху, с открытым широким видом. В кабинете, еще более светлом от снега на соседних крышах, – тихо и пустовато. Чинная старая мебель, чинный порядок. На столе – большой букет зимних пунцовых роз.

Низкая комната, мягкая мебель.

Книги повсюду и сонная тишь:

Вот сейчас проползет черепаха.

Вылетит летучая мышь.

– Подождите, я только перенумерую сегодняшнюю почту, – говорит Блок.

Он достает тетрадку, аккуратно разграфленную и разлинованную, и записывает, от кого и когда получено письмо. Рядом графа для отметки о дне ответа. Она тоже не останется долго пустой.

Блок возится с письмами, раскладывает их, сортирует. В белом свитере он кажется молодым и похож на свой знаменитый портрет времен «Стихов о Прекрасной Даме».

Потом Блок говорит о стихах и читает стихи. Не свои – это бывает очень редко – Лермонтова, Тютчева, Аполлона Григорьева. Стихи, иллюстрирующие вечную тему его бесед – смерть, любовь.

«Зачем вы пишете стихи о ландшафтах и статуях? Это не дело поэта. Поэт должен помнить и говорить об одном – о смерти и о любви, – писал он мне как-то из своего… Шахматова. На одной из книг, подаренных мне Блоком, надписано: «На память о разговоре о любви». На другой: