Среди журналов и газет

К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ПАВЛА ТЫЧИНЫ. Под рубрикой «Певец семьи единой»«Правда Украины» (Киев, 25 января 1981года) помещает воспоминания о Тычине людей, близко знавших его.

«Мне посчастливилось, – пишет Б. Олейник, – познакомиться с Павлом Григорьевичем в зените его славы. Помню, с какой растерянностью и даже с испугом переступил я порог квартиры поэта, как со всех сторон на меня двинулись тысячи книг, как они смотрели на меня не мигая и, казалось, надменно. Но вот вошел седой мужчина среднего роста, молодой и подвижной, с нервным, одухотворенным лицом и захлопотал возле гостей, прикидывая, где бы им поудобнее устроиться. И сразу стало тепло и привычно, словно ты был тут не единожды, и тысячи книг доброжелательно и дружески приняли тебя в круг своих друзей.

В Тычине не было ничего патриаршего, величаво величественного. Глубокий, можно сказать, врожденный интеллектуал, он старался припрятать свою эрудицию за этакой «одомашненной» приятной беседой. Но по тому, как он слушал наши стихи, симпатично наклонив голову, как, остановив кого-нибудь внезапно среди строки, смаковал понравившееся слово, даже напевал его, по тем деликатно брошенным замечаниям, советам и уместным примерам из других литератур, – чувствовалась глубокая, глубинная и могучая натура, что, однако, не угнетало, наоборот – побуждало стать вровень. С ним было легко, чисто и светло. И – радостно. И – весело. И – уютно, так как с нами были десятки наших ровесников, имен которых мы и не знали, а Павел Григорьевич – знал. Он с увлечением читал стихи начинающих из многих районных газет.

Это был воистину отец, и в то же время – настоящий гражданин, который, осознавая свою роль, вес и призвание, – берег, собирал и пестовал молодые литературные силы.

Павел Григорьевич был исключительно чутким и деликатным человеком. Как истинный, честный художник, он не мог не указать на ошибки или огрехи в произведении своего коллеги по перу. Но потом горько терзался, не огорчил ли, не сделал ли больно, не обидел ли. И при первом же случае старался подбодрить, поддержать, похвалить. Хотя сам был незащищенно открытый и доверчивый. Доверчивый до наивности, так как считал, что за доверие платят только доверием». Он «очень не любил громких эпитетов, тем более, если они касались его лично. Чрезмерное славословие было категорически чуждо его характеру». Тычина, говорит Б. Олейник, владел еще одним талантом – оставаться всегда молодым. «Годы отступали перед его энергией, перед юношеским задором. Он до конца сохранил романтическую наивность, свежесть и остроту ума, тонкий вкус и зоркий глаз на все неординарное, выдающееся, талантливое».

Казалось бы, при его загруженности, человеку некогда и голову поднять: академик, депутат Верховного Совета СССР, член ряда комитетов, бессменный председатель комиссии по работе с молодыми писателями и т. д. И все же он находил время обстоятельно проконсультировать начинающего, ответить на письма многочисленных своих корреспондентов – от пионера до утомленного годами ветерана, выступить в школе, в колхозе или на заводе.

Яр-Кравченко, создавая галерею портретов советских писателей, ездил по всем республикам, встречался со многими поэтами и прозаиками. Вспоминает он и свою поездку к Павлу Тычине.

«Во время сеанса много говорили, – вспоминает художник. – Он оказался необыкновенно образованным, чутко и по-новому рассуждающим об общеизвестных истинах – его мысли поражали свежестью. А в словах – такая любовь к Украине!..

Мы говорили о Блоке, Есенине, Маяковском… Запомнились слова Павла Григорьевича: «Я рад, что меня перевели на русский язык, потому что это язык мира. С него и на любой другой язык смогут перевести, если в моем слове что-то значимое»… Я читал ему стихи современных больших поэтов. Он одобрительно кивал, – очевидно соглашаясь с мыслями авторов, а потом заметил: «Как было бы хорошо, если бы рядом с нами были бы Белинские, которые направляли бы творчество, высвечивали талант в контексте жизни, в свете эпохи».

«Тычиновское дружелюбие… – вспоминает Л.