Среди журналов и газет

ВОСПОМИНАНИЯ О ЯНКЕ КУПАЛЕ. В журнале «Неман» (1982, N 2) смоленский литератор Н. Павлов и прозаик и полярник М. Зингер делятся с читателями своими воспоминаниями о Янке Купале.

«В 1934 году, – вспоминает Н. Павлов, – в апреле, в Смоленске проходил Первый областной съезд писателей, в работе съезда участвовала делегация из Белоруссии. Белорусские писатели были приглашены в пединститут на встречу со студентами литфака.

Помнится, во второй половине на редкость солнечного апрельского дня, 26 числа, на сцене актового зала за длинным столом разместились дорогие гости – Янка Купала, Андрей Александрович, Кузьма Чорный и с ними наш смолянин, поэт Михаил Исаковский.

Декан факультета профессор Павел Михайлович Соболев предоставил слово руководителю белорусской делегации Андрею Александровичу. Затем подошел к трибуне Янка Купала. Тихим, как мне запомнилось, плавным, ласковым голосом он рассказал о днях своего пребывания в Смоленске на заре Советской власти, о своей любви к языку и песням белорусов. А потом прочитал стихотворение о Первомае и другие свои стихи». М. Исаковский читал собственный перевод с белорусского.

После встречи гости по приглашению студентов посетили общежитие, находившееся рядом с институтом. Студенты читали стихи на белорусском языке, а А. Твардовский мастерски прочитал большой отрывок из поэмы Янки Купалы «Над рекой Орессой» в переводе С. Городецкого.

М. Зингер вспоминает о своем знакомстве с Янкой Купалой и его женой Владиславой Францевной Луцевич.

«…В конце июня 1941 года, – рассказывает он, – я возвращался из издательства домой, на Большую Грузинскую. Во дворе, у входа в дом, меня окликнули:

– Гражданин, к кому идете?

– Домой, – ответил я, глядя на незнакомую пожилую женщину.

– Простите, я здесь всего второй день, – сказала женщина с белорусским акцентом. – Я никого, кроме художника Елисеева, здесь не знаю. Дежурю за мужа, Янку Купалу. Ему нездоровится…

Это была Владислава Францевна Луцевич – жена Ивана Доминиковича (Янки Купалы). Будто старому знакомому, она подробно рассказала о том, как погибли в огне рукописи Купалы, его архив, любовно собиравшийся в течение многих лет, большая личная библиотека…»

23 июля, во время сигнала воздушной тревоги, рассказывает М. Зингер, я дежурил возле входа в бомбоубежище и пропускал в первую очередь женщин и детей, преграждая путь мужчинам. Я услышал, как Янка Купала говорил жене:

«- Нехай каты проклятые убьют меня своей бомбой – не пойду больше никогда в убежище.

– Иван Доминикович, – обратился я к нему. – Я литератор. Моя квартира, на первом этаже, к вашим услугам. Если будет прямое попадание в наш дом, то и бомбоубежище и моя квартира равно превратятся в «индийскую гробницу»…»

Поэт с благодарностью воспользовался этим предложением, воздушная тревога продолжалась несколько часов. В квартире набилось много народу. Когда вражеские самолеты приближались, возрастала зенитная пальба, дрожали стекла – разговор прекращался. В ста метрах от дома грохнули одновременно две фугаски по двести пятьдесят килограммов каждая, рассказывает М. Зингер. Дом дрогнул, в кабинете раздался звон стекла, но Купала продолжал молча, как ни в чем не бывало, сидеть в кресле и курить.

«Меня всегда поражало удивительное спокойствие Купалы во время бомбежек, – вспоминает М. Зингер. – Он или курил, или укладывался спать на диванчике. Он мало заботился о самом себе и много уделял внимания окружающим людям». Скромность отличала его во всем, так же как и непомерная доброта.

Поэт не переносил одиночества. «В квартире Елисеева, – пишет М. Зингер, – где он жил вместе с Владиславой Францевной, постоянно бывали прозаики и поэты, читали свои произведения. Глаза Янки слегка туманились, когда он слышал стихи о родной Белоруссии. Его постоянно тревожили по телефону приглашениями, просьбами, напоминаниями из столичных редакций».

СТРАНИЦЫ ДРУЖБЫ – под такой рубрикой в журнале «Литературный Азербайджан» (1982, N 6) Мирза Ибрагимов поместил свои воспоминания о Мариэтте Сергеевне Шагинян, Константине Александровиче Федине и Гусейне Джавиде.

«Мариэтта Шагинян, – пишет М.