Испытание жанром
В. С. Бугров. Русская советская драматургия. 1960 – 1970-е годы, М., «Высшая школа». 1981, 286 с.
Время – всегда герой драмы, нередко даже главный ее герой. Эта мысль, впрямую не высказанная в книге Б. Бугрова, заявляет о своих полномочиях в каждой из глав исследования, посвященного анализу идейно-художественных исканий советской драматургии в рамках двух последних десятилетий, исканий, обращенных в первую очередь к постижению социальной и духовной сути нашего современника. Автора интересуют не только эвересты, но и те события сценической литературы, что подтверждают закономерности в развитии литературного процесса. Создавая панораму жанра, он стремится представить его явлением живым, изменчивым, движущимся…
Заметим, что задача это сложная. Последние два десятилетия в жизни отечественной драматургии – период и плодотворный, и не поддающийся однолинейному измерению. Как справедливо отмечает Б. Бугров, «рассматривая… драматургию 60 – 70-х годов, нельзя удовлетвориться только констатацией непрерывного поступательного развития… необходимо увидеть этот процесс в его исторически обусловленной изменчивости…» (стр. 6).
Вот и возник на полотне конкретного анализа первый штрих к портрету современной драмы: «исторически обусловленная изменчивость». В поле зрения исследователя – стремление литературы для сцены к своему стилевому обновлению, к особенно заметному ныне перемещению (скажем так) «некапитальных» жанровых перегородок в драматургии, а главное – к художественному познанию сегодняшнего наполнения столь вечных тем, как «совесть, доверие, верность товарищу, ответственность перед коллективом и самим собой…» (стр. 7).
60 – 70-е годы, напоминает книга, – это новые рубежи творчества таких мастеров нашего драматургического цеха, как А. Арбузов и А. Салынский, А. Володин и В. Розов, Л. Зорин, А. Макаенок и многие другие. Это и приход в литературу, театру адресованную, новых писателей. Вспомним премьерные афиши, на которых возникали имена еще мало или вовсе не знакомые зрителю-читателю: А. Вампилов, М. Рощин, А. Гельман… Это был период, когда драматургия стала все чаще и увереннее обращаться к документальности, публицистике, предлагая зрительному залу «почувствовать себя на форуме гражданской мысли» (стр. 211 – 212).
Крут интересов автора «Русской советской драматургии» широк, и, характеризуя его книгу, проще идти от обратного: пояснить, что же Б. Бугрову «не интересно». Судя по всему, на объективность и самостоятельность его суждений не влияют «магнитные поля» дискуссий и споров, то и дело вспыхивающих в театральной и литературной критике, – о драматургии как «козле отпущения», о «режиссерском диктате» в театре, об «оккупации сцены прозой» и т. д. Все это осталось как бы за кадром повествования. Сценическая жизнь драмы, по мысли исследователя, – это логичное продолжение жизни пьесы, поэтому предметом анализа становится реализация возможностей пьесы как произведения, для театра предназначенного.
Заметим, что Б. Бугров, несколько лет назад выступивший – в дискуссии «Литературного обозрения» – с полемичной статьей «Непосторонние люди», уже тогда четко обозначил круг своих главных интересов: основная проблема современной драматургии, настаивает он, – это поиск героя нового типа. При этом речь шла, разумеется, не о герое, сила которого в одной лишь узнаваемости или подчеркнуто «сегодняшних» деловых качествах, а о характере-открытии, при создании которого авторская прозорливость в области психологии сочетается со вкусом к социальному анализу.
Тема героя – выразителя забот и надежд времени доминирует в книге «Русская советская драматургия», к какому бы периоду и тематическому региону жанра ее автор ни обращался: будь то историко-революционная драма, или драматургия о подвиге народа в Великой Отечественной войне, или произведения, созданные на материале народной жизни наших мирных десятилетий, – от психологической бытовой драмы до так называемой производственной пьесы.
Проблема героя – одна из наиболее значительных, ключевых в ряду традиционных, вечных проблем советской литературы и искусства.
Если суровый и прекрасный идеал героя 20 – 30-х годов нашей литературы можно определить словами «нравственный максимализм», «аскетическое служение общему делу», «бескорыстное подвижничество», то герой сегодняшний, сохранив в своем характере и душе то главное, что составляло обобщенный портрет поколения «отцов», – этот герой 60 – 70-х годов стал много сложнее: критика справедливо все чаще говорит о расширившемся диапазоне его чувств, о многообразии трудных проблем, в столкновении с которыми и закаляется сталь характера человека, умеющего пристально взглянуть на мир и знающего, во имя чего он ставит свои «вопросительные знаки».
Обращение к культурному наследию 20 – 30-х годов, столь явственно звучащее в книге о современной драматургии, думается, логично. Эта нота – характерная черта не только сегодняшнего литературного и критического процесса, но и стилевая примета всего нашего искусства. И современная драматургия, стремясь раздвинуть свои духовные горизонты, нередко подчеркивает черты преемственности в портрете героя-работника наших дней. Движущаяся эстетика жанра реализуется именно в такой нравственной эстафете: от погодинского Гая, живущего и в трудных производственных буднях яркой эмоциональной жизнью, от героев пьес К. Тренева, Вс. Вишневского, В. Киршона – к судьбам Терентия Колобка, белорусского крестьянина из пьесы А. Макаенка «Трибунал», отважной Нилы Снижко из «Барабанщицы» А. Салынского, русских женщин, созданных пером М. Рощина в «Эшелоне», и – далее, через годы, опаленные войной, к жизни персонажей так называемой бытовой психологической драмы, представленной в нашей сценической литературе образами героев «Иркутской истории» А. Арбузова, «Прощания в июне» и «Прошлым летом в Чулимске» А. Вампилова.
Вот мы и подошли к главному – тому, как понимает автор книги пути развития русской советской драматургии: он видит возможности обогащения сложнейшего жанра литературы во взаимопроникновении стилей, в расширении тематических горизонтов, в освоении новых высот психологического реализма. А это происходит лишь тогда, когда современное слово «на театре» не отвергает традиции, не перечеркивает пути, пройденного предшествующими поколениями в культуре; когда одна культура, наконец, впитывает в себя все лучшее из неиссякаемой кладовой других, братских. Пьеса, пришедшая на русскую сцену из творческой лаборатории Н. Думбадзе (например, широко известная лирическая комедия «Не беспокойся, мама!..»), или стихотворная романтическая трагедия Мустая Карима «В ночь лунного затмения», в основе которой старинная башкирская легенда, или созданная на материале литовской истории драматическая трилогия Ю. Марцинкявичюса рассматриваются как произведения нашей общей многонациональной литературы. Мысль о духовном братстве культур, углубляющих русло единого искусства социалистического реализма, звучит в книге с публицистической убежденностью. И естественный зачин авторских размышлений – глава «Сверяясь с Лениным, с революцией (историко-революционная драматургия)».
Характеризуя современную драматургическую Лениниану, Б. Бугров пишет: «Ленин как мыслитель и деятель огромного масштаба и… как человек, наиболее совершенно и полно раскрывший в себе черты личности нового, социалистического типа, – тиков сегодня высокий критерий истолкования ленинского образа в искусстве, идущий от классики советской литературы» (стр. 15). Этот тезис определяет широту анализа и позицию исследователя: в постоянном сопоставлении с классикой нашей историко-революционной драматургии (трилогия Н. Погодина, пьесы К. Тренева и Б. Лавренева) он рассказывает и о драматургической Лениниане наших дней, справедливо уделяет особое внимание творчеству М. Шатрова, пьесы которого – своеобразное социально-историческое исследование, сплав документа и художнического творчества.
«Я принадлежу к тем, кто «ищет» образ Ленина в политической борьбе, потому что политика была его сутью, здесь как личность он проявлялся весь, до конца…» (стр. 27). Опираясь на эту мысль автора «Большевиков», «Шестого июля», «Революционного этюда (Синие кони на красной траве)» – в книгу не вошел лишь анализ новой работы М. Шатрова «Так победим!», поставленной недавно на сцене МХАТа, – Б. Бугров раскрывает перед читателем суть метода писателя. Автора книга волнуют и новые эстетические требования, которые выдвинула перед историко-революционной драмой опора на документ. Он замечает: «Документ, какой бы содержательной информацией он ни был насыщен, обретает эстетическую завершенность… лишь в том случае, если способствует созданию живых и ярких человеческих характеров… Недостаток многих пьес, разрабатывающих сегодня историко-революционную тематику на документальной основе, чаще всего заключается в отсутствии крупных, значительных характеров героев – живых выразителей связующих начал между революционным прошлым и современностью» (стр. 38). Этот упрек относится и к пьесам М. Шатрова «Шестое июля», где «выведено множество известных исторических лиц, но по большей части они выступают просто как носители определенных политических взглядов», «Большевики», где «далеко не все персонажи… становятся драматургически действенными…» (стр. 37), и к пьесе Д. Аля «Правду! Ничего, кроме правды!!», где истина исторического документа, выведенная на просцениум повествования, временами не осмыслена с позиций современности…
Рамки рецензии не позволяют подробно рассказать обо всех жанровых регионах, проанализированных в книге Б. Бугрова. Но важно отметить широту охвата материала и меру авторского доброжелательного интереса к жизни современной драмы, будь то творчество А. Вампилова, прочитанное оригинально (особенно интересен анализ образа Зилова в «Утиной охоте»: духовный распад этой неординарной личности и горестные всплески человечности в нем), или исследование потенциала возможностей производственной пьесы, решающей сегодня отнюдь не технические, но этические, гражданские проблемы, или – движение жанра политической пьесы, столь актуальной в наше время идейных сражений на международной арене (пьесы Г. Мдивани, А. Софронова, И. Куприянова, Г. Боровика и других хотя и представлены кратко, но рассматриваются как обогащение традиций творчества Вс. Вишневского, А. Афиногенова, К. Симонова).
Можно и, полагаю, должно поспорить с некоторыми выводами автора: вызывает активное несогласие его оценка отдельных пьес В. Розова, одного из ярких драматических писателей, которого Б. Бугров, характеризует как «драматурга камерного, тяготеющего к устоявшимся формам семейно-бытовой, психологической пьесы» и не прибегающего «к открытым философским обобщениям» (стр. 108). Никак нельзя причислять к героям, «выдававшим мелкие неурядицы своего частного быта за сложные нравственные поиски» (стр. 103), ни персонажей пьес В. Розова начала 60-х годов («В добрый час!», «В поисках радости», «Перед ужином», «В день свадьбы»), ни героев «Традиционного сбора», которые, по мнению Б. Бугрова, «показаны в отрыве от общественного начала» (стр. 107). Сила драматургии В. Розова, думается, именно в том, что он, мастер широкой психологической палитры, через отдельные судьбы и «частные» коллизии позволяет понять самые острые проблемы времени. Он последовательно утверждает человеческую духовность как движущую силу прогресса, он открыто и резко бичует мещанство, атрофию души, погоню за тем, что считается престижным. Вспомним «Гнездо глухаря» – произведение острой социальной насыщенности.
Что же касается сегодняшней производственной пьесы, которая, как точно увидел это исследователь, «отличается от пьес предыдущего этапа… интенсивностью эстетического развития» (стр. 211), то можно принять и понять позицию Б. Бугрова, возражающего против замкнутого «деловизма», намеренной рациональности души героев пьес И. Дворецкого («…Биолог Владимир Михайлович Пахомов является всего лишь ухудшенной вариацией Чешкова…» – пишет он, к примеру, о герое «Веранды в лесу»; стр. 212).
Следует согласиться и с тем, что нередко драматурги, обращающиеся к теме производства в эпоху НТР, ограничивают своих героев чрезмерно рационалистическими, жесткими построениями, за которыми в туманной дымке трудно разглядеть их человеческие свойства (пьеса Д. Валеева «Продолжение», «День приезда – день отъезда» В. Черныха и др.).
Однако трудно отказать в масштабности и многомерности новому драматургическому характеру «делового человека», все активнее заявляющему о своем развитии и движении: назову в качестве примера Леню Шиндина из пьесы А. Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся…».
Анализу этого яростного я неуступчивого (в борьбе с несправедливостью!) характера Б. Бугров посвятил не одну страницу своей книги. Но при множестве верных замет и наблюдений вызывает возражение авторский вывод: «Привлекательный нравственный облик диспетчера СМУ… мог бы быть осмыслен глубже, серьезнее, значительнее, если бы не был замкнут рамками одной, весьма необычной производственной ситуации» (стр. 223 – 224). Думается, ситуация, исследованная А. Гельманом, не столь уж «необычна»: материалы прессы напоминают, что в нашем сегодняшнем дне еще немало всяческих грижилюков и семеновых, своим цинизмом и бездеятельностью мешающих жизни и труду миллионов честных, преданных делу людей. Что же касается стилевых оттенков в рисунке характера Шиндина, то именно «необычная» ситуация позволяет драматургу сделать этот образ многомерным, ярким и, несмотря на парадоксальность, что ли, примененных им средств в сражении за правую цель, вызывающим самые добрые чувства зрительного зала…
И наконец. Жаль» что в книге отсутствует анализ так называемой «молодой драматургии», представленной на литературной карте 70-х годов первыми пьесами А. Ремеза, А. Галина, В. Славкина, Л. Петрушевской, О. Павловой, А. Казанцева и др. Их взгляд на мир и его проблемы, их поиски собственной эстетики должны были бы привлечь внимание серьезного исследователя, каким проявил себя автор «Русской советской драматургии»: эстетика жанра, как известно, реализуется в развитии и обогащении характеров, судеб, а названные выше (и не названные здесь) драматурги познакомили читателей-зрителей с группой вовсе не ординарных героев.
Однако (повторим слова Е. Евтушенко): упреки, обращенные в прошлое, – это схоластика. Тем более, что «упреки», здесь высказанные, обращены с надеждой в будущее: думается, Б. Бугров продолжит в следующих своих работах изучение живой жизни драмы наших дней.