Среди журналов и газет

ВОСПОМИНАНИЯ О Н. А. КЛЮЕВЕ. Воспоминания Р. Ивнева, которые публикуются на страницах «Байкала» (1984, N 4), живо передают непростой облик даровитого русского поэта Н. А. Клюева, передают атмосферу предоктябрьского периода и 20-х годов.

Клюев был «загадочен с головы до ног», – пишет Р. Ивнев.

«Мне кажется, было бы непростительным не написать своих воспоминаний тем, кто с ним встречался и хотя бы до некоторой степени понял его характер и сокровенные мечты.

О Николае Клюеве я слышал задолго до нашего знакомства и, конечно, читал все стихи, которые он публиковал.

В конце 1915 года я получил по почте конверт. К моему удивлению, письмо было от Николая Алексеевича. Он выразил желание встретиться со мной. Удивлен же я был потому, что в то время поэты обычно знакомились или в салонах, или на литературных вечерах и концертах. А письма, как правило, писали начинающие мэтрам или к более старшим. Я был моложе Клюева. Я ему ответил на другой день по указанному адресу.

Через два дня вечером раздается звонок…»

Далее Ивнев рассказывает, как Клюев, войдя, сел на маленькую табуретку, а после длительной паузы, сказав: «Ну, я пойду», – удалился.

«Такова была наша первая встреча. Я до сих пор не мог понять для чего он нанес мне этот странный визит… – вспоминает Р. Ивнев. – Клюева я считал и считаю одним из самых самобытных поэтов и поэтому не придавал никакого значения его чудачествам. Они меня не отталкивали от него, иˆо не это было главное в нем. Главным был его неоспоримый талант. Стихи его, особенно тех лет, глубоко западали в душу».

Ярко запомнились Р. Ивневу несколько встреч в «религиозном салоне» Швартц. Она открыла салон, в котором церковные сановники читали проповеди. Здесь Р. Ивнев встретил Клюева, который был частым гостем этого салона и не раз выступал с речитативным чтением олонецких былин. Салон Швартц не имел ничего общего с «религиозно-философским» обществом, где велись дебаты о религии, там обычно выступал только один оратор на определенную религиозную тему, а потом был длительный перерыв; дебаты считались «дурным тоном».

После одного выступления Клюева (он читал олонецкие былины) одна дама уговаривала его посетить ее дом и доставить удовольствие чтением былин и ее гостям.

«Если бы она знала содержание всех былин, а не только религиозных, которые распевал Клюев в других домах, – пишет Р. Ивнев, – то она, вероятно, отшатнулась бы от него, как от дьявола, если только была действительно религиозна».

«Помню, – вспоминает Р. Ивнев, – как-то вышли вместе от Швартц. Шли пешком. Дошли до набережной Фонтанки. Клюев остановился, смотря на черные воды канала.

– Пустые люди, – проговорил он неожиданно.

– Про кого это вы, Николай Алексеевич?

– Про всех, – ответил Клюев.

И после паузы добавил:

– Про петербургскую нечисть. С жиру бесятся. Ни во что не верят. Всех бы их собрать, да и в эту черную воду.

– Ну, а дальше что?

– Интеллигенция не лучше их, – проговорил он злобно, не отвечая на мой прямой вопрос».

В марте 1917 года, недели через две после февральской революции, Р. Ивнез встретил группу поэтов, среди которых были Николай Клюев, Сергей Есенин, Петр Орешин и Сергей Клычков. «Они шли, несмотря на густо валивший снег, в пальто нараспашку, в каком-то странном возбуждении, размахивая руками, похожие на деревенских парней, возвращающихся с гулянки. Сначала я подумал, что они пьяны. Но после первых же произнесенных слов убедился в их полной трезвости. Очевидно, их возбуждение носило иной характер. Первым ко мне подошел Орешин. Лицо его было темным и злобным. Я его иногда таким не видел и поэтому невольно окинул его изумленным взглядом.

– Что, не нравимся тебе, что ли? – спросил Клюев.

И добавил, нехорошо улыбаясь:

– Наше времечко пришло!

Не понимая, в чем дело и что с ними происходит, я взглянул на Есенина, стоявшего в стороне. Поймав мой взгляд, он подошел ближе и стал около меня. Глаза его лукаво щурились. Однако он не останавливал ни Клюева, ни Орешина, ни одобрявшего их нападки Клычкова. Он только незаметно для них просунул свою руку в карман моей шубы и крепко сжал мои пальцы. Через несколько дней я встретил Есенина одного и спросил, что означал этот «маскарад», как я мысленно окрестил недавнюю встречу…

– Не обращай внимания, это все Клюев. Он внушил нам, что теперь настало «крестьянское царство» и что с «дворянчиками» нам не по пути. Видишь ли, он всех городских поэтов считает «дворянчиками».

А через несколько дней на одном из бесчисленных митингов, которые стихийно возникали на улицах и площадях Петрографа. Клюев, встретив Ивнева, поцеловал его и сказал:

«- Кто старое помянет, тому глаз вон… просто мы ошалели тогда. Точно после попойки. Шутка ли сказать!..