№11, 1981/История литературы

Слово, рожденное дважды

Наши переводы с русского начиная с XIX века имели редкую для порабощенных славянских народов особенность. С самого начала эти переводы были не просто актом взаимосвязи культур, но всегда носили характер политический, выраженный непосредственно в тексте либо косвенно – в общем контексте. Национальное освобождение, а следовательно, и развитие национальной культуры были невозможны без поддержки России. Могучая волна, принесшая к нам всю мощь русского критического реализма Толстого, Достоевского и других великих писателей, подготовила то, что в 80-е годы могла быть создана гордость нашей культуры – «Русская библиотека» Отто. К России у нас всегда относились как к потенциальному освободителю, способному оказать реальную помощь.

Переводы с русского языка на чешский, естественно, на всех исторических этапах отражали противоречивые классовые тенденции. Например, каждый русофил как в творчестве Толстого, так и в творчестве Достоевского ориентировался либо на реакционные моменты, либо на истинный талант великих художников, который возвышал их над идеологическими заблуждениями. В основном же с точки зрения исторической перспективы в наших переводах до 1918 года преобладали тенденции национально-освободительного, демократического и прогрессивного характера.

После Великой Октябрьской социалистической революции и создания самостоятельного чехословацкого государства, с одной стороны, обострились противоречия между правыми и левыми русофилами, а с другой – укрепились позиции прогрессивных переводчиков-демократов, которые со все большим интересом обращались к советской литературе. Не случайно многие переводчики начиная с 1925 года стали активными организаторами и участниками Общества экономического и культурного сближения с Новой Россией.

Русофильство антисоветского толка оказалось бесплодным, в силу своих реакционных традиций закостенело и, несмотря на шум, созданный вокруг него, оказало на развитие национальной культуры незначительное и преходящее влияние. Вацлав Бегоунек, собравший огромный библиографический материал по данной проблеме, в 1936 году в предисловии к книге «Советский Союз и литература Чехословакии» аргументированно писал об этом.

И напротив, революционное направление все разрасталось и во второй половине 20-х годов заняло в переводной литературе ведущее место, выдерживая конкуренцию многочисленных переводов из западной литературы. Если мы обратимся к чехословацкой партийной печати 20-х годов, ко времени, когда формировался революционный политический и культурный профиль Коммунистической партии, то обнаружим, что переводы, рецензии и критические статьи о литературе в печати, информация о культурных событиях за рубежом имеют преимущественную ориентацию на советскую литературу, на ее идейное новаторство и художественные завоевания, а также на революционное творчество Германии и Франции.

Уже в 20-е годы под редакцией Йозефа Горы только в одной «Руде право» было опубликовано более пятисот материалов русской и советской прозы и драматургии, преимущественно современных советских авторов, а также переводы произведений классической литературы. В других партийных и близких к партии журналах и газетах мы также находим многочисленные переводы с русского, а равно и критические материалы о советской литературе. Десятки книжных переводов новой русской литературы, как тогда называли советскую литературу, в большинстве случаев выходили – по инициативе писателей-коммунистов или левых писателей – в издательствах коммунистического или левого направления. Несколько позже их стали печатать и издательства либерального направления, что свидетельствовало о могучем росте авторитета советской литературы в нашей стране. В 20-е и 30-е годы наряду с прочими вышли книги Фадеева, Булгакова, Серафимовича, Бабеля, Блока, Фурманова, Гладкова, Ильфа и Петрова, Есенина, Лавренева, Маяковского, Малышкина, Островского, Пастернака, Панферова, Тынянова, Шагинян, Катаева, Леонова, Шолохова, Сейфуллиной, Вс. Иванова, Зощенко, Горького, Эренбурга.

Мы вправе гордиться тем огромным количеством переводов, которые опубликованы в 20-е и 30-е годы, и считаем это большим завоеванием вашей культуры. Чешские прогрессивные переводчики того времени сумели донести до читателя практически все выдающиеся произведения советской литературы, а наша марксистская критика обогатила анализом советской литературы нашу литературную и культурно-политическую жизнь. Качество переводов росло, и лучшие из них служат источником вдохновения и сегодня.

Деятельность наших прогрессивных переводчиков Й. Горы, Б. Матезиуса, Б. Вацлавека, Ю. Фучика, Й. Вейля, Б. Илека, Ф. Пишека и многих других представляет собой большую культурно-политическую и историческую ценность, породившую животворные традиции. Интерес к советской литературе никогда не был у нас политически нейтрален, хотя произведения отдельных советских авторов внешне и могли показаться нейтральными. Такой культурно-политический акцент отчетливо проявился в выборе для перевода советских художественных произведений в годы фашистской оккупации, когда сам факт издания «аполитичных» стихотворений Есенина или мемуаров Станиславского, последнего тома «Тихого Дона» Шолохова или же детской прозы Житкова объективно воспринимался как просоветская линия в культуре.

В межвоенный период родилась еще одна важнейшая традиция, которая, с одной стороны, укрепляла политические завоевания Чехии после освобождения страны Советской Армией, а с другой – именно благодаря освобождению получила возможность дальнейшего развития. Речь идет о традициях марксистско-ленинской литературной критики, теории и истории литературы, которые в работах Неедлы, Фучика, Конрада, Уркса, Вацлавека, Штолла и других наших теоретиков достигла высокого уровня.

Ориентация на советскую культуру уже и в 20 – 30-е годы была ярко выражена и отвечала общественным и культурным интересам нашего рабочего класса и его партии. Так, Конрад писал о романе Катаева «Время, вперед!» как о документе «большой важности», а Матезиус уговорил издательство опубликовать «Поднятую целину» Шолохова, утверждая, что «книга скажет о состоянии экономики в Советском Союзе больше, чем десять пособий по народному хозяйству». Тут речь идет о переводах советской литературы с точки зрения информационной, документальной и познавательной. Но ведь бок о бок с чистой информацией шло в страну проникновение социалистических идей, оказывавших на читателя влияние идеологическое.

Наша марксистская критика подчеркивала в те годы новаторское содержание советской литературы, ее революционный пафос, богатство ее художественных индивидуальностей. Гора писал в середине 20-х годов: «…Послевоенная советская литература России проникает в скептически настроенную Европу и, в то время как на Западе развертывается бой между потоком лжи о стране диктатуры пролетариата и правдивой информацией о ней, становится важным документом, свидетельствующим о советском образе жизни. Кроме того, ее художественные достоинства доказывают, что советский строй не пустыня, где дух гибнет, но живой и развивающийся организм, в котором искусство играет значительно большую роль, чем на Западе». Бедржих Вацлавек высказывался в том же ключе: «Центр тяжести советской литературы лежит в новизне содержания. Это вовсе не исключает новаторства формы, чему яркое свидетельство «Всадники» Яновского».

Приоритет познавательной и информативной функции советской литературы не означал, следовательно, пренебрежения к другим ее функциям. С годами акценты менялись. В наше время ситуация совершенно иная. Информация посредством художественного произведения теперь далека от той роли, которую она выполняла в предвоенные годы, хотя бы потому, что широкодоступны различные источники прямой информации нехудожественного плана. Познавательная функция советской литературы качественно изменилась: она вводит нашего читателя в советскую историю и современность, формирует общность взглядов наших народов, дает представление о сути советского образа жизни и его перспективах. Так для нас познавательная функция советской литературы перерастает в функцию воспитательную.

Речь идет о специфической форме познания, которая обусловлена не только образной системой художественного произведения, но и воплощением нравственного идеала.

Если же говорить о сфере собственно литературной, то начиная с 20-х годов советская литература оказывает огромное влияние на нашу литературу как в плане содержания и формы, так и в плане мировоззрения. Речь идет не о прямом влиянии одного произведения на другое, но прежде всего о внутренних аспектах воздействия, об общности в отношении к действительности, в понимании исторических процессов, в концепции человека. Понятно, что нередко встречается влияние непосредственное – отклик, реплика, сознательная параллель и т. д.

С этой точки зрения представляет интерес отношение нашей критики и литературы к так называемому производственному роману. Когда был издан на чешском языке роман Эренбурга «Не переводя дыхания», Вацлавек тут же отметил, что это не «производственный» (Вацлавек взял это слово в кавычки) роман, который только «отмечает и перечисляет этапы строительства народного хозяйства», но что в центре повествования стоит проблема «перестройки человеческой личности» и «рассказ о личной жизни одной молодой семьи», которая участвует в общем процессе. Когда Вацлавек пишет о книгах Авдеенко «Я люблю» и Катаева «Время, вперед!», его покоряет то, что авторы этих произведений далеки от деклараций и что они сумели «»увидеть перемены, произошедшие в отношении человека к труду, который стал его любимым делом». Герои этих произведений не голые схемы, а «люди из плоти и крови». Характерно название статьи – «Радость освобожденного труда».

Наша марксистская критика отметила мировое новаторство советской литературы: она вывела на авансцену тему освобожденного творческого труда, – и вполне естественно, что такой труд стал идеалом наших прогрессивных: читателей. В то же время в чешской литературе этого периода расширяет свои границы тема, контрастная упомянутой, – эксплуатация рабочего человека. Идеал, воплощенный в высокохудожественных образах, созданных советскими авторами, способствовал формированию антиэксплуататорских настроений и тенденций в чешской литературе. В сущности, произведение Кани «Ненавижу» – это своеобразный отклик на «Я люблю» Авдеенко.

Начиная с 30-х годов отдельные произведения советской литературы, весь советский литературный процесс и дискуссия о социалистическом реализме все активнее вызывают теоретические споры и приводят к формированию нашей теории социалистического реализма.

Публикация произведений советской литературы в так называемый период «протектората» была оригинальным и интересным явлением в нашей национальной культуре и переводческой деятельности. Понятно, что количество переводов было небольшим. Но само существование этих немногочисленных изданий было демонстрацией отношения к Советскому Союзу. Если выход в свет в 1939 году романа А. Виноградова «Три цвета времени» не вызвал и не мог вызвать широкого отклика, то перевод Матезиусом избранных произведений Есенина, его же перевод книг Шкловского и Маяковского, переводы Петра Девка произведений Б. Житкова и М. Ильина для детей в 1940 году представляют собой творческие поступки, достойные наших довоенных традиций.

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №11, 1981

Цитировать

Заградка, М. Слово, рожденное дважды / М. Заградка // Вопросы литературы. - 1981 - №11. - C. 222-236
Копировать