Слово о книге учителя
А. Федоров, Искусство перевода и жизнь литературы. Очерки Л., «Советский писатель». 1983, 352 с.
В книге А. Федорова «Искусство перевода и жизнь литературы» опубликован список его основных работ, который открывается книгой «Искусство перевода», написанной совместно с К. Чуковским и изданной в 1930 году. Эта первая работа определила жизненный и творческий путь ученого и переводчика. А. Федоров давно уже известен у нас в стране и за рубежом как один из ведущих теоретиков советской школы художественного перевода. Достаточно сказать, что вышло в свет (М., «Высшая школа», 1983) четвертое издание учебного пособия А. Федорова «Основы общей теории перевода (Лингвистический очерк)».
Многие из нас, филологов, учились по этой книге. Что касается меня, то считаю себя учеником Андрея Венедиктовича. Уже больше двадцати лет мы переписываемся. Андрей Венедиктович неизменно поддерживает меня вниманием, добрым интересом к тому, что я делаю… Вот и захотелось мне написать о книге учителя. Благо желание совпало со знаменательной датой – 50-летием Союза писателей СССР. О ком же, подумалось мне, писать, если не о старейших членах Союза, о людях, которые все эти пятьдесят лет работали в литературе?
1934 год для А. Федорова и писателей его поколения был годом чрезвычайно значительным, поворотным. «Огромную роль для национальных литератур и для развития деятельности по переводу их на другие языки, – пишет А. Федоров, – сыграл Первый съезд советских писателей (1934). В своей заключительной речи на нем Горький еще раз подчеркнул: «Необходимо начать взаимное и широкое ознакомление с культурами братских республик… Далее: необходимо издавать на русском языке сборники текущей прозы и поэзии национальных республик и областей в хороших переводах» (стр. 123).
А. Федоров, словно выполняя заветы Горького, своими работами, посвященными насущным проблемам теории и критики перевода, способствовал, появлению хороших переводов на русском языке. Свидетельством тому и названная книга «Искусство перевода и жизнь литературы».
Жизнь литературы не в последнюю очередь определяется переводами. Общесоюзный и мировой литературный процесс, интенсивность и эффективность этого процесса поддерживаются переводными книгами. Непереведенные книги как несообщающиеся сосуды. Переводчик переводит и перевозит. Оба эти значения имел в виду Борис Слуцкий: «Как в Индию зерно для голодающих, Перевожу правдивых и дерзающих».
Меняются времена, меняется и характер отношений между литературами. В заметке, предваряющей книгу («От автора»), А. Федоров очень точно замечает, что «понятие литературного влияния стало уступать место понятию творческого взаимодействия литератур и художественных индивидуальностей» (стр. 4).
Литературы народов СССР (и те, что имеют вековые традиции, и те, что сформировались сравнительно недавно) прошли за последние полвека путь, отмеченный многими выдающимися достижениями. Теперь взаимодействуют литературы, которые обрели зрелость, и это предполагает новый, более высокий уровень литературных связей.
И чтобы полнее понять то, что происходит сейчас, надо обратиться к прошлому, к истории вопроса. История потому и интересует нас, что она современна. Современны ее уроки. А. Федоров приводит дневниковую запись Толстого, сделанную им по прочтении своей статьи «В чем моя вера» в переводе на французский язык: «Сел за перевод Урусова. Неровен. Часто очень нехорошо. Не знаю, что, текст или перевод? Вероятнее – текст. Надо писать, т. е. выражать мысли так, чтобы было хорошо на всех языках» (стр. 92).
Толстой, как видим, склонен был сомневаться не в возможностях перевода, а в своем тексте. Сейчас некоторые авторы охотно поругивают переводы: вот, мол, как плохо переведено то, что так хорошо ими написано, хотя случается, увы, и такое, когда перевод превосходит оригинал.
А. Федоров написал историю художественного перевода в России и сказал об исторической необходимости переводов, сказал о том, что дали русской культуре переводы.
Обстоятельный очерк А. Федорова «Русские писатели и проблемы перевода» – это по-существу исследование о русских теориях перевода, об особенностях переводческого искусства в тот или иной исторический период. Русский литературный процесс влиял на отбор переводимых книг и определял критерии верности. А. Федоров приводит взаимоисключающие оценки, данные в разное время одним и тем же переводам. Гоголь в 1846 году говорил об «Одиссее» Жуковского, что это «воскресенье Гомера» (стр. 98).
В 1845 году Белинский восхищался «Русскими повестями» Гоголя на французском языке, а в 1876 году Достоевский утверждал по поводу этих переводов, что «вышла просто какая-то галиматья вместо Гоголя» (стр. 99).
Эти восторженные и крайне резкие оценки говорят, помимо всего, и о том, как развивалось искусство перевода, как менялись требования к ним.
Переводы устаревают, так как литература оригинальная на новом этапе развития требует переводов, соответствующих этому новому ее уровню. Старые переводные книги за редким исключением «выпадают» из нового контекста оригинальной литературы. Возникает необходимость новых переводов, опирающихся, конечно же, на традиции, на то, что уже было сделано.
В ряде очерков А. Федоров обращается к опыту мастеров переводческого искусства.
Очерк об Иннокентии Анненском вводит нас в мир лирики замечательного русского поэта конца XIX – начала XX века, все еще недостаточно известного широким кругам читателей. Написан очерк на основе ряда архивных материалов с привлечением переводов, ошибочно публиковавшихся ранее как стихи самого Анненского. (Оригиналы ряда переводов установлены А. Федоровым.) Переводы Анненского продолжают его собственные лирические стихотворения. Да и муза, как заметил однажды А. Межиров, у поэта одна – и для своих стихов, и для переводов. Взгляды Анненского на поэзию («Слова открыты, прозрачны; слова не только текут, но и светятся») полностью отразились в его переводах французских лириков второй половины XIX века, собранных переводчиком под общим заглавием «Парнасцы и проклятые».
Увлечения иноязычными поэтами, как правило, объясняют поэта-переводчика, говорят о том, что ему близко в других литературах. Но вот в очерке о связях Маяковского А. Федоров показывает, что эти «увлечения» поэта носят иной характер, полемически оттеняя особенности его собственной лирики. Зарубежная поэзия для Маяковского – это во многом повод для полемики:
Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Очерк о Маяковском, как и книга в целом, отличается точностью и емкостью формулировок, являющихся результатом глубокого постижения изучаемого материала. «Грубость Маринетти, – замечает А. Федоров, – это грубость колонизатора, военного диктатора, усмирителя восстаний; грубость Маяковского – это протест бунтаря» (стр. 213).
Интересные подробности содержат те подглавки очерка о Маяковском, в которых говорится о «родственных чертах» Маяковского и Уитмена, Маяковского и Верхарна. Оба эти поэта были в России очень популярны. Еще в 1906 году Чуковский писал: «Пора Уитмену сделаться русским поэтом…» (стр. 224).Из иностранных авторов «русскими» поэтами (или писателями) стали те из них, на кого была вакансия в русской литературе, в русской действительности. Таким «русским» поэтом уже во второй половине XIX века стал Генрих Гейне.
«Русскому» Гейне А. Федоров посвятил две статьи: «Проза Ал. Блока и проза Г. Гейне», «Юрий Тынянов и его переводу из Гейне». Обе статьи объясняют, как в России начала века были восприняты (и почему были восприняты именно так, а не иначе) проза и сатирические, политические стихотворения Генриха Гейне. Обе статьи объясняют важные черты прозы позднего Блока, а также писательской индивидуальности Юрия Тынянова.А. Федоров показывает умение Тынянова необыкновенно изобретательно и ярко пересоздавать немецкий оригинал. Он цитирует известное политическое стихотворение Гейне «Ослы-избиратели» – сатиру на Франкфуртский парламент, предавший революцию 1848 года в Германии:
Я есмь осел, из самых ослов,
И всей душой и телом
Держусь я старых ослиных
основ
И всей ослятины в целом.
И мы свой ослиный совет
даем:
Осла на престол поставить;
Мы осломонархию оснуем,
Где только ослы будут
править.
А. Федоров замечает, что текст перевода достигает в данном месте «огромной не только фонетической, но и смысловой выразительности» (стр. 273).
Александр Блок представлен в книге еще одной статьей – «Переводы из Аветика Исаакяна в поэтической системе Александра Блока». Эта статья дважды печаталась в Армении – в 1975 году как предисловие к переводам Блока из Исаакяна и в 1980 году в сборнике статей «Вершины. Александр Блок – переводчик Аветика Исаакяна». О переводах Блока из Исаакяна писали не раз, но избранный А. Федоровым аспект – рассмотреть стихи армянского поэта, переведенные Блоком, в контексте поэзии самого Блока – был нов и плодотворен. Исследователь творчества Блока (вспомним книгу А. Федорова «Александр Блок – драматург», Л., 1980) показал, чем же были дороги Блоку стихи Исаакяна.
Портретные очерки о русских переводчиках начала века как бы продолжают исследования А. Федорова о русских писателях XIX века и проблемах перевода. Очерк, посвященный Горькому («М. Горький и культура перевода»), продолжает историю переводческого дела в России и доводит ее вплоть до 30-х годов.
В значительной мере с именем Горького связан интерес русских писателей к литературе народов царской России, к литературам народов СССР (сборники литератур армянской, латышской, финской, вышедшие в свет в 1916 – 1917 годах под редакцией Горького, Горького и Брюсова). Велика была роль Горького и как организатора издательства «Всемирная литература», как инициатора целого ряда важнейших переводов с западноевропейских языков на русский. Ценность статьи в том, что она не только о Горьком, но и о тех литературных силах, которые группировались вокруг него и практически осуществляли грандиозные замыслы Горького-организатора.
Перевод, по определению А. Федорова, – окно в другой мир. Дом без окон уже не дом. Так и литература оригинальная не может существовать без «окон», без переводов.
Как теоретик А. Федоров очень высоко ставит возможности художественного перевода, выдвигая и развивая идею переводимости: «Переводимость не есть какая-либо природная способность того или иного языка или литературы по отношению к другим языкам, другим литературам. Эта способность развивается в процессе общего движения культур, литератур, контактов между народами» (стр. 181). Природу переводческого искусства А. Федоров понимает широко, соотнося ее с общими проблемами культуры и жизни.
В двух статьях книги («Как развивалась в нашей стране теория перевода», «О теории перевода в современном мире, о процессе перевода и об идее переводимости») обобщен и критически рассмотрен огромный фактический материал. При этом А. Федоров исследует труды виднейших лингвистов-теоретиков перевода. Он говорит о неплодотворности позиции тех теоретиков, которые настаивали на сугубо литературоведческом анализе проблем теории перевода и отрицали правомерность теории лингвистической, «выявляющей и определяющей языковые закономерности в соотношении любых оригиналов и переводов и выясняющей специфику каждого из видов перевода (в том числе художественного) путем их сопоставления» (стр. 167).
А. Федоров – филолог разносторонний, он автор и ряда лингвистических исследований, по стилистике и теории перевода. А его литературоведческие работы хорошо оснащены лингвистически, что неизменно сказывается на глубине анализа и основательности выводов.
Теоретические проблемы соседствуют в книге с острыми вопросами критики и текущей практики перевода. Один из самых спорных, самых дискутируемых вопросов критики – это проблема подстрочника. Переводы по подстрочнику либо осуждают, либо требуют поставить подстрочнику памятник (об этом, в частности, писал в «Дружбе народов» Генрик Митин). Позиция А. Федорова представляется наиболее плодотворной. Он «не ставит под сомнение те бесспорные и прекрасные результаты, которые достигнуты большими художниками слова, не знавшими языка оригинала и прибегавшими к помощи дословно точных переложений стихов и прозы» (стр. 33). И вместе с тем его упрек, его ирония по отношению к тем переводчикам, которые не знают и не хотят знать языка оригинала, более чем справедливы. «И как-то не заметно, чтобы кто-либо из таких «переводчиков», даже часто и постоянно имея дело с поэзией определенного народа, пожелал бы изучить его язык – ради возможности наслаждаться стихами в оригинале, обращаться прямо к оригиналу, пить живую воду прямо из источника. В самом деле» зачем бы это им? Ведь подстрочник всюду довезет – и в Киргизию, и в Узбекистан, и в Армению, и в Литву (как при этом не вспомнить бессмертную Простакову с ее словами об извозчике, который всюду довезет, почему и географии учиться не надо?)» (стр. 34 – 35).
По этой выдержке можно судить еще и о манере письма профессора А. Федорова, манере, не усложненной научными терминами, в простоте своей гибкой и многообразной.
В своей книге А. Федоров касается многих спорных и нерешенных проблем. Здесь и полемика, например, с И. Кашкиным, утверждавшим, что грамматический строй оригинала – некий заслон и переводчику надо прорваться через него к действительности оригинала (см. стр. 33). Полемизирует А. Федоров хорошо, уважительно, а в неторопливой мягкости тона – твердость его позиций. Здесь и ссылки на работы (например, Ю. Левина), идеи которых он разделяет или развивает. Ссылается А. Федоров и на работы своих учеников, например, М. Новиковой. Он как бы преподает нам уроки широты мышления и доброжелательности.
Так как для А. Федорова искусство перевода и жизнь литературы – это и его собственная жизнь, то естественны в книге очерки мемуарного характера о М. Лозинском и Б. Кржевском как переводчиках классической прозы. В очерках, в особенности в первом из них, исследовательская мысль оплодотворена пафосом высокого сожаления – столько сделано, но почему-то Лозинского и Кржевского забывают, обращаются к ним, к их творческому наследию реже, чем следует…
И хотя в других статьях и очерках, в других разделах книги воспоминания почти не встречаются, но автор присутствует всюду, ибо он пишет о том, чем жил. Он не просто свидетель литературной жизни страны (и не только литературной, А. Федоров – участник Великой Отечественной войны). Он все эти годы, более полувека, был активным участником литературного процесса. А. Федоров написал книгу в определенном смысле автобиографическую. Это рассказ об искусстве перевода и жизни литературы, рассказ (я намеренно ставлю здесь это слово) о том, чем ученый занимался всю жизнь, и написан этот рассказ ярко и увлекательно. Это книга ученого и писателя. А. Федоров должен был ее написать. И он ее написал. Не знаю, как об этом сказать, но высокий нравственный заряд, который обнаруживаешь в книге А. Федорова, так необходим сейчас и читателям критических книг, и их авторам.
г. Ереван