Словарь художественных терминов. Г. А. Х. Н. 1923–1929 гг.

В 1920-е годы в Государственной академии художественных наук возникла идея издания Словаря художественных терминов. В Российском государственном архиве литературы и искусства сохранился лишь его проект (словник и подготовленные к печати статьи), как историческая возможность, требующая своего осуществления и наконец реализованная.

В содержательном плане особое значение для современных исследователей приобретает терминологический состав Словаря, демонстрирующий структурные и методологические приоритеты гуманитарной науки того времени. Кроме того, сравнение терминологического комплекса Словаря с современными компендиумами по эстетике и философии искусства дает возможность осмысления динамики, происходящей в гуманитарной сфере.

Словарь содержит свыше 300 статей, объясняющих термины самых различных областей фундаментального и прикладного знания, поэтому при первом пролистывании Словаря возникает даже некоторое недоумение: почему понятия философской эстетики мирно соседствуют с техническими терминами конкретных видов искусств, а понятия искусствоведения перемежаются терминологическими изысками в области философии искусства? На мой взгляд, такая организация терминологического состава Словаря объясняется не только желанием авторов «эклектично» собрать воедино разные несоизмеримые понятийные слои. Скорее, дело в другом.

«Синтетичность» терминологического состава Словаря напрямую связана с той социокультурной ситуацией, в которой работали ученые и философы ГАХНа. 1920-е годы XX века требовали не только предельной научной точности, фундаментальности и строгости научных обобщений. Время требовало логической ясности и простоты, расширяющих возможности объяснения сложных терминологических тонкостей прежде всего для людей искусства: художников, поэтов, писателей. В этом, собственного говоря, и состоял, по мысли организаторов ГАХНа, путь «большого синтеза» науки и искусства. Помимо разрешения внутринаучных проблем Словарь должен был выполнять и культурно-образовательную миссию. Он должен был взять на себя роль просветителя широких социальных слоев, народа, ставшего в одно мгновение «хозяином страны», но не имевшего реального образовательного фундамента для решения важнейших культурных и научных задач. Вот почему статьи «возвышенное», «генетический метод», «тенденция» соседствуют с такими статьями, как «писчая бумага», «дирижер», «садоводство» и др.

Рецензируемый Словарь демонстрирует нам возможность продумать сегодня те реальные философские и культурные основания, на которых строился разнонаправленный методологический поиск авторов-составителей Словаря. Как они решали проблему соотношения фундаментального и прикладного знания, что лежало в основании выработки критерия отбора исследуемого материала?

Но Словарь этот интересен не только своей содержательной стороной. Не менее важной представляется методологическая проблема. Что сегодня важнее: архивная публикация или историко-философская реконструкция? Осмысление этого вопроса дает возможность нам, современным исследователям-гуманитариям, продумать и выразить в понятиях то историческое общее, которое составляет предметный остов традиции русской интеллектуальной культуры. Кроме того, этот вопрос наиболее актуален для современных исследователей-литературоведов, поскольку он совершенно естественно вписывается в границы дискуссии о методологии текстологического исследования литературных архивов, развернутой на страницах ведущих филологических журналов¹. Ведь у Словаря есть не только исторические создатели. Есть еще один автор, остающийся, как будто бы «за кадром», – философ-составитель И. Чубаров, осуществивший архивную реконструкцию Словаря.

Рецензируемый Словарь не является точной копией своего архивного «собрата», поскольку – открою «секрет» – такового просто не существует. И задача, которая встала сегодня перед автором-составителем, взявшимся издать этот разрозненный архивный материал, не сводилась только к тому, чтобы вытащить «готовый» текст из архива, осуществить археографическую работу, расставить все архивные значки и представить полученный результат как «подлинный текст». Как человек, имеющий опыт архивного исследования, возьму на себя смелость утверждать, что работа, проделанная И. Чубаровым в течение двух лет (очень короткий срок), – это огромный труд. Метод работы автора-составителя можно определить как своеобразное «достраивание» авторского замысла ученых ГАХНа, то есть последовательное осуществление их философско-гуманитарного проекта.

Наконец, методологический вопрос позволяет осознать, что отсутствие готового подлинника и поиск необходимых границ представления знания о гуманитарной реальности (какой и является проект Словаря) – это фундаментальная философская и филологическая проблема.

Поэтому исследователь, работающий с историей, снова и снова будет сам задаваться вопросом о границах своего подхода к историческому тексту, документу, «архиву эпохи».Именно обращение к «архиву эпохи» – текстуальному массиву, «разбросанному» по разным государственным архивным фондам и семейным частным архивам, – позволило И. Чубарову, с достаточной степенью точности и адекватности замыслу исторических собеседников, реконструировать текст Словаря. Использованы материалы фондов РГАЛИ, ОР РГБ, научной библиотеки МГУ, личных архивов В. П. Зубова, А. Г. Габричевского, А. Ф. Лосева, Б. В. Горнунга, Г. Г. Шпета. Я думаю, что Словарь динамичен по своей сути, он открыт для продолжения разговора и требует дальнейших исследований. Автор-составитель не поставил точку в конце текста. Он оставил пространство для дальнейшего исследовательского движения. Читатель должен быть готов к этому повороту. Именно этой направленностью на продолжение разговора объясняется и авторский выбор жанра послесловия (а не предисловия), и осуществленная в нем дескриптивная методологическая стратегия. И. Чубаров не стал «задавать» конкретные контекстуальные рамки прочтения, но представил подробное описание дискуссий вокруг словарных статьей из архива ГАХНа, то есть описал так, «как это было». Такая стратегия вполне оправдана для осуществления архивной реконструкции. Однако она идет вразрез с выработанной в течение многих лет методологической позицией И. Чубарова в отношении историко-философского исследования и заключающейся не столько в адекватном и подробном пересказе исторических сюжетов, сколько в их современной проблематизации. На мой взгляд, выбор именно дескриптивной методологической стратегии как раз и не позволил автору-составителю в полной мере «актуально проблематизировать» и творчески продолжить познавательное «достраивание» текста Словаря, поскольку в представленной реконструкции отсутствует подробный исторический комментарий. Очевидно И. Чубаров и не ставил такой задачи, поэтому сегодня мы имеем реальную возможность дальнейших методологических сдвигов в реконструкции контекстуального пространства Словаря, пространства, оставшегося открытым для продолжения исследовательского разговора.

Методологическое осмысление исследовательского опыта автора-составителя нам очень многое дает понять сегодня. Исследование этого опыта ставит проблему организации междисциплинарных исследовательских коллективов, поскольку архивные реконструкции, и прежде всего реконструкции той реальности, которую я бы назвала «архивом эпохи» (каким и является, по сути, архив ГАХНа), это дело не «одиноких» исследователей, но творческихмеждисциплинарных научных школ. Работа таких исследовательских школ – дело будущего. Поэтому я думаю, что дальнейшие методологические возможности современной гуманитарной науки напрямую связаны с осмыслением исторического опыта функционирования таких междисциплинарных образований. Особое значение в этом процессе приобретает архивное исследование, поскольку оно возвращает нас к истории, и в частности к – рукописному наследию, где, собственно говоря, мы только и можем предметно обнаружить идейные истоки современной проблемной ситуации. Ведь, как заметил Дильтей, «сотрудничество множества личностей можно постигнуть только в том случае, если имеется возможность наравне со все еще сохранившимися книжными фондами использовать и рукописи»². Рецензируемый Словарь дает нам такую возможность, представляет уникальный исторический опыт Отечественной гуманитарной науки: философской работы ГАХНа – междисциплинарной, по своей сути, научной школы.

Но и это еще не все проблемные пласты, высвечивающиеся при знакомстве с этой книгой. Есть еще одна сюжетная линия, наиболее значимая сегодня. Она прорисовывается в следующем предметном поле. Все вышеперечисленные вопросы показывают, что историческая реальность не задана извне, но рационально реконструируема, поэтому смысл сегодняшних проблем коренится в глубоком прошлом. Мы только потому и можем сегодня писать историю, что не в наших силах стереть историческую границу времени. Поэтому я думаю, что сегодня совершенно непродуктивно интерпретировать прошлое как расцвет, а современность представлять как кризис. Эти способы представления гуманитарной реальности потеряли свою методологическую эффективность³. Между прочим, именно в силу такого способа репрезентации прошлого возникают скептические по своей сути оценки современной гуманитарной науки как кризисной и безыдейной⁴. Но поскольку у нас сегодня выходят такие исследования, как рецензируемый Словарь, – исследования на стыке дисциплинарных областей (литературоведения и эпистемологии, эстетики и истории философии, философии и филологии) с сохранением четких границ между ними, значит, «это кому-нибудь нужно»…

Т. ЩЕДРИНА

1. См.: Пильщиков И. Порядок полемики (О фантоме «новой текстологической программы») / / Вопросы литературы. 2004. N 5.[↩]
2. Дильтей В. Литературные архивы и их значение для изучения истории философии / / Вопросы философии. 1995. N 5. С. 130.[↩]
3. Так, Л. С. Выготский охарактеризовал современную ему ситуацию в гуманитарном психологическом сообществе как кризис, хотя мы сегодня интерпретируем этот период как идейный расцвет российской психологической науки.[↩]
4. См., например, полемику в журнале «Знамя» (2005. N 1) «Филология – кризис идей?», инициированную статьей Вл. Новикова «Мне скучно без…» (в том же номере).[↩]