Склонность к анализу
Л. Жак, Жизнь, искусство, личность писателя, «Советский писатель», М. 1969, 280 стр
Книга Л. Жак озаглавлена: «Жизнь, искусство, личность писателя». Однако, если читатель, который возьмет книгу в руки, предположит, что в ней рассматриваются теоретически или сопоставляются практически соотношения жизни с искусством и роль личности писателя, – он ошибется.
Заглавие книги вовсе не отвечает ее реальному содержанию. Заметим, что так же обстоит дело и со многими другими книгами критиков, и объясняется это издательской практикой последних лет, на мой взгляд, неправильной. Наши издательства отклоняют предложения критиков издать сборники их статей и рецензий. Либо пишите монографическую работу о каком-нибудь значительном писателе, критико-биографический очерк, либо проблемную книгу с определенной темой (скажем, советский исторический роман или вопросы социалистического реализма и т. п.). Из этого положения некоторые критики выходят таким способом: собрав свои лучшие статьи за ряд лет, дают им какое-нибудь обобщенное заглавие, вроде: «Литература и действительность», «Пути и перепутья современной советской прозы» и т. д. Именно так, очевидно, поступила и Л. Жак, и я вовсе не склонен винить автора в этом маленьком обмане.
Прежде чем обратиться непосредственно к сборнику Л. Жак, хотелось бы сделать несколько предварительных замечаний. Критика бывает информационно-описательной, рекомендательной, комментирующей, объясняющей книгу, раскрывающей ее смысл (художественную литературу надо научиться читать, это не столь просто, есть читатели, воспринимающие только фабулу, есть такие, о которых писал Сельвинский: «пейзаж пропускает, ищет любовь», и т. д.).
Есть более глубокая критика, которая сопоставляет книгу с действительностью, с ее проблемами, владеет скальпелем тонкого художественного анализа, вступает, если требуется, в спор с автором, с его концепцией мира, общества, его пониманием людей, трактовкой характеров. Ни одна из этих форм критики не существует в химически чистом виде, они сплетаются, смешиваются. Но зачастую в творчестве того или иного критика что-либо преобладает, выделяется. И если теперь вернуться к Л. Жак, то мне думается, что в ее критической работе на первый план выступает исследователь и педагог. Именно эти черты ее характера отчетливо сказываются в статье о Горьком, о его отношении к В. И. Ленину, о том влиянии, какое оказал на Горького Владимир Ильич. Тут Л. Жак очень серьезно поработала, внимательно все изучила по первоисточникам. Я имею в виду статью «Вместе навеки», в которой весьма убедительно, на большом фактическом материале прослежены взаимоотношения Горького и Ленина. Вполне обоснован и «доказан» вывод автора: «Дружба и взаимная любовь Ленина и Горького не были безмятежными, но их соединяли чувства верные, нерушимые, и в памяти потомков имена их живут и будут жить рядом».
Не менее тщательно изучено и прослежено в статье «Рождение образа», как формировался и совершенствовался созданный Горьким образ В. И. Ленина вплоть до последней редакции 1930 года его очерка «В. И. Ленин».
Склонность Л. Жак к исследованию и обстоятельной популяризации вполне проявилась и в ряде других статей сборника. В работе «Он был писателем-борцом» она подробно рассказывает о старом большевике Александре Алексеевиче Богданове, поэте-правдисте, с которым познакомилась еще в 1931 году. (Не смешивать с Александром Александровичем Богдановым, философом и писателем, с «теориями» которого вел борьбу В. И. Ленин.) Обстоятельства сложились так, что Л. Жан позднее познакомилась и со вдовой и с дочерью поэта, заинтересовалась его жизнью и творчеством и со свойственной ей настойчивостью и добросовестностью изучила все, что смогла разыскать в газетах, журналах, архивах, у воспоминателей и т. д. Перечитав свои «богдановские» тетради, Л. Жак «убедилась в том, что содержащийся в них материал имеет прямое отношение и к нашим сегодняшним разговорам о моральном облике советского человека, об этике и эстетике, о связях искусства с жизнью», я ей захотелось рассказать читателям об А. А. Богданове. Эта работа Л. Жак является ее важной заслугой. Хотелось бы только сказать, что хотя А. Богданов был одним из зачинателей пролетарской поэзии, по своему дарованию он явно уступал другим революционным поэтам. Многие цитируемые критиком стихотворные строки весьма слабы, несамостоятельны («Осень дождливая, осень ненастная! Скоро ль туман твой холодный развеется, скоро ль очнется деревня несчастная, солнышко вешнего счастья согреется»).
С той же исследовательской тщательностью изучала Л. Жак материалы «Иностранной коллегии» – одесского большевистского подполья 1919 года, познакомилась с вдовой члена президиума этой организации Альтера Залика Эммой Залик, ее перепиской с Эммануилом Казакевичем, начавшим работу над романом об «Иностранной коллегии», во не успевшим осуществить свой замысел. Кстати оказать, статья-публикация «Вокруг «Иностранной коллегии» была задумана и начата мужем Л. Жак, известным критиком Г. Леноблем, безвременно умершим, и Л. Жак довела ее до конца.
Особняком стоит в этом разделе Сборника литературный портрет С. Щипачева, по жанру выпадающий из цикла статей, его составляющих.
Второй раздел образуют статья, посвященные Лениниане в художественной литературе. Надо заметить, что произведения, посвященные В. И. Ленину, давно и постоянно привлекают внимание Л. Жак. Кроме уже упоминавшейся статьи о работе Горького над созданием образа Ленина, критик пишет о многих других авторах. Подробно разбирает Л. Жак «Синюю тетрадь» Эм. Казакевича, роман «Первая Всероссийская» М. Шагинян, трилогию А. Коптелова, повести М. Прилежаевой «Удивительный год» и «Три недели покоя». Не ограничиваясь характеристикой идейно-художественного содержания я значения этих и других книг, критик вступает в полемику о границах допустимого домысла и вымысла в произведениях о Ленине, отстаивает, вопреки мнению В. Агапова, право художника «воображать… душевную жизнь» Владимира Ильича, оспаривает нарушения исторической правды в киноновелле К. Габриловича «Последняя осень» и в рассказе Эм. Казакевича «Враги», отмечает просчеты и недостатки » других произведениях. Думается, что работа Л. Жак над изучением художественной Ленинианы весьма, плодотворна и полезна и ее следует расширить и продолжить, тем более, что к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина появилось немало новых работ: М. Шагинян, Е. Драбкиной, З. Воскресенской и т. д.
В третьем разделе сборника, на мой взгляд, подобраны слишком пестрые, порою случайные материалы. Здесь, правда, выделяется большая статья «Путешествия в страну детства», посвященная автобиографическим повестям советских писателей. Критиком перечислены и более или менее полно разобраны «Повесть о детстве» Ф. Гладкова, «В начале жизни» С. Маршака, «Люди, годы, жизнь» И. Эренбурга, «Далекие годы» К.. Паустовского, «Дорога уходит в даль» А. Бруштейн, «Открытие мира» В. Смирнова, «Дневные звезды» О. Берггольц, «Заре навстречу» В. Кожевникова, «Мальчик с Голубиной улицы» Б. Ямпольского, «Капля росы» В. Солоухина.
Л. Жак стремится наглядно доказать, что «советская автобиографическая повесть о детстве служит делу этического и астатического воспитания современников», что она «способствует формированию нового человека, человека, которому предстоит идти в коммунистическое завтра». Ей удается подтвердить свою мысль разборами привлеченных к рассмотрению книг. Весьма плодотворна мысль Л. Жак о необходимости «соотнести образ индивидуального героя и образ времени, увидеть в этом герое и его судьбе частицу большой жизни страны» – мысль, в иной форме высказанная К. Фединым в его автобиографии, на которую ссылается критик. Но есть в этой статье и спорное, с чрезмерной категоричностью заявленное положение о различии в изображении детства в дореволюционной и в нынешней литературе. Приводя строки Л. Толстого о «счастливой, счастливой невозвратимой поре детства», Л. Жак объясняет: пора детства потому представляется великому художнику счастливой и невозвратимой, что «между детством и бытием взрослого человека он видит огромную пропасть».
Толстой противопоставляет взрослого человека детям, ибо взрослый утерял и «свежесть», и «беззаботность», и «потребность любви и силу веры». «Побуждением к такого рода противопоставлению для Л. Н. Толстого было желание обличить несовершенство современной ему действительности, – пишет Л. Жак. – Такого рода обличением писатель делал первый шаг в том направлении, которое затем постепенно привело его к «срыванию всех и всяческих масок».
Иное дело, говорит Л. Жак, у нас. У наших писателей нет противопоставления взрослого – ребенку. «Конечно, и для них (советских художников. – Ф. Л.) детство – пора «невозвратимая», прелесть которой неповторима». Но рисуя движение маленького героя по дороге жизни, «советские писатели в первую очередь показывают, как развиваются в человеке, ростки того хорошего, с чем он соприкоснулся в детстве, как побеждают они в столкновении с дурным». Путь человека советского общества – «не только путь потерь первозданной чистоты, но и путь непрерывных обретений в борьбе, непрерывного движения вперед – вот мотив, который выражается в произведениях советских художников слова прямо, публицистически и лирически или явственно выступает как подтекст повестей о детстве…».
Эта концепция выглядит весьма приятно. Однако она слишком умозрительна. Критик забираетея на такую высоту «точки зрения передового человека середины XX века», что уже в какой-то степени теряет из виду грешную землю. Л. Толстой обличал «несовершенство современной ему действительности». Но и современный человек, выходя из детства в юность и зрелость, не только приобретает, но и теряет. Путь его не всегда представляет собою прямое движение вперед. В жизни есть не только капитан Коля Григорьев, но и Ромашка.
Моральный абсолютизм, стремление выдать желаемое за действительное подводит критика не только в упомянутой статье. В двух других очерках этого раздела Л. Жак обращается к рассказу Эм. Казакевича «При свете дня» и повести В. Некрасова «Кира Георгиевна» и, полемизируя С моей давней статьей, предлагает свою интерпретацию этих произведений.
Критик строго судит героиню рассказа Эм. Казакевича Ольгу Петровну Нечаеву, которая, как пишет Л. Жак, «отчасти по молодости лет и беспечности, главным образом по наивной эгоистичности и самодовольству, присущим ее характеру», «не сумела по-настоящему оценить своего мужа, инженера Виталия Николаевича Нечаева, ни при жизни его, ни когда он погиб на войне смертью храбрых». Ей, как чеховской «попрыгунье», «не хватает чего-то. И этим чем-то является талант человечности». Ольгу Петровну осудили и солдат Андрей Слепцов, и ее сын, двенадцатилетний Юра, и даже ее нынешний муж Ростислав Иванович, «осудили ее с высоты требований настоящей, большой советской морали».
Нет смысла вновь возвращаться к той моей статье, в которой я писал о рассказе «При свете дня» и образе Ольги Петровны. В ней я имел в виду только одно: не будьте столь суровы, будьте же и сами человечны.
Если Ольга Петровна по «молодости лет и беспечности», «по наивной эгоистичности и самодовольству» оказалась недостаточно чуткой, если ей не хватило «таланта человечности» (заметьте: таланта!), как пишет сама Л. Жак, надо ли с высоты своих нравственных достоинств бросать в нее булыжники?
Не следует путать принципиальность с ригоризмом. А. Ф. Кони в мемуарах приводит французскую поговорку: «Кто только справедлив, тот жесток». Это относится не только к судьям.
Суровость Л. Жак гораздо более уместна применительно к некрасовской Кире Георгиевне, поведение которой противоречит элементарным моральным нормам. Но странен упрек, что «люди, с которыми в повести В. Некрасов приводит в соприкосновение Киру Георгиевну, своим нравственным обликом не могут противостоять героине произведения и тем самым раскрыть ее сущность».
Да разве обязательно в художественном произведении человеку порочному или аморальному должен тут же быть противопоставлен человек добродетельный, олицетворение высоких моральных качеств? А если это добродетельное лицо сам автор и его отношение к изображаемому?
Л. Жак показала себя серьезным исследователем историко-литературных явлений, внимательным и умелым аналитиком книг, посвященных Ленину. Слабее, на мой взгляд, она в статьях, посвященных сложным, спорным произведениям современной литературы. Тут критик оказывается порою прямолинейным, ригористичным, категоричным и недостаточно внимательным к противоречиям действительности, отражающимся в этих произведениях.