Системный анализ социалистического реализма

А. Н. Иезуитов, Социалистический реализм в теоретическом освещении, «Наука», Л. 1975, 172 стр.

Новая книга А. Иезуитова принципиально интересна тем, что в ней делается попытка последовательно применить системно-структурный подход к изучению социалистического реализма как творческого метода. Не раз отмечалось, что у нас нередко еще встречаются теоретико-литературные труды, в которых многие краеугольные понятия: партийность, народность, правда жизни и т. д. – рассматриваются как бы по отдельности, вне их системной взаимосвязи, А. Иезуитов стремится преодолеть эту разобщенность и «раскрыть сущность нового творческого метода как особой эстетической системы, обладающей специфической и вместе с тем типологически значимой структурой – устойчивой и одновременно исторически подвижной» (стр. 25).

Современное литературоведение оперирует различными определениями категории творческого метода, в которых, однако, при всем терминологическом разнобое имеется и известная общность. Подчеркивая те или иные существенные стороны метода, литературоведы определяют его как «принцип», «систему принципов», «совокупность принципов» художественно-образного отражения действительности в искусстве. А. Иезуитов, не давая своего формулировочного определения понятия, оперирует «структурными компонентами» и системными «уровнями» творческого метода; уровням идеологическому, эстетическому, художественному соответствуют компоненты: идея, принцип, средства. Данная «модель-схема» (стр. 34), как видим, свидетельствует о расширительной трактовке понятия метода, так как включает в себя и фактор, характеризующий метод в традиционном его понимании, – мировоззрение («идею»), и, с другой стороны, систему художественных средств, закономерно согласованное единство которых обычно определяется с помощью категории стиля. В таком расширении заключена, как нам кажется, некоторая угроза потери конкретного теоретического содержания категории метода, каковая оказывается излишне всеобъемлющей и по существу поглощает многие другие традиционные литературоведческие понятия. Кроме того, строя эту схему, автор, на наш взгляд, не всегда учитывает специфику художественного содержания. Подчеркивая типологическую общность метода искусства и науки, А. Иезуитов, хотя и оговаривает специфичность творческого метода, утверждает, что «структуру объекта теоретического изучения (каким является для нас творческий метод) в общем плане можно уподобить структуре метода изучения этого объекта, ибо при всей своей специфике метод в искусстве является методом познания объективной реальности» (стр. 27). Но ведь понятие объективной реальности как предмета искусства не тождественно объективной реальности в науке. Предмет познания в искусстве специфичен, к тому же искусство – это не только познание. Это и идеологическая деятельность, и эмоционально-эстетическая оценка того, что познается, и «конструирование» новой действительности, и средство коммуникации. Эта полифункциональность искусства во многом и определяет специфику творческого метода.

При всем том стремление к терминологической четкости и упорядоченности – одно из несомненных достоинств монографии А. Иезуитова. В частности, автор не склонен к отождествлению понятий «эстетическое» и «художественное», которое порой встречается в теоретических исследованиях, он вполне справедливо настаивает на специфическом содержании этих категорий. Вместе с тем убедительны возражения ученого и против другой крайности, которая проявляется в попытках абсолютно разорвать эстетическое и художественное, соотнося первое только с областью жизни, второе – с областью искусства. Однако нельзя вполне согласиться с той трактовкой художественности, которую предлагает автор. Он рассматривает художественное «как практически-исполнительскую сторону искусства» (стр. 31), сводя эту категорию, обозначающую общий родовой признак искусства, к «конкретным и разнообразным выразительным средствам» (стр. 32), Вообще резкое разграничение мировоззренческих идей, эстетических принципов и художественных средств не вполне отвечает целостной общественно-эстетической сущности искусства, ибо специфически художественными являются здесь не только «средства», но и «идеи».

Но надо отметить, что авторская склонность пристально всматриваться в полученные путем аналитического членения срезы («уровни») обусловила появление на страницах книги ряда содержательных выводов. Так, заслуживает внимания мысль исследователя о том, что «представляется недостаточным говорить в целом о методе социалистического реализма как «исторически-конкретном» изображении действительности в революционном развитии. Очевидно, правильнее было бы говорить об «исторически верном» изображении действительности в перспективе и под углом зрения ее социалистического развития. Такое изображение включает в себя не только «историческую конкретность» в точном смысле этого слова, но и другие виды воплощения принципа историзма в литературе. Историческая конкретность изображения («конкретный историзм») – чрезвычайно важный, весьма перспективный и плодотворный путь в литературе социалистического реализма, но в ней существуют и другие пути воплощения принципа историзма» (стр. 69). Думается только, что в дальнейшем, поясняя свою точку зрения, автор отождествляет историзм как способ художественного мышления и конкретные художественные формы его реализации: «Историзм может конденсироваться в каком-либо сознательно фиксируемом писателем отдельном моменте развивающегося действия, в образе, сюжетном повороте, отдельной детали и т. д., становясь их собственным главным смыслом» (стр. 70). Разумеется, произведение как результат творческого процесса во всей своей образной структуре воплощает авторское видение мира, историческое мышление писателя, но говорить о «конденсации» историзма на уровне отдельной детали едва ли возможно (да это противоречит и собственной логике исследователя, согласно которой принцип историзма соотносится с «эстетическим уровнем», а не с уровнем конкретных художественных «средств»).

Исследователь глубоко прав, когда подчеркивает особое место в системе эстетических принципов социалистического реализма принципа партийности, который «определяет, организует и направляет весь творческий процесс – от первоначального замысла до его непосредственного воплощения в художественном произведении…» (стр. 76 – 77). В монографии идет речь о партийности как идейно-эстетической категории, правда, вторая часть этого определения раскрыта недостаточно. Утверждение о том, что «подлинная партийность в искусстве пронизывает его структуру» (стр. 78), нуждается в конкретизации. Автор же лишь мимоходом критикует попытки анализа произведения с точки зрения реализации партийности на различных его уровнях (см. стр. 78). Мы согласны с тем, что «дух партийности» не стоит искать в «поэтике паузы» или «лирической атмосфере» стихотворения, но мы бы все же не стали столь категорично отвергать работу литературоведов в этом направлении. Ведь, повторим, целостная художественная идея не существует вне ее образного воплощения. И дело не в том, чтобы искать пафос произведения в его отдельном компоненте, а в том чтобы рассматривать каждый компонент как момент становления художественного целого, развития эстетической идеи. Только в таком случае можно говорить о единстве социологического и эстетического аспектов анализа.

Подход А. Иезуитова к социалистическому реализму как к органическому единству взаимосвязанных и соподчиненных элементов дал возможность, не «утопая» в многочисленных фактах и явлениях, характеризующих различные этапы литературного процесса, выявить основные системообразующие характеристики нового творческого метода, раскрыть его внутреннее единство. Оно, по логике автора, обусловлено руководящим типологическим принципом «воспроизведения (прямого или косвенного) человека в качестве активного творца и преобразователя окружающих его жизненных обстоятельств, которые сами поднимают человека на революционную борьбу с враждебными ему условиями жизни, с тем, что мешает его всестороннему развитию, духовному и физическому совершенствованию» (стр. 45). Этот ведущий эстетический принцип А. Иезуитов условно называет «революционным детерминизмом» и стремится проследить его системообразующую функцию на всех уровнях метода. Вытекающая из него новая концепция человека и общества, характера и среды, роли народа и личности в революционной борьбе определяет новаторство искусства социалистического реализма.

В работе исследуются гносеологические корни реализма, его связь с передовой идеологией времени. Подчеркивая «внутреннее методологическое сходство между марксизмом как целостным мировоззрением и последовательно реалистическим искусством» (стр. 57), автор акцентирует важную мысль о том, что «марксизм позволяет художнику видеть реальный и живой человеческий смысл социально-исторических явлений и процессов и в то же время видеть самого человека в широких социально-исторических связях и опосредствованиях…» (стр. 58).

Мы солидарны с мнением автора о том, что многообразие социалистического реализма не сводимо ни к индивидуально-творческим проявлениям, ни к стилевым течениям. В этом смысле нам представляется ценной попытка выявить типологическое разнообразие на эстетическом и художественном уровнях. Автору удалось показать, что выделенные им типы изобразительности характеризуются – в первую очередь – не своеобразием художественных форм как таковых, а тем особым эстетическим отношением художника к действительности, которое основывается на понимании исторического развития общества, роли революционно-активной личности.

Три «типа изобразительности», о которых идет речь в монографии, – «собственно реалистический» (или «непосредственный реализм»), «революционно-романтический», «реалистически – экспрессивный», – представляют собой, по словам автора, основные идейно-художественные проявления социалистического реализма (стр. 88 – 91). Подобная внутренняя дифференциация метода советской литературы уже проводилась рядом ученых (О. Лармин, Ю. Борев, Г. Поспелов, Н. Гей и др.). Новизна подхода А. Иезуитова к данной проблеме видится нам в способе обоснования общего критерия такой дифференциации. Но если сам принцип выделения типов изобразительности не вызывает возражений, то предлагаемые характеристики «типологических проявлений» представляются недостаточно определенными, потому что некоторые признаки одного типа могут быть усмотрены в другом. Так, особенности «революционно-романтического» типа автор находит в том, «что революционное изменение мира происходило, происходит и будет происходить, несмотря ни на что, даже несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства, в которых может оказаться человек…» (стр. 89). Но разве эта характеристика не применима к творчеству «собственно реалистов», в терминологии исследователя? «Реалистически-экспрессивное» творчество характеризуется показом «революционного состояния мира и человека, бескомпромиссного противоборства добра и зла…» (стр. 89), что, как нам кажется, может относиться и к романтическому типу изобразительности.

Автор прав, когда пишет, что «по своей эстетической природе» именно «собственно реализм»»наиболее близок к гносеологической и социологической основе нового творческого метода, наиболее полно и последовательно выражает ее, ему по праву принадлежит и будет принадлежать ведущая эстетическая роль в социалистическом искусстве» (стр. 91). В то же время он справедливо подчеркивает, что «живая и разнообразная практика литературы социалистического реализма шире и богаче любых дифференциаций…» (стр. 100).

Социалистический реализм рассматривается А. Иезуитовым в системе развития всех форм художественного сознания, что «позволяет отчетливее увидеть, вернее понять и точнее объяснить его эстетическое своеобразие и вместе с тем органическую и глубоко закономерную структурную связь с предшествующими творческими методами, с мировым историко-литературным процессом» (стр. 100). Нам тем не менее кажется спорным, что в основу типологии методов положен лишь один структурный принцип – механизм взаимодействия характера и обстоятельств. А между тем, как убедительно показал сам А. Иезуитов, творческий метод представляет собой динамическую систему взаимообусловленных и взаимодействующих принципов. Разумеется, в рамках одного исследования невозможно осуществить всесторонний анализ типологических характеристик различных творческих методов, но думается, что обозначение возможных критериев сопоставлений могло бы оказаться плодотворным и целесообразным.

Исследователь привлекает для анализа обширный историко-литературный материал, что дает ему возможность выдвинуть интересные соображения «об известной функционально-структурной повторяемости в процессе внутренней эволюции метода социалистического реализма…» (стр. 158), показать диалектическую подвижность и изменчивость составляющих его принципов. Так обоснованны, на наш взгляд, замечания автора о нескольких периодах углубления психологизма в советской литературе, об исторически обусловленных причинах его (психологизма) «приливов» и «отливов». Это относится и к наблюдениям над эволюцией ведущего эстетического принципа – «революционного детерминизма», который по-разному реализуется на тех или иных этапах развития общества. Выполняя «социальный заказ», искусство социалистического реализма постоянно развивает и обогащает эстетическую систему творческого метода, – вот тот вывод, к которому убедительно и последовательно приводит нас работа А. Иезуитова.

Известно, что теория социалистического реализма находится в сфере острой идеологической борьбы, и это нашло свое отражение в рецензируемом труде. Весь пафос исследования противостоит и ревизионистским искажениям, и догматическому пониманию социалистического реализма как «совершенно механического собрания раз и навсегда данных и абсолютно неизменных норм и правил» (стр. 159).

В работе А. Иезуитова, как уже ясно читателю, есть дискуссионные моменты, но это неизбежно, когда исследователь обращается к столь сложным проблемам, решение которых требует напряженных творческих поисков многих литературоведов. Рецензируемая монография, несомненно, будет способствовать активизации этих поисков.

г. Донецк