«Широкой размашистой кистью…»

На протяжении более, полувека Сергеев-Ценский – неустанный труженик, истинный подвижник литературы – создавал романы, пьесы, стихи. Младший современник Чехова, друг Кудрина, он стал одним из крупных советских художников. Его творческое наследие огромно, разнообразно по темам, жанрам, жизненному материалу, кругу героев и почти не изучено. Своеобразный художник пока еще должным образом не «раскрыт» нашей литературной наукой.

Тем больший интерес вызывает монография о Сергееве-Ценском, написанная И. Шевцовым¹.

Личное знакомство с писателем, работа в комиссии по его литературному наследию помогли автору собрать значительный материал о жизни и творчестве Сергеева-Ценского. Но, к сожалению, достоинства книги с лихвой перекрываются ее недостатками.

И. Шевцов, вероятно, задумал научно-популярный очерк. Говорим предположительно, ибо об этом можно только догадываться. Литературоведческая работа любого жанра требует известного уровня научности, иначе говоря – серьезного анализа (хотя бы и осуществленного в самой популярной форме), точности и обоснованности выводов, трезвости оценок. Всех этих непременных свойств книга И. Шевцова лишена.

И. Шевцов рассказывает об одной книге Сергеева-Ценского за другой, но из рассказа даже в общих чертах не прорисовывается знаменательный процесс рождения мастера социалистического реализма. Если судить по рецензируемой монографии, творческий метод Сергеева-Ценского не претерпел никаких качественных изменений; в лучшем случае говорится (да и то бегло) об «углублении», «усилении» и т. п.

В истолковании И. Шевцова путь писателя упрощается и «облегчается».

«Даже Сергеев-Ценский – один из бывших и несомненно наиболее талантливых русских декадентов – ныне определенно идет к реализму». Эта характеристика дана большевистской газетой «Путь правды» 26 января 1914 года. Беспрецедентный факт советский литературовед счел возможным в объемистой (на 448 страниц) монографии умолчать об отзыве дооктябрьской «Правды», касающемся объекта его исследования! И это, разумеется, не случайно: мнение «Правды» коренным образом расходится с концепцией И. Шевцова.

Критику, вероятно, казалось, что, умалчивая об идейных противоречиях, о трудностях становления реалистического метода в творчестве Сергеева-Ценского, он повинуется стремлению возвеличить писателя. Но Сергеев-Ценский ее нуждается в таком «возвеличении»! Не нуждается он и в том, чтобы его фигура «вырастала» за счет уничижения литераторов-современников.

А к этому приему И. Шевцов прибегает довольно часто. Всей русской поэзии начала XX века – кроме поэзии Сергеева-Ценского – И. Шевцов отказывает в «гражданском мужестве, пафосе борьбы, остроте в отношении к современной действительности».

Говоря о повести «Сад», опубликованной в 1905 году, критик пытается убедить читателя, что «такой щедрости красок, такой «расточительности» образов и живописных средств давно не знала русская литература»; Повесть действительно написана превосходно, но зачем доказывать это, принижая всю литературу прошлого?

Основываясь на том, что в первые годы после Октября Сергеев-Ценский остался в России, И. Шевцов утверждает: «…никто из писателей его поколения не был так привязан к Родине, как он». Это уже поклеп, на целую плеяду советских литераторов. Неужто, например, Серафимович, всю жизнь преданно служивший делу революции, был меньшим патриотом? Не стоит закрывать глаза и на то, что Сергеев-Ценский – в отличие от Серафимовича! – в те годы переживал трудную полосу растерянности и сомнений (напомним о «Жестокости» и «Рассказе профессора»).

Вольно или невольно критик изолирует Сергеева-Ценского от литературного процесса. Это лишает его возможности верно определить место Сергеева-Ценского а истории отечественной литературы.

В книге упоминаются имена Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Лескова, Писемского, Достоевского. И тем не менее вопрос о наследовании Сергеевым-Ценским классических традиций даже не поставлен. Имена великих фигурируют лишь в связи с работой Сергеева-Ценского над художественными произведениями о них, либо в высказываниях мастера о своих предшественниках. Но ведь этого еще очень мало! И. Шевцов даже не попытался разобраться в том, как повлияли эти предшественники на творческий метод и стиль Сергеева-Ценского, какие традиции продолжил и развил он.

Не пытается И. Шевцов соотнести творчество Сергеева-Ценского и с современной ему литературой. Но уяснить значение «Вали» и «Печали полей», «забыв» о Чеховской прозе, или «Бабаева» – не сопоставив его с купринским «Поединком», чеховской «Дуэлью», толстовской традицией изображения офицерства, – совершенно невозможно. «Поединок» забыт, зато сообщено (не очень грамотно), что «Куприн смаковал… «Яму».

Правда, немало страниц отведено Горькому. Но это лишь сильно ухудшенное и обедненное переложение широко известных воспоминаний Сергеева-Ценского «Моя переписка и знакомство с А. М. Горьким». Содержание этих воспоминаний точно отвечает заголовку. В них нет и речи о влиянии Горького, о его роли в идейной биографии Сергеева-Ценского. Никто не вправе требовать этого от мемуариста, но как не потребовать от литературоведа? В литературной судьбе Сергеева-Ценского Горький сыграл огромную роль. Воздействием его творчества в значительной степени объясняется самое становление грандиозного «замысла «Преображения России». Книги, открывающие эпопею, вошли в нее совсем не в том виде, в каком были изданы первоначально. Сопоставление первой и последней печатной редакции «Вали» или «Обреченных на гибель» позволяет с предельной очевидностью проследить коренные изменения в мировоззрении и методе писателя. В монографии «Подвиг богатыря» это не сделано.

Здесь Сергеев-Ценский взят вне традиций, а следовательно, исчезла реальная почва и для конкретного разговора о том, что же нового внес он в русскую предреволюционную и советскую литературу.

Неисторичность исследовательского метода И. Шевцова сказывается и в рассуждениях о судьбах книг Сергеева-Ценского.

Некоторые произведения Сергеева-Ценского не были сразу достойно оценены, подчас критика на них и вовсе не откликалась. На разных этапах это объяснялось совершенно различными причинами. В каждом случае надо внимательно вглядеться в историческую обстановку, в особенности общественной жизни, чтобы правильно понять причины замалчивания или несправедливо суровой оценки того или иного создания Сергеева-Ценского.

И. Шевцову же все представляется изначально ясным. Книги Сергеева-Ценского «известные (?1) круги литературной критики встречали организованно… в штыки» – заявляет он во вступительной заметке. Говоря о первых литературных опытах Сергеева-Ценского, И. Шевцов пишет: «В те годы русская критика находилась в руках эстетов и декадентов». Но в «те годы» критическими отделами многих журналов ведали литераторы школы Михайловского, которых, при всех их заблуждениях, к декадентам никак не отнести. И самое главное: в это время писали Боровский, Ольминский, Луначарский…

Совсем уже странная картина возникает перед читателем, когда И. Шевцов переходит к повествованию о советском периоде. Оказывается, заговор молчания вокруг Сергеева-Ценского продолжался. Если о нем и писали, то преимущественно «цинично», «издевательски», «поносили грубой бранью», «беззастенчиво глумились», и т. д., и т, п. Раньше его травили декаденты, теперь в это дело включились советские литераторы. Над писателем «издевались» на страницах» многих журналов, газет («Известия») и т. д. «…Старые издания исчезали, переизданий не было. И не автор был повинен в этом. Повинны были люди, имевшие власть в издательствах».

1920 – 1930-е годы были периодом обостренной борьбы литературных направлений. Общеизвестна роль РАППа в этой борьбе. И, Шевцов во многом верно оценивает отношение рапповцев к Сергееву-Ценскому. Но он напрасно ошибки одной группы распространяет на всю критику того времени, тем более что из его же собственного изложения видно, что эта группа получала отпор и в конечном счете терпела поражение.

Но, по мнению И. Шевцова, для Сергеева-Ценского ничего не изменилось: на смену одним хулителям пришли другие. «…К читателю не пускают редактора…» – это уже о послевоенных годах».

Свои гневные сетования И. Шевцов завершает такой тирадой: «Когда обобщишь и проанализируешь все эти примеры и факты, то приходишь к выводу, что жизнь писатели была полна трагизма и неустанной борьбы». Имеется в виду борьба с критиками и издателями.

Повышенная эмоциональность не помогает И. Шевцову и тогда, когда он переходит к разговору о книгах Сергеева-Ценского. Композиционно разговор этот строится так: длинная цитата, краткое изъявление восторга, снова длинная цитата, за ней – новый дифирамб.

Иногда же Шевцов отказывается от анализа, так сказать, принципиально «…Вместо подробного разбора процитируем часть первой картины первого действия из пьесы «Миллион и одно убийство». В ней виден мастер диалога». И далее следует цитата на… пять с половиной страниц.

Не думайте, что это – единственный случай. Такова «система» анализа. На страницах 279 – 288 Шевцов дает подборку цитат, разбитых по темам: «Лето», «Осень», «Зима», «Утро», «Лес», «Река», «Земля», «Небо». И вывод: «Любопытно, что, описывая одно и то же время года, Ценский ни в чем и нигде не повторяется». С радостным изумлением критик сообщает о драматургии Сергеева-Ценского: «Прямой речью автор не только рисует общую картину происходящего, но и создает столько образов». Представьте себе: «столько образов» – и все созданы «прямой речью»! Любопытно, как обстоит дело у других драматургов: должно быть, они облегчают свою задачу, прибегая к косвенной?

И. Шевцов искренне преклоняется перед талантом Сергеева-Ценского, перед его личностью. Тем досаднее читать, например, сообщение о том, что у писателя «были, конечно, увлечения, смазливенькие девицы…». Или такой пассаж, Сергеев-Ценский впервые по-настоящему окунулся в жизнь – тяжела народная доля. И… «веселей стало сердцу Сергея, когда он понял, что его горе и страдание ничтожны в сравнении состраданиями простых людей труда». Конечно, Сергеев-Ценский неповинен в том неприязненном чувстве, которое вызывает подобное заявление. Виновато только «усердие» Й. Шевцова.

Много в книге И. Шевцова неточных, неверных оценок. Неизвестно почему, например, Леонид Андреев назван «душещипательным» и поставлен на одну доску с Арцыбашевым. Об Андрее Белом сказано: «…бездарный эпигон растленного западного искусства, нищий духом и удивительно бесталанный позер». С. Т. Морозов объявлен «пропагандистом и распространителем западного формалистического искусства в России», хотя до сих пор ни в чем подобном историей не заподозрен. Зато известны его заслуги перед русским реалистическим искусством, в частности перед МХАТом. Очень туманны понятия И. Шевцова о живописи. Так, Сезанна он считает абстракционистом.

Вне традиций советской критики и такие замечания:

«Когда его однажды спросили, как он относится к творчеству одного довольно модного писателя, лауреата Сталинской премии, Сергей Николаевич ответил:

– Не знаю такого. Вот однофамильца его знаю. Но ведь тот жил в прошлом веке.

Впрочем, тут же выяснилось, что он все же читал книги модного литератора, о котором его спрашивали, —

Он отозвался о них поговоркой: «Не все то долото, что блестит».

Читателю остается догадываться, кто же это «модный литератор», лауреат, однофамилец классика прошлого века? Может быть, Алексей Толстой, а может быть, Виктор Некрасов?..

Рецензент «Звезды» Б. Пятовский (1961, N 8, стр. 210) похвалил книгу И. Шевцова за «хороший язык». Думается, о языке этой книги можно составить ясное представление даже по тем цитатам, которые мы приводили в иной связи. Еще несколько примеров: «Удар по голове словно преобразил инженера, он будто переродился»; «три или четыре мужчины»; «врожденный художник-баталист», – врожденный бывает порок сердца, художником можно быть только прирожденным.

Б. Пятовский нашел книге И. Шевцова место в ряду «лучших книг о русских писателях, написанных их современниками». В. Друзин («Литература и жизнь», 1961, 11 января) огорчен тем, что тамбовские издатели «перехватили инициативу»: книгу-де надо было выпустить в серии «Жизнь замечательных людей».

«Поддержка» такого рода не только оказывает дурную услугу начинающему литературоведу, но и подрывает веру читателя в компетентность и объективность критики.

г. Ленинград

1. Иван Шевцов, Подвиг богатыря (О Сергееве-Ценском), Тамбовское книжное издательство, 1960, 448 стр.[↩]