Сергей Аверинцев. Образ античности

Если помимо хронологического единства (представленные в книге работы посвящены греко-римской античности и опубликованы главным образом в 70 – 80-е годы) искать то общее, что объединяет собранные под одной обложкой исследования, этим связующим звеном будет «внутреннее отношение» Аверинцева к античности, та самая трепетная, разделенная с читателем преданность истокам европейской культуры, которую в одной из статей книги русский мыслитель противопоставляет «полю культурной отвлеченности», облюбованному ведущими западными интеллектуалами XX века (статья «Образ античности в западноевропейской культуре XX в.», 1979; с. 194 – 195).

Сергей Аверинцев – всегда больше, чем проницательный исследователь; он один из немногих современных идеологов античности. В сегодняшней России восприятие эллинской и римской литератур как феноменов человеческого духа сложилось не в последнюю очередь благодаря трудам Аверинцева, для которого написание статьи по классической филологии всегда являлось поводом вовлечь читателя в диалог с античностью, дать почувствовать ее витальность. Потому-то академическая проза Аверинцева стремится выйти из узких академических рамок, стать вещью для многих. Лучший тому пример – известная статья «Греческая «литература» и ближневосточная «словесность»» (1971), в которой автор не только выявляет основные различия между эллинским и ближневосточным подходами к литературной деятельности, но и находит в эллинстве истоки отношения современного европейского писателя к своему творчеству (с. 40 – 105).

Для Аверинцева античная культура – живой, восприимчивый к современности организм, стоит лишь протянуть руку за книгой. Так, в программной статье «Две тысячи лет с Вергилием» (1982), развивая мысли Т. С. Элиота, (эссе «Кто такой классик?»), Аверинцев говорит о непосредственной близости к нам, «актуальности» поэзии великого мантуанца, «поэта жизненной зрелости» (с. 205). Сопоставляя Вергилия с Пушкиным («Медный всадник»), Аверинцев пишет: «… у Вергилия впервые в истории европейской культуры с такой полнотой эстетически прочувствована и превращена в особую поэтическую тему близость дальнего и удаленность близкого…» (с. 220).

В статье «Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда» (1980) объектом изучения становится художественная речь в диалогах Платона. Аверинцев доказывает, что в Платоновых диалогах, трудах эпохи становления философской мысли и кристаллизации философской терминологии,

вопросы языкового употребления должны рассматриваться с той же серьезностью, с которой исследуются философские догмы (с. 110, 138). И это в то время, когда исследователи в большинстве своем относятся без должного внимания как к литературно-историческим реалиям изучаемой эпохи (взять хотя бы влияние софистической риторики на язык Платона), так и к художественному стилю самого Платона, сочетавшего догматизм со скурпулезной работой над словесной тканью диалогов (с. 123). В таком же ключе, ориентируясь на сближение собственно философского с собственно словесным, Аверинцев пишет статью «Неоплатонизм перед лицом платоновой критики мифопоэтического мышления» (1979). Здесь «символизм» неоплатоников рассмотрен через призму работ основателя Академии (с. 150 – 164).

Взаимовлиянию риторической и философской традиций посвящена отдельная, хронологически наиболее поздняя статья «Античная риторика и судьбы античного рационализма» (1991). Одна из основных затронутых в статье тем – противостояние философии и теории ораторского искусства: «Там, где философу отказано в окончательной уверенности, ритору эта уверенность не то что разрешена, а вменена в долг. Добавим – в высокий долг, удостоверяющий его превосходство над копушей-философом» (с. 24). И все же, по словам Аверинцева, античная философия и риторика, хоть и имеют разные цели, используют сходные методы, ибо, согласно Аристотелю, риторика сродни «интеллектуальному удовлетворению познавательной потребности» (с. 26), что, собственно, можно сказать и о многих диалогах Платона.

В книге опубликован и ставший классическим труд «Плутарх и античная биография» (1973), в котором автор, сопоставляя метод Плутарха с другими античными биографами, доказывает, что новаторство Плутарха заключается в использовании биографических этюдов на материале политической истории, а это противоречило установившимся традициям жанра. Говоря о «антипрофессионализме» Плутарха, автор выводит биографии Плутарха из традиций диатрибы, «свободного ассоциативного сцепления тематических разделов» (с. 464 – 465).

В Соединенных Штатах несколько лет назад прошумела книга «Кто убил Гомера?», справедливая, в общем, критика в адрес замкнутого на себе мира американской классической филологии, больше отпугивающего доктринерской жесткостью, чем привечающего потенциальных античников. Если когда-нибудь напишут книгу о тех, кто «воскрешал» Гомера, имя Сергея Аверинцева должно в ней стоять в числе первых.

Г. СТАРИКОВСКИЙ