Серьезно, непредвзято
В. Сахновский-Панкеев, Драма – Конфликт. Композиция. Сценическая жизнь, «Искусство», Л. 1969, 232 стр.
Лежащая передо мной книга многими своими качествами оправдывает включение ее в ряд заметных литературоведческих исследований последнего времени. Отмечу сразу же некоторые из этих качеств.
Привлекательна прежде всего та естественность, непринужденность, с которой книга написана: отнюдь не упрощая предмета, не «популярничая», автор оказывается далек от псевдоучености, тяжеловесных терминов. Достоинства ясного изложения находятся в счастливом сочетании с четкостью, логичностью построения этой работы: из определения драмы как особого вида литературы (во «Введении») здесь действительно вытекают «три основных аспекта исследования» – анализ «конфликта как движущей силы драмы», анализ композиции пьесы «как выражения ее внутренней целостности», наконец, анализ «соотношения между драмой и театром как проявление особой природы драмы» (стр. 9). Заключение («О некоторых тенденциях развития современной драматургии») лишь внешне кажется добавлением со стороны, потому что внутренним нервом книги является стремление автора к историзму, утверждение принципа историзма как совершенно необходимого для понимания предмета. В. Сахновский-Панкеев доказывает, что «драматическая концепция действительности», то есть «комплекс представлений» художников и зрителей о противоречиях времени, «определяемый уровнем общественного сознания», есть изменяющаяся эстетическая реальность. Уже «само по себе возникновение драматической поэзии – свидетельство того, что человечество достигло определенного уровня исторического развития и соответствующего ему осмысления мира» (стр. 11), отсюда следует, что драматическая поэзия выступает и своеобразным «проявителем» того, как это осмысление переходило с одного уровня на следующие. Понятно, что при таком подходе размышления о современных тенденциях в искусстве драмы (хотя бы конспективные и, конечно, не претендующие на полноту) представляются обязательными.
Философско-историческая методология автора «заставляет» его внимательно рассмотреть и типологизировать очень обширный материал самой драматургической практики, взятой в масштабах мирового художественного развития, а также исторические теории драмы. Полный самого глубокого уважения к классическому художественному и теоретическому наследию, В. Сахновский-Панкеев показывает и то, что в нем обусловлено преходящими моментами времени.
Наряду с убедительным критическим анализом модернистской драмы и ее теории, в том числе идей «чистой»»театральности» – идей, деидеологизирующих драматургию и театр, лишающих их серьезного идейно-нравственного значения и тем самым разрушающих «основы драматической формы» (стр. 27), – наряду с этим В. Сахновский-Панкеев воюет против различного рода схем, бытующих в так называемой «нормативной теории драмы» (стр. 93), которая во многом «составилась» из догматизированных слабостей учений о драме великих теоретиков прошлого. Свод этих догматизированных норм автор видит, например, в теориях Г. Фрейтага, – видит и подвергает обстоятельному, шаг за шагом, опровержению.
И нужды полемического пересмотра некоторых устоявшихся (и застойных) суждений о существе и формах драматического действия, и необходимость развернуть не только логическую систему аргументов, но и аргументацию, так сказать, самим художественным материалом обусловливают частое обращение автора к анализу многих и разных пьес многих и разных драматургов. Оригинальны суждения автора, например, о «Макбете» Шекспира, «Тартюфе» Мольера, «Бесприданнице» Островского, «Театральном разъезде» Гоголя, «Варварах» Горького, «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского. Множество интересных аналитических соображений высказал автор о современных пьесах западноевропейских драматургов (Б. Брехт, Б. Шоу, Дж.-Б. Пристли, Ж. Ануй, Т. Уильямс). Возможно, специалисты-театроведы, историки театра будут спорить с автором, но я уверен, что непредвзятость его подхода, серьезную самостоятельность его доводов они не смогут не отметить. В конкретном анализе пьес явственно чувствуется мастерство и темперамент активного и тонкого критика-практика.
Но мы говорим о теоретической работе и будем держаться рамок теории… На мой взгляд, автор обоснованно опровергает понимание конфликта в драме лишь как «цепи действий и контрдействий» (стр. 35) индивидов, борющихся между собой. Такое понимание низводит конфликт до «подсобного средства» (там же) и мало того, что мешает понять «второй план» пьесы {«существенные противоречия действительности», «борение идей, нравственных норм, отношений к жизни» – стр. 43), но и вообще не подтверждается многими и многими шедеврами реалистической драматургии прошлого (и настоящего: в этой связи очень интересны раздумья автора о современной «пьесе-дискуссии»). Содержательны и размышления В. Сахновского-Панкеева о таких элементах произведения, как экспозиция (она никоим образом не статична!), ремарка (это отнюдь не служебная заметка для артистов!), развязка (хорошо указана связь финала драмы с ее «нравственным эффектом» – стр. 115, с катарсисом пьесы), о соотношении между фабулой и композицией. Сведение сущности пьесы к «неумолимой»фабульной развязке, равно как и драматического действия к ходу интриги, возможно, показывает автор, лишь в слабой, поверхностно захватывающей действительность драматургии (ее еще иногда называют «хорошо», ловко «скроенной»… то есть ремесленной, и этого не могут скрыть никакие ссылки на «природу театра»!).
Кстати, об этой природе у автора тоже высказано немало дельного в третьей части работы – «Драма и театр», и хотя он и старается выступить только как литературовед, его театроведческие пристрастия дают знать о себе: проблемы «режиссер и драматург», «актер и драматург» и пр. входят в книгу больше с театроведческой их стороны. Да и как может быть иначе, если «драма диалектически сочетает, в себе художественную целостность, завершенность, самоценность со способностью к эстетическому освоению (развитию, «оживлению») средствами иного искусства» (стр. 6)? Конечно, двойственная, литературно-театральная, природа драмы не может быть обойдена при исследовании ее специфики.
Пожалуй, следует даже посетовать на то, что тема «драма и театр» не везде повернута у автора к теме «специфика драмы», хотя содержание раздела насыщено интересными фактами истории театра. В. Сахновский-Панкеев ищет специфику драмы на традиционных путях сопоставления ее с эпосом и лирикой. Ищет отнюдь не традиционно, ищет в споре с традиционно-привычными, когда-то живыми, а ныне школярскими представлениями о том, что драме полностью заказаны элементы эпические (а «эпический театр» Брехта? а «Мистерия-буфф» Маяковского?) и лирические (а возрождение монологических прологов в современной драматургии? а введение автора-драматурга в композицию пьесы? а образная «лиризация» ремарки у Чехова и Гауптмана, ее «возрастание» до «новеллистического фрагмента»? – (стр. 195). Путь сопоставления трех литературных родов – вноса, лирики и драмы – законный путь для выявления их специфичности (хотя, видимо, и не единственно возможный). Он способен многое здесь прояснить, и у В. Сахновского-Панкеева многое проясняет.
Исчерпывающим ли образом? Нет, и не только потому, что исчерпать проблему художественной специфики никогда не удастся. Дело еще и в том, я думаю, что автор в достаточной мере не ощутил внутренней диалектики взаимоотношений эпоса, лирики и драмы. Он остается в пределах вопроса: что «приобрела»от эпоса и лирики драма в своем историческом развитии. Высказанного и найденного им в этом отношении достаточно для того, чтобы почувствовать признательность за предпринятый им труд. Но сама проблема еще остается проблемой.
Автор опровергает утверждение, идущее от Гегеля и Белинского, будто «драма объективирует изображаемое, не допуская лирических высказываний поэта, устраняя авторское «я» (стр. 213). «Различия проявлений личности поэта в трех родах поэзии» были до XX века, а вот «в XX веке положение радикально изменилось. Драматург отвоевал права, принадлежавшие ранее только поэту эпическому, посягнул и на то, что считалось исключительным достоянием лирика» (стр. 214). Пожалуй, о этим можно согласиться, только убрать бы словечко «радикально»; все же пьес – хороших пьес – без «лирики», скажем, и до сих пор пишется больше, чем пьес – тоже хороших – с «лирикой». Равно как и появление «драмы масс» в лирике XX века не надо решительно интерпретировать в том смысле, что-де «постулат «главный герой» рухнул – его отменила сама жизнь» (стр. 231). Поистине – в согласии с самим В. Сахновским-Панкеевым – «не следует торопиться хоронить тот или иной композиционный прием, объявляя его изжившим себя…» (стр. 84).
Напрашиваются и другие уточнения. Разве не «допускала лирических высказываний» автора драматургия до XX века? Разве в «драме-дискуссии», о которой так интересно пишет В. Сахновский-Панкеев, не звучал голос ее создателя? Звучал, отвечает автор, сам напоминая нам о «Фаусте» Гёте, о мистериях Байрона и т. д. Да, но такие пьесы были не для театра того времени, продолжает он же. Пусть так, хотя просветительская драматургия ставилась на сцене, да и романтическая тоже, и в пьесах этих драматурги явно поручали героям говорить от себя в «лирических» монологах, – пусть так, повторяю я, но все же, значит, не только в XX веке происходит «сближение эпоса в лирика с драмой» (стр. 198); это сближение подготавливалось, не правда ли?
Правда, – отвечает нам В. Сахновский-Панкеев, сам утверждая следующее: «Так же как невозможно выделить «чистую лирику», свободную от эпического элемента, или «чистый эпос», лишенный всякого лирического начала, так и драма не существует в «чистом» виде – она неизменно (курсив мой. – Ю. С.) содержит лирические или эпические напластования (а чаще – контаминацию тех и других)» (стр. 123).
Неплохо сказано!.. Слушаем еще: «Драма вне конфликта не существует. Отсюда было бы неверно делать обратное заключение, будто конфликт как таковой является специфическим свойством драмы» (следует список конфликтных произведений недраматических: «Война и мир», «Дон Жуан» Байрона, «На смерть поэта», «Лаокоон», суриковские полотна). Стало быть? Стало быть, «в драме конфликт выступает в особом качестве…» (стр. 84).
Отлично!
Итак, В. Сахновский-Панкеев, убежденно говоривший о «подлинных особенностях драмы, коренным образом отличающих ее от эпоса и лирики…» (стр. 7), сам в то яке время подводит Себя и нас к мысли, что все дело в «особых качествах» драматического элемента в драме… Радикализм подчеркнутого мной выражения: «коренным образом», – радикализм неточный. А всякий неточный радикализм есть радикализм ненужный.
В. Сахновский-Панкеев ограничен предметом своего исследования: теория драмы, как бы вбирающая в себя логику ее истории. Поэтому тенденции сближения эпоса, лирики, драмы рассматриваются им от «лица» драмы и только ее. Однако он мог бы учесть суждения тех исследователей, чей предмет, скажем, – эпос, его историческое развитие (например, работы В. Днепрова, где рассмотрены тенденции «драматизации» романа). Литература – это целое, это некая система элементов, взаимосвязанных друг с другом; дело обстоит не так ведь, что драма меняется, а эпос остается «гомеровским». Помимо драмы как литературного (литературно-театрального) рода, существует, проявляясь в разных родах в зависимости от их специфики и обогащая эту специфику, драматическое как более широкая, не заключенная только в рамки драматургии, эстетическая категория.
Жаль, что в этом направлении мысль В. Сахновского-Панкеева не пошла.
Но ведь и то верно: в теории литературы, в теории драмы в том числе, «никогда… не будет сказано последнее слово, не будет поставлена точка» (стр. 230). Не стоит она и в интересной, серьезной работе В. Сахновского-Панкеева.