Сегодняшний день французской школы сравнительной мифологии (На материале романов о короле Артуре XII–XIII веков). Перевод с французского, вступительная статья и примечания Ю. Пухлий

Французская мифологическая школа одновременно известна и неизвестна в России. Знакомство с ней началось еще в XIX столетии, во время возникновения русской компаративистики: с Гастоном Парисом переписывался и полемизировал А. Веселовский¹. Впоследствии российские специалисты, безусловно, следили за работами видных представителей школы: имена Поля Мейера, Анри Д’Арбуа де Жюбенвиля, Жоржа Доттена, Пьера Сэнтива, Анри Донтенвиля и Жана Маркса, не говоря уже об их преемниках – Дюмезиле, Леви-Строссе, Вернане, Детьене, – встречаются в энциклопедических и журнальных статьях, фигурируют в спецкурсах и учебниках филологических факультетов. Однако вряд ли будет преувеличением утверждать, что полного и систематического представления о зарождении, развитии и сегодняшних «отростках» французской мифологической традиции у нас до сих пор нет. Более того, в России, говоря о мифологической критике, нередко имеют в виду англоамериканскую школу. Чтобы в этом убедиться, достаточно пролистать последние справочные издания. Так, в энциклопедии «Западное литературоведение XX века» в статье «Мифологическая критика» указано, что «во Франции <…> мифокритическая методология использовалась лишь спорадически, в работах отдельных авторов.

1
Она не стала там заметным течением в литературоведении»². Та же формулировка – в «Литературной энциклопедии терминов и понятий»³.
С этим, конечно, трудно согласиться. Пока парижские интеллектуальные круги, начиная с конца 50-х годов, захлестывали одна за другой волны «структурализма», «постструктурализма» и «деконструкции», в Гренобле и других провинциальных университетах шла далекая от шумихи, но от того не менее плодотворная работа по созданию альтернативной методологии литературоведения и гуманитарных наук в целом, продолжающей традицию классиков мифологии XIX века. В ее основе – исследование функционирования символического воображения и его субстанции, «воображаемого» (imaginaire)4⁴, в индивидуальном и коллективном творчестве, культуре и истории. Предтечами исследований воображаемого можно назвать Фрейда, Юнга, Кассирера, Вебера, Дюмезиля, а основателем, как и всей «новой критики», Гастона Башляра, провозгласившего принципиальную самоценность имагинативной реальности в ее всевозможных проявлениях: образах, мифах, символах.
В целостный метод анализа применительно к явлениям литературы, психологии, антропологии и социологии предложенный Башляром подход оформился в 1960 году в фундаментальном исследовании его ученика Жильбера Дюрана «Антропологические структуры «воображаемого»: введение в общую архетипологию»5⁵. Здесь, к сожалению, нет места для резюмирования предложенной Дюраном систематизации образов «воображаемого», которую сравнивают по всеохватности и строгости с ботанической номенклатурой Линнея. Заметим лишь, что книга выдержала во Франции более 10 изданий и переведена на ряд европейских языков. В 1966 году Дюран вместе с филологами Леоном Селье и Полем Дешаном создал первый во Франции Центр исследований воображаемого, институционально оформив новое направление6⁶.
В современном французском слово «воображаемое» отсылает к довольно пестрому перечню значений: воспоминание, мечта, видение, верование, миф, вымысел. Говорят о «воображаемом» конкретной личности, целого народа, определенной эпохи. В понятие также включают околонаучные формы знания, религиозные верования, научную фантастику, нереалистическое искусство, политические стереотипы и социальные предрассудки. Для точного определения термина его необходимо размежевать с близкими, но не идентичными по смыслу понятиями (употребления его Ж. Лаканом, не имеющего непосредственного отношения к исследованиям интересующей нас школы, мы здесь не касаемся). Во-первых, с понятием «ментальности», введенным школой «Анналов», подразумевающим психосоциальные формы поведения человека в определенную эпоху. От него «воображаемое» отличается большей конкретностью в описании механизмов создания образов, их свойств и воздействия на человека. Во-вторых, от «мифологии», которая, хотя и является наиболее изощренной формой «воображаемого», в силу своего повествовательного характера неспособна исчерпать всего объема понятия. В-третьих, от «идеологии», которая также предлагает глобальную трактовку реальности и оперирует образами-клише, но, будучи неповествовательной конструкцией, часто накладывается на миф. От нее «воображаемое» отличается недогматическим характером и отсутствием прагматических целей.
Существует две традиции определять «воображаемое», исходя из того, какой функцией наделяется его «носитель» – воображение: репродуктивной или символической. Первая выделяет статическую совокупность созданных воображением нейтральных образов, которые претендуют на некоторую автономию, хотя и лишены подлинного существования. Повторяясь, они образуют относительно связное целое (так, память – собрание воспоминаний – составляет важную часть «воображаемого» человека). Для этой традиции только воображение обладает творческими свойствами. Другая, расширительная, традиция включает в «воображаемое» саму деятельность воображения и подразумевает системные объединения образов, которые несут в себе принцип самоорганизации, позволяющий «воображаемому» постоянно обновляться. Именно к ней примыкает Гренобльская школа. «Воображаемое» для нее – это «организующий динамизм» образов, который, связывая их между собой, придает им особую глубину⁷. «Воображаемое» не противостоит «реальному», оно, скорее, является его незримым продолжением. Оно позволяет проникнуть в суть другого языка, данного человеку, – более глубокого, нежели язык слов; это уникальная способность человеческого духа вести диалог с формами символического. Изучение «воображаемого» как мира комплексных представлений должно быть направлено на его внутренние структуры, их созидательную динамику и при этом семантическую устойчивость. Оно дает возможность бесконечной интерпретации, способно жить собственной жизнью и оказывать постоянное воздействие на все виды деятельности человека: как повседневной, так и творческой⁸.
В последующие десятилетия, в Гренобле и других французских университетах, исследователи «воображаемого» оттачивали свой методологический инструментарий в сотрудничестве и полемике с самыми разными течениями национальной критической мысли: от структурализма до тематической критики (П. Рикер, Ж. Руссе, Ж. Старобински, Ж. Пуле, Ж. -П. Ришар), не обходя вниманием и последние разработки в области гуманитарных и естественных наук по обе стороны Атлантики (М. Элиаде, А. Корбен, Р. Бастид, Р. Кайуа, П. Сорокин, И. Прижогин, Р. Том, С. Лупаско, Б. Николеску). Сегодня на русский язык переведены основополагающие труды большинства из вышеперечисленных авторов. Парижский Центр сравнительного литературоведения под руководством Пьера Брюнеля тоже был представлен российскому читателю несколько лет назад коллективной монографией9⁹. Основатель же Гренобльской школы исследований «воображаемого» у нас неизвестен, если не считать единичных упоминаний его имени в работах французских теоретиков литературы и культуры, таких как Цветан Тодоров или Ален ле Бенуэ10¹⁰.
В наши дни во Франции насчитывается более десяти Центров по исследованию «воображаемого»: в Бордо, Дижоне (имени Башляра), Лилле, Ницце, Перпиньяне. Сегодня это направление с честью представляют Мишель Маффезоли, Жан-Пьер Сиронно, Клод-Жильбер Дюбуа, Жан-Жак Вюненбюрже, Фредерик Моннерон, Жоэль Тома, Жильбер Бозетти, Даниэль Шовэн11¹¹. Большинство центров издают свои научные журналы, дважды в год выходит межуниверситетский бюллетень с информацией о коллоквиумах, лекциях, семинарах и библиографических новинках школы. Сеть подобных лабораторий за рубежом не менее разветвлена: Румыния/ Польша, Бельгия, Чехия, Бразилия, Швейцария, Канада, Мексика. С 2001 года в Санкт-Петербургском Государственном университете, на философском факультете, работает Центр онтологического изучения воображения¹². Последний коллективный труд Гренобльского Центра: словарь «Вопросы мифокритики», синтезирующий знания, накопленные в этой области исследования за последние десятилетия13¹³.
Все это, конечно, осталось за рамками предлагаемой читателям обзорной статьи. Ее цель – представить на материале средневековой повествовательной литературы основные этапы развития французской критической мысли в области сравнительной мифологии, останавливаясь на тех ученых, наследие которых оказалось особенно плодотворным для сегодняшней французской мифокритики. Являясь одним из крупнейших французских специалистов по литературе Средневековья, Филипп Вальтер с 1999 года руководит Гренобльским Центром исследований «воображаемого». Статья представляет собой переработанный текст одной из трех лекций, прочитанных им в апреле 2005 года на филологическом факультете МГУ и в РГТУ¹⁴. Внимательный читатель отметит ее ярко выраженную полемичность – особенность мифокритики в целом, с рождения формировавшейся в противовес царившим тогда во французском университете позитивизму и узкоспециальному подходу, а в целом – любой ограниченности и замкнутости – на тексте, структуре или историко-биографическом подходе.
В наши дни исследования «воображаемого» далеко ушли от мифологических штудий XIX и начала XX веков. Очевидно, однако, что без утверждения учеными тех лет принципиальной ценности мифа, образа и символа, с их особой логикой, не было бы сегодняшних разработок, новым предметом которых стали символика и имагинативный подтекст технических изобретений в таких сферах, как нано- и биотехнология15¹⁵. От короля Артура до человека-машины будущего – вот путь, пройденный французской мифологической школой, с основыми вехами которого – в восприятии самих наследников и продолжателей дела Гастона Париса – российской аудитории и предстоит ознакомиться.
Для понимания интереса, который сегодня представляют исследования мифологии и символического образа, необходим краткий эпистемологический экскурс¹⁶.
Начиная с XIX века и в течение значительной части XX владычицей гуманитарного знания была История. Литературоведы признавали ее наукой солидной и надежной, организованной и методичной, а потому неизменно опирались на ее выводы. История литературы в тот период превратилась в побочный продукт всеобщей истории и переняла ее методы: все занялись установлением дат и хронологии, поиском достоверных первоисточников и их критическим анализом, объяснением произведения, исходя из биографии его автора, и выявлением того, как социальная действительность отразилась в литературном тексте. Все, что не относилось к объективной реальности и не подчинялось логике, расценивалось как «поэтический вымысел» и за ненужностью исключалось из рассмотрения. История служила «объяснением» литературного произведения, понятого как продукт исторического детерминизма.
Полагали, что Бальзак описывал губительные последствия капитализма XIX века, и шире – террористическую власть денег в современном обществе¹⁷. Для марксистской критики (ее основоположник, как известно, был большим ценителем Бальзака) польза литературы заключалась в ее способности отражать действительность и, прежде всего, действительность классовой борьбы. Очевидно, что в этом случае выводы исследования предшествовали самому анализу и литературе навязывались идеологические истины. Подобное историцистское определение человека и его деятельности не отвечает нашему времени, поскольку продемонстрировало свою ограниченность и даже изъяны в эпоху тоталитарных режимов XX века.
К 60-м годам минувшего столетия относятся два важных события. Внутри позитивистской истории произошло разделение на несколько дисциплин: историческую антропологию, политологию, демографию, социологию. Одновременно с этим науки так называемого гуманитарного цикла (лингвистика, этнология, социология) объединились вокруг теоретического наследия структурализма. Вначале ими использовались методы количественного анализа (позитивизм оказался живучим!). Установили, что Корнель в своей драматургии столько-то раз употребил слова «честь» и «слава»; что такой-то романист охотнее прибегал к метафоре, нежели к метонимии. Выводы неизменно основывались на скрупулезных подсчетах. Чтобы описать текст, прибегали к семиотическому квадрату Греймаса, однако довольно быстро убедились в том, что описать – не значит объяснить. Как бы то ни было, литература продолжала подвергаться «точному» анализу: подсчету, типологии, таксономии. В подобных работах часто использовался «непроходимый» жаргон, дискредитирующий их серьезность. Если на вопрос «как написано произведение?» ответы находились, то вопрос «почему писатель пишет?» оставался без оных. Чем больше вопросов ставила «строгая наука» перед литературой, тем очевиднее обнаруживалась ее неспособность раскрыть тайну художественного произведения.
В то же время развитие психоанализа, зародившегося в начале XX века, заставило по-новому взглянуть на человека.
Открытие подсознания и его воздействия на работу воображения привело к пересмотру декартовского определения человека: «Я мыслю, следовательно, существую». Сегодня Декарт сказал бы: «Я испытываю желания…» или «Я предаюсь мечтаниям, следовательно, существую». Мечта, игра воображения, поэтическое видение, – все это в равной степени проявления глубинной сущности человека, которую предугадал романтизм. Раскрыв творческую динамику душевной жизни, психоанализ со времен Гастона Башляра призывает нас вглядеться в созидательную тайну воображения3¹⁸. Исследователи психики признали, что мифотворчество свойственно человеческой природе.
Сексуальное поведение индивида Фрейд объяснял, используя в качестве парадигмы миф об Эдипе. Миф обладает объяснительной силой именно потому, что человек – существо, способное к коллективному созданию мифов, их невозможно творить в одиночку, как, скажем, роман. Только живя в мифе и творя мифы, человек способен состояться как личность и как существо общественное: психическое заболевание, считал Юнг, часто вызвано неспособностью вести диалог с мифологемами, определяющими нашу душевную жизнь##Jung C.G. Psychologie de Pinconscient. Geneve : Librairie de l’Universite Georg et Cie, 1952. Русскийперевод: ЮнгК. Г.Психологиябессознательного, М.:

1. См.: Из писем Гастона Париса к академику А. Н. Веселовскому / Публикация П. Р. Заборова //Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. Т. 40. 1981. N 5. С. 456 – 464. [↩]
2. Козлов А. С. Мифологическая критика / Западное литературоведение XX века: Энциклопедия. М.: Интрада, 2004. С, 261.[↩]
3. Козлов А. С. Мифологическая критика // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2003. С. 563.[↩]
4. Французское существительное «imaginaire» означает «воображаемое», то есть содержание и область деятельности воображения (см.: Robert P. Dictionnaire alphabefque et analogique de la langue tranfaise. Paris: S.N.L., 1984. P. 961). Оно входит в гнездо родственных слов – их более десяти, – происходящих от «image», то есть «образ», «изображение», «картинка». Существительное «воображаемый» (в отличие от прилагательного, бытовавшего с конца XV века) вошло в язык лишь в начале XIX века. Адекватная передача значения слова на русском языке довольно затруднительна: так, переводчик известной книги Ж. Ле Гоффа передает ее название «L’imaginaire medieval» как «Средневековый мир воображаемого» (М.: Прогресс, 2001). Нередко «imaginaire» переводится как «воображение», то есть сама способность создавать образы и мыслить с их помощью (по-французски «imagination»). Эта подмена была особенно характерна для второй половины XIX века – периода расцвета философской психологии. Однако к середине следующего столетия содержание воображения, сам богатейший мир образов, вытеснил на второй план способность мыслить с их помощью. [↩]
5. Durand G. Les structures anthropologiques de l’imaginaire : introduction a l’anthropologie generate. Paris: P.U.F., 1960. Жильбер Дюран родился в 1921 году. Член Сопротивления, входил в агентурную сеть и в отряды специального назначения. Награжден орденом Почетного Легиона, крестом «За боевые заслуги», медалями. Агреже по философии, с 1947-го по 1956-й преподавал эту дисциплину, а с 1957 года и до конца университетской карьеры – социологию и культурную антропологию. Заслуженный профессор Гренобльского университета им. Стендаля, почетный член Иерусалимского университета, Иранской Академии философии. Основные работы: «Мифические декорации «Пармской обители»: образные структуры романа Стендаля», 1961; «Символическое воображение», 1964; «Мифические фигуры и лики творчества: от мифокритики к мифоанализу», 1979; «Наука о человеке и Традиция: «новый антропологический дух»», 1975; «Пятнистая душа: о множественности психики», 1980; «Введение в мифодологию», 1996. В настоящее время отошел от дел и проживает в уединении во французском департаменте Савойя. [↩]
6. Первые двенадцать лет Центр размещался в городе Шамбери, где находился филиал Гренобльского университета, и лишь с 1978 года обосновался в Гренобле.[↩]
7. См.:Thomas J. Introduction aux methodologies de l’imaginaire. Paris: Ellipses, 1998. P. 15 [↩]
8. См.:Wunenburger J.-J. L’imaginaire, Paris: P.U.F., 2003. P. 10 – 15[↩]
9. См.: Энциклопедия символизма. Живопись, графика и скульптура. Литература. М.: Республика, 1999. Пьер Брюнель – главный редактор «Словаря литературных мифов», 1988 и «Словаря современных мифов», 1999.[↩]
10. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, 1997; Ле Бенуа А. Как можно быть язычником. М.: Русская Правда, 2004. О развернувшейся в 90-е годы полемике по ключевым вопросам мифокритического метода между Дюраном и Брюнелем см.: Моттирони Е. Е. Французская мифокритическая школа // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Реферативный журнал. Серия 7 «Литературоведение». 2000. N 4. С. 41 – 42. За исключением ряда фактических ошибок, в этом обзоре содержится довольно полное изложение теоретических взглядов французской школы исследований «воображаемого».[↩]
11. Офранцузскойшколемифокритикивцеломсм.: Introduction aux methodologies de l’imaginaire, sous la direction de Joel Thomas. Paris: Ellipses, 1998 [↩]
12. Его руководители в 1998 году приняли участие в организованном в Гренобле международном коллоквиуме. См.: Романенко Ю. М. (в соавторстве с Мисько А. А.). Обзор международной конференции «Вообразить Европу» (Гренобль, 14 – 16 мая 1998) // Сайт Центра онтологического исследования воображения: http://ontoimago.spb.ru. В обзоре содержится информация и о Гренобльском Центре исследований воображаемого.[↩]
13. Questions de mythocritique: Dictionnaire / Sous la direction de D. Chauvin, A. Siganos et Ph. Walter. Paris: Imago, 2005. В словаре более 30 статей: «Архетип», «Биография и миф», «Греза и миф», «Наука и миф», «Определения мифа», «Символ и миф», «Эпистемология и миф». «Эпос и миф», «Фантастика и миф» и т. д.[↩]
14. Программа лекций Филиппа Вальтера, а также биобиблиографическая справка о нем вывешены на сайте Центра типологии и семиотики фольклора при РГГУ: www.ruthenia.ru/folklore/walter.htm. [↩]
15. Греноольский Центр недавно подписал соглашение с лабораторией Minatec Ideas, компанией «Франс Телеком» и Комиссариатом по атомной энергии о совместном проведении подобных исследований.[↩]
16. Статья содержит два вида сносок: звездочками обозначены авторские примечания к тексту; арабскими цифрами – примечания переводчика. [↩]
17. См.,например: Barberis P. Balzac et le mal du siecle: contribution a une physiologie du monde moderne. Paris: Gallimard, 1970, 2 vol.[↩]
18. Bachelard G. La Poetique de la reverie. Paris: P.U.F., 1960. [↩]