Дева, дракон и герой

«Святой Георгий» не относится к вершинным достижениям Рильке, обыкновенно не входит в избранное, в каком-то смысле это рядовое стихотворение, но в том-то и дело, что у него и рядовые стихи – шедевры. Вы можете взять наугад едва ли не любое его стихотворение и окажетесь в центре вселенной.

ОРИГИНАЛ, ПОДСТРОЧНИК, ПЕРЕВОД

SANKT GEORG

Und sie hatte ihn die ganze Nacht
angerufen, hingekniet, die schwache
wache Jungfrau: Siehe, dieser Drache,
und ich weifl es nicht, warum er wacht.

Und da brach er aus dem Morgengraun
auf dem Falben, strahlend Helm und Haubert,
und er sah sie, traurig und verzaubert
aus dem Knieen aufwartsschaun

zu dem Glanze, der er war.
Und er sprengte glanzend langs der Lander
abwarts mit erhobnem Doppelnander
in die offene Gefahr,

viel zu furchtbar, aber doch erfleht.
Und sie kniete knieender, die Hande
fester faltend, daB er sie bestende;
denn sie wuBte nicht, daB Der besteht,

den ihr Herz, ihr reines und bereites,
aus dem Licht des gottlichen Geleites
niederreibt. Zuseiten seines Streites
stand, wie Tttrme stehen, ihr Gebet.

СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ

И она призывала его всю
ночь, стоя на коленях, слабая,
бессонная дева: Посмотри, этот дракон –
и я не понимаю, почему он не спит.

И вот ворвался он из предрассветных сумерек
на буланом коне, в сияющем шлеме и кольчуге,
и он увидел ее, печально и зачарованно
смотревшую с колен вверх

на сияние, которое было им.
И он поскакал, сияя, по склону
вниз с поднятым двуручным мечом
в открытую опасность,

сверхужасную, но вымоленную.
И она стояла на коленях еще коленопреклоненней, руки
еще крепче сложив, чтобы он победил;
ибо не знала она, что не может не победить тот,

кого ее сердце, ее чистое и готовое сердце,
из света Божьей свиты
вырвало. Во время битвы по обе стороны от него
стояла, как стоят башни, ее молитва¹ .
Одна из особенностей подстрочника: он фиксирует разрывы предложений между строками и строфами (анжанбеманы) – что очень для Рилке характерно.
Перевод, опубликованный без оригинала и (или) подстрочника, оставляет читателя в неведении, как соотносится предлагаемый ему текст с оригиналом. Переводчик выступает сплошь и рядом в роли иллюзиониста и даже более того, поскольку в цирке очарованный зритель все-таки видит объекты, с которыми производятся манипуляции, у него есть, хотя и урезанная, информация к размышлению. Между тем перевод, взятый в отрыве от его источника, требует от читателя полного доверия, лишает его возможности отделять фантазии переводчика от оригинала – хотя бы в том, что касается смысла.
Сплошь и рядом хороший подстрочник Рильке способен не только обличить переводчика в смысловой неточности, но и эстетически убить перевод. Увы, бывает и так. В этом смысле он просто опасен – опасен для переводчика, читателю-то он может открыть глаза. Вопрос, что такое хороший подстрочник, не так уж прост, ответы на него неизбежно будут разниться. Кроме того, как бы ни стремился переводчик к объективности, подстрочник, хотя и в меньшей степени, чем поэтический перевод, все равно будет носить интерпретационный характер – особенно, когда речь идет о таких поэтах, как Рильке. Возможна ли объективность? Во всяком случае, приблизиться к ней можно с помощью комментария, что я и попытаюсь сделать.
«Святого Георгия» переводили на русский язык ведущие переводчики Рильке: Константин Богатырев, Владимир Летучий, Виктор Топоров. Все это интересные работы, однако я предложу вашему вниманию удачный и никогда не публиковавшийся перевод Владимира Авербуха. Владимир Авербух читателям «русского» Рильке практически неизвестен. Он полностью перевел «Новые стихотворения» (и ряд других книг Рильке), однако опубликованы были только немногие его работы.
Фрагменты других переводов будут процитированы, как правило, в случае несовпадения их с оригиналом – речь, естественно, идет не о технических дефектах, а о смысловых расхождениях: они помогают лучше понять замысел Рильке. Эти несовпадения ни в коей мере сами по себе не характеризуют качество переводов. Расстояние от оригинала заведомо обеспечено любому переводу, а переводить Рильке трудно:
СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ

И звала всю ночь, какой там сон,
юная, с колен, изнеможенно:
не пойму, взгляни же на дракона,
почему не засыпает он?

И рассвет неся, с буланым слит,
он влетел, кольчугою блистая,
и увидел, как с колен, черна и
зачарованно глядит

вверх на то, чем был он – на
блеск. И вниз, воздев двуручный меч и
весь лучась, опасности навстречу
он помчался. А она

руки сжала крепче во сто крат,
став еще коленопреклоненней,
чтоб он только выстоял, чтоб он не
пал. Не знала ведь, что нет преград

для того, кого чиста, открыта,
вырвала из света Божьей свиты.
Стала в битве той ее молитва
с ним бок о бок – башни так стоят.

ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКИЙ ФОНЕТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Обратите внимание, в оригинале в первой строфе во всех четырех строках – последний ударный слог «ach» (это есть и в переводе), во второй строфе – ударный дифтонг «au» (а этого нет).
Такие вещи очень для Рильке характерны, равно как и «schwache» (конец второй строки) – «wache» (начало третьей); «brach» в начале второй строфы, как эхо повторяющее предшествующую рифму, – в переводе это тоже не прозвучало. Впрочем, игра, отчасти аналогичная «schwache» – «wache», есть у Авербуха в других строфах, такая звуковая перекличка, передаваемая от строки к строке: «черна и зачарованно»; «двуручный меч и», «лучась», «навстречу», «помчался».

КНИГА И КАРТИНА
«Святой Георгий» входит в «Новые стихотворения» (1907 – 1908), построенные на принципе «стихотворение как вещь». Эстетика этого принципа исключает субъективность и авторскую вовлеченность, столь свойственные прославившему Рильке «Часослову» (1903), вообще исключает «я». Есть «вещь», живущая своей автономной жизнью, независимо от поэта. Рильке пришел к этой идее, работая секретарем у Родена, которому посвящена вторая («другая») часть книги.
Значительному числу стихотворений соответствует конкретная картина, скульптура, произведение архитектуры. Комментатор «Новых стихотворений» Ганс Берендт полагает весьма вероятным, что и в «Святом Георгии» Рильке отталкивался в своем воображении от конкретной картины (не указывая, какой именно)², но это только предположение – независимо от того, верно оно или нет, эта в высшей степени «живописная» работа в широком смысле апеллирует разом ко всему ряду картин, посвященных святому Георгию. Читатель, на которого Рильке рассчитывает, уверенно помещает поэтический образ в прекрасно известный ему визуальный контекст. Рильке работает в символическом пространстве религиозной живописи, и еще шире – культуры Средневековья и Возрождения. Однако это совсем не стилизация. Стихотворение в то же время принадлежит эпохе поэта – эпохе модерна.
Существует богатая иконография святого Георгия: его изображают конным и пешим, с мечом и копьем, с драконом и без дракона, с девой и без и даже с собственной головой в руках – вот только двуручного меча обнаружить мне не удалось. Что, собственно, ни о чем не говорит: я не искусствовед, я читатель. Впрочем, Рильке вполне мог вооружить своего героя, исходя не из верности определенному иконографическому образу и даже не ради успешности его змееборчества, а исключительно из фонетических соображений – это вполне в духе мэтра.

ЭВОЛЮЦИЯ ЗАМЫСЛА
«Святому Георгию» предшествовали два подхода Рильке к той же теме: «Набросок (Skizze) к одному святому Георгию» (далее «Набросок») и непоименованное стихотворение (далее «Непоименованное»). Оба стихотворения написаны в том же 1907 году, что и «Святой Георгий», оба не вошли в корпус «Новых стихотворений». «Набросок» был опубликован в 1907 году, «Непоименованное» – посмертно. Оба стихотворения дают возможность проследить, как вырастал замысел Рильке.
В «Наброске» подробно описано явление светоносного всадника, спустившегося с небес в старый парк. Всадник – единственный персонаж «Наброска». Вооружен он не мечом, а копьем. Ничто не говорит о нем как о святом Георгии.
«Непоименованное» куда ближе к «Святому Георгию», в них есть совпадения – не только сюжетные, но и текстуальные. И все-таки отличия очень существенны. Стихотворение построено как монолог поэта, обращенный к деве. Описывая ситуацию мглы, в которую та погружена, поэт внушает ей позвать «его» (светоносного небесного воина), предвещает его появление в ответ на ее призыв, ободряет деву в смятении, в которое ей только еще предстоит прийти, увидев «страстно желанного, великолепного», затопляющего все ослепительным светом и обжигающим жаром, которые «едва вынесешь». Небесный воин оказывается в своем роде не менее опасен, чем обступившая деву тьма.
Далее поэт рассказывает деве о битве: что будет делать она («ты еще крепче сложишь руки») и что – воин. Молитва уподоблена башне, она возникает во время битвы, но это •»ночная» башня и она одна. Конь и оружие в «Непоименованном» вообще не упомянуты. Упомянута защитная одежда, причем использовано то же словосочетание «Helm und Haubert» (шлем и кольчуга), что и в «Святом Георгии», точнее, в «Святом Георгии» – то же, что в «Непоименованном», и рифма та же: «Haubert» – «verzaubert».
В «Святом Георгии» Рильке добавляет к слову «шлем» важный эпитет: «strahlend» (сияющий, сверкающий, лучащийся).
«Непоименованное» – интересное стихотворение, но совсем не в эстетике «Новых стихотворений»: событие происходит не само по себе (как в «Святом Георгии»), но разворачивается в воображении поэта, в его визионерском рассказе-внушении деве. Здесь использован тот же прием, что и в «Осеннем дне» («Книга образов»). Оба стихотворения – монологи: один обращен к деве, другой к Богу, в обоих случаях мы (читатели) видим произносимые слова как бы немедленно реализуемыми; между словом и его исполнением отсутствует дистанция ³.
Г. Берендт так описывает эволюцию замысла и воплощающей его формы от «Наброска» и «Непоименованного» к завершающему варианту стихотворения:
«Исходным пунктом была картина-видение, будь то доподлинное внутреннее видение или воспоминание о виденной картине, что более вероятно. Прежде всего это видение фиксируется, без прозрачности символов и истолкования. На второй ступени медитации видение расширяется: возникает фигура девы, а на заднем плане картины становится виден и дракон. Одновременно начинается уже и придание смысла. Воображение переходит во вдохновение, которое наряду с единством рыцаря и девы осознает и их противоположность. На третьей, последней, стадии, стадии интуиции, размышляющий поэт превращается в деву и может теперь в напряженнейшем сосредоточении видящей мысли оформить весь образный процесс в притчу рождения стихотворения»⁴.
Маленькое уточнение. Непонятно, где Берендт разглядел дракона: ведь и на заднем плане его тоже нет. В «Непоименованном» о драконе буквально сказано следующее: «ночь <…> как неодолимый дракон». И все. Единственное мимолетное косвенное упоминание. Дракон как метафора ночи – не более; сам по себе он отсутствует. Святой Георгий сражается не с драконом – с тьмой («он обрушится ночи на фланга»). Подлинно мистическая картина. Как будет показано далее, в «Святом Георгии» дракон тоже не виден. Точнее говоря, «тоже» тут неадекватно, потому что в «Святом Георгии» дракон, хотя и не виден, но все-таки есть, а в «Непоименованном» его совсем нет.

ДОН ЖУАН
Примечания к русскому изданию «Новых стихотворений» «составил Н. И. Балашов при участии Г. И. Ратгауза»⁵. «Составил» – значит, скомпоновал из комментариев других авторов. Каких именно, как правило, не сказано. Комментарий к «Святому Георгию» – небольшой текст, я процитирую его полностью:
«Стихотворение, хотя оно и написано на год раньше (Париж, август 1907 г.), помещено в книге так, что кажется дополняющим «Выбор Дон Жуана». Как там женщин, так здесь мужчину женская любовь к нему толкает на подвижническую, на сопряженную с опасностями, но полную, «солнечную» жизнь. Это, предыдущее и следующие стихотворения о достойной любви можно связать с влиянием на Рильке книги Гийерага «Португальские письма»⁶»⁷.
Текст лапидарен и герметичен. Теоретически призванный помочь читателю в понимании, он ничего не проясняет. Скорее, напротив – осложняет понимание. Слишком многое только предполагается и остается за его рамками.
Такой комментарий сам требует комментария.
Г. Ратгауз о «Новых стихотворениях»: «В «Часослове» тема развивалась от стихотворения к стихотворению с бесчисленными вариациями и повторами. Теперь она целиком исчерпывается в одном стихотворении. Вес каждого стихотворения, каждой строки резко возрастает»⁸. Утверждая это, Ратгауз противоречит тому, что сказано в комментарии к «Святому Георгию», где постулируется связь с «Дон Жуаном».
Подобно «Часослову», «Новые стихотворения» – не сборник, а именно книга со сложной и лишь частично заявленной структурой, где каждое стихотворение может, конечно, быть прочитано отдельно (оно вполне самодостаточно), однако полнота замысла состоит во взаимодействии его как со стихотворениями соседними, зачастую составляющими не выделенные явно циклы, так и с достаточно далеко отстоящими. Границы циклов, или тем, не всегда определены, порой гадательны. Кроме того, внутри циклов есть свои «подциклы», иногда пересекающиеся друг с другом.
Последовательность стихотворений внутри темы не произвольна, их нельзя переставить местами без ущерба для общего замысла. Исходя из принципа хронологии, «Святой Георгий» должен был бы предшествовать «Дон Жуану», но Рильке этим принципом не руководствуется. Связь «Святого Георгия» с «Дон Жуаном» и последовательность этих стихотворений – часть общего замысла: говорить об этом можно не предположительно, а совершенно определенно.
Условный цикл, к которому принадлежит «Святой Георгий», содержит более десятка стихотворений о женщинах. Он начинается двумя стихотворениями о Дон Жуане: «Детство Дон Жуана» и «Избрание Дон Жуана». Со «Святым Георгием» связано непосредственно предшествующее ему «Избрание…» Вот оно, подстрочник привожу полностью из-за важности его для понимания «Святого Георгия»:

ИЗБРАНИЕ ДОН ЖУАНА
И ангел подошел к нему: Приготовься
слушать меня всем существом. И вот мое повеление.

1. Подстрочный перевод выполнен Владимиром Авербухом. Вся эта работа выросла из обсуждений с ним его перевода (не только результата, но и длительного процесса). Я признателен ему за критические замечания и многообразную помощь. Все переводы, приводимые далее, сделаны Авербухом, если не указано иное.[↩]
2. Berendt Hans. Rainer Maria Rilkes Neue Gedichte. Versuch einer Deutung. Bonn: H. Bouvier u. Co. Verlag, 1957. S. 307. [↩]
3. Горелик М. Огромно было лето // Вопросы литературы. 2005. N 6. С. 162 – 163.[↩]
4. Berendt Hans. Op. cit. S. 307. [↩]
5. Рильке Райнер Мария. Новые стихотворения. М.: Наука, 1977. С. 543. [↩]
6. Гийераг. Португальские письма. М.: Наука, 1973.[↩]
7. Рильке Райнер Мария. Указ. изд. С. 495. [↩]
8. Ратгауз Г. И. Райнер Мария Рильке (Жизнь и поэзия) // Рильке Райнер Мария. Указ. изд. С. 391 – 392. [↩]