Сегодняшние и завтрашние заботы (С пленума Совета по критике и литературоведению при правлении СП СССР, посвященного поэзии последних лет)

В течение последних лет неоднократно предметом обсуждения на страницах периодической печати становились те или иные аспекты современной поэзии. Это вполне закономерно: поэзия, как никакой другой жанр литературы, особо остро и непосредственно реагирует на все, что происходит в социальной и духовной жизни общества. Провел в середине 70-х годов дискуссию о поэзии и журнал «Вопросы литературы». Тогда в заголовке рубрики, где публиковались выступления критиков и поэтов, значилось: «Поэзия: кризис? подъем? накопление сил?» А заключительная статья Ал. Михайлова, подводившая итоги состоявшемуся обсуждению, многозначительно называлась: «Подождем с ответом» («Вопросы литературы», 1975, N 7). Действительно, мнения критиков и поэтов тогда резко разделились. Это свидетельствовало о том, что поэзия переживает в 70-е годы один из наиболее сложных периодов своего развития.

Теперь мы вступили в годы 80-е. Настала пора подумать о том, что принесло поэзии предшествующее десятилетие. Какие ее тенденции выявило? Какие сильные и слабые стороны обнаружило? Какие перспективы открыло? Ответить на эти вопросы тем более необходимо, что советские писатели начали подготовку к своему очередному, Седьмому съезду, сроки и порядок работы которого были определены пленумом правления СП СССР. Нынешнее состояние многонациональной советской поэзии и стало предметом обстоятельного рассмотрения на пленуме Совета по критике и литературоведению при правлении Союза писателей СССР, состоявшемся в сентябре прошлого года. Деловой и принципиальный характер разговора в значительной мере определялся тем, что развернувшееся обсуждение, по сути, явилось началом предсъездовской дискуссии. С докладами на заседании выступили Ал. Михайлов и М. Числов (статьи, написанные на основе прочитанных докладов, печатаются в этом номере журнала).

Очень важно, что в рассмотрение актуальных проблем современной поэзии сразу же включились критики союзных республик: представление о советской многонациональной поэзии как о едином идейно-художественном процессе позволяет полнее выявить доминанту ее развития, показать ее успехи, определить «болевые» точки. Осознание того, что поэзия накопила огромный идейный и эстетический потенциал, что на всем протяжении своей истории она играла и играет особую роль в духовной жизни народа, и, прежде всего, в нравственном воспитании человека, позволило выступавшим требовательно и внимательно подойти к оценке произведений, созданных художниками разных творческих манер, в разных жанрах.

Обсуждение открыл узбекский поэт Э. Вахидов (Ташкент).

–В одном из книгохранилищ Индии,– сказал он,– советские ученые разыскали рукописный диван узбекского поэта, современника Алишера Навои. (Об этом, кстати, уже писала газета «Правда».) В настоящее время эта рукопись внимательно изучается, и ученые единодушно отмечают незаурядное дарование Хафиза Хорезми. Но, к всеобщему удивлению ученых, великий Навои даже не подозревал о существовании такого поэта, и причина заключается в том, что между Гератом и Хорезмом на несколько сот километров простиралась безжизненная пустыня. Сегодня мы удивляемся этому. А между тем не только пятьсот лет назад, но и в прошлом веке о тесных связях между, например, кокандской и хиванской школой узбекской поэзии говорить не приходилось. Нам, людям века телевидения и сверхзвуковых скоростей, века интенсивного взаимопроникновения культур разных народов и народностей, понять это непросто. Узбекские любители поэзии через великий русский язык сегодня знакомятся с творчеством поэтов тех стран, о существовании которых не имели представления их деды. Долгие века поэзия Востока имела свои, лишь ей одной присущие характерные мотивы, повторяющиеся темы, кочующие сюжеты, незыблемые традиции. Сегодня же узбекская поэзия развивается в русле советской и мировой поэзии, непрерывно обогащается новыми темами и образами. Только за последние пятнадцать– двадцать лет она прошла немалый путь, отмеченный многими большими и малыми вехами. В 50-х годах в моде были у нас призывные, звучащие набатом стихи. Мы зачитывались трибунной поэзией Г. Гуляма, заучивали наизусть в переводах поэмы В. Маяковского. Затем на смену пришла другая поэзия– интимная. Страницы газет и журналов переполнились вздохами и слезами. (В скобках замечу– моими тоже, и первая «палка» критики по этому случаю обломалась о мою спину.) Ныне поэзия стала тоньше, глубже, ведущим свойством стал гуманизм, пристальное внимание к человеку. И это мы признаем как качественный сдвиг. Но как нам недостает сейчас громкого голоса Г. Гуляма! То ли подействовало перенасыщение в свое время поэзии риторикой, то ли критики так резко обрушились на «громкие» стихи, но в последнее время реже стали появляться стихи настоящего гражданского звучания. Хотелось бы обратить на это особое внимание нашей талантливой молодой смены.

Узбеки говорят: сними, положи свою тюбетейку и поговори с ней. Накануне больших событий, партийных и писательских съездов, нам, узбекским поэтам и критикам, действительно необходимо серьезнейшим образом подумать и поставить перед собой примерно такие вопросы: все ли в нашем поэтическом хозяйстве в порядке? Не слишком ли засоряем мы эфир, газетные и журнальные страницы, поэтические полки магазинов серыми, порой воинствующе бездарными виршами? Не снижаем ли мы требовательность при приеме в Союз писателей? Не путаем ли мы иногда внимание и заботу о молодых с покровительством, откровенно говоря, не поэтам, а просто хорошим людям? Все ли наши критики при рецензировании поэтических книг закрывают глаза на то, где данный поэт работает, какой пост он занимает? Все ли они говорят откровенно с трибуны* или со страниц газет то, что думают о том или ином поэте? Не будем нигилистами. Достижения’ у нас есть, и немалые. Мы можем гордиться талантливыми поэтами, но вместе с тем поговорить нам со своими тюбетейками не мешало бы. Повести откровенный разговор о недостатках.

Взволнованность и неудовлетворенность сегодняшним состоянием поэзии, которая прозвучала в словах Э. Вахидова, отличала и выступления других участников обсуждения.

–Замечали ли вы одно странное обстоятельство?– с таким вопросом обратился к присутствующим Р. Мустафин (Казань).– В рецензиях на поэтические сборники, которых появляется великое множество (и сборников, и рецензий), почти всегда можно встретить бодрое заверение, что поэт вырос, что увереннее стал его почерк, возросло мастерство, расширился диапазон тем и т. д. В обзорных же статьях о современной поэзии все чаще звучит озабоченность состоянием современной поэзии, высказывается опасение, что она в чем-то утратила свои прежние боевые позиции, что при росте поэтической техники современная поэзия в самом главном, существенном не удовлетворяет читателей.

Думаю, что противоречие между критикой «рецензионной» и «статейной» объясняется не только «комплиментарным» характером первой и полемической задиристостью второй. Видимо, в этом факте нашло отражение реальное противоречие, существующее в современной советской многонациональной поэзии. Да, есть и рост мастерства отдельных поэтов, и расширение диапазона тем, и свидетельства творческой зрелости. Но при всем этом опасения и критические замечания, высказываемые в адрес поэзии, вполне обоснованны. Хочу продемонстрировать это на примере молодой татарской поэзии, на примере творчества тех, кто пришел в литературу в 70-е годы. Сразу же оговорюсь, что речь идет о писателях разной творческой индивидуальности и ориентации. Но есть нечто общее у этого поэтического поколения. Его представители талантливы, уже их первые опыты показывают, что они владеют стихом. И все же чего не хватает произведениям молодых? Чем вызвано замедленное развитие поэзии во второй половине 70-х годов? Прежде всего, думается, недостаточной гражданской и человеческой зрелостью авторов. Поэзия негромкая, усыпляющая получила чересчур большое право на существование. Бросается в глаза несоответствие между тем, что наблюдается в жизни, и теми стихами, которые появляются в печати. О чем преимущественно пишет молодой поэт? Он тоскует о родной деревне, о природе, хотя продолжает жить в городе. Пишет большей частью о неразделенной, несчастной любви. И очень редки гражданские мотивы. А если эти мотивы и есть, то они трафаретны. Так, о погибшем чилийском певце Викторе Хара написано десятка два стихотворений. Но чаще всего имя певца рифмуется со словом «гитара», и из стихотворения в стихотворение кочуют один и те же приемы и образы. И невольно задумываешься о кругозоре автора, о его гражданской позиции. Видимо, ваше недовольство состоянием поэзии объясняется тем разрывом, который существует между реальным содержанием жизни и содержанием стихов (о чем так убедительно говорил в докладе Ал. Михайлов), тем недостаточным внутренним накалом, который явно в них ощущается.

–Действительно, нас в первую очередь должно интересовать то поколение, которое вошло в поэзию в 70-е годы,– включается в дискуссию А. Тамм (Таллин).– Нужно с грустью сказать, что слово «зрелость», которое употребляется по отношению к молодым поэтам других союзных республик, заставляет меня воспринимать молодых эстонцев как «перезрелых» поэтов. Мы много думаем над определением жизненной позиции этого поэтического поколения и даже дали ей название– «индалентность», что значит праздность, инерция. И может быть, в этой непроясненности общественного, нравственного идеала и не было бы слишком большой беды (сделаем-де скидку на молодость), если бы это не оказалось выражением продуманной жизненной позиции. Такое положение вещей критика видит, но дальше простой констатации фактов, да и то в общих обзорных статьях, не идет. Вместе с тем необходимо вскрыть причины подобного явления; где-то здесь, видимо, обнаруживается разрыв связи между величием наших дел и тем, как они, к сожалению, не всегда адекватно, преломляются в душе человека. Думаю, что подобная ситуация в поэзии показательна, и она должна заставить нас о многом задуматься.

Разумеется, заметил А. Тамм, это вовсе не перечеркивает всего того яркого и талантливого, что есть в эстонской поэзии и связано с творчеством таких поэтов, как Бетти Альвер, Дебора Вааранди, Керсти Мерилаас, которые прежде всего и определяют ее сегодняшнее лицо; это и не умаляет интересных художественных исканий в поэзии (Хандо Руннеля, Юри Юди и др.).

И еще на один важный момент обратил внимание присутствующих А. Тамм.

–Мне кажется,– заметил он,– что мы где-то потеряли представление о единстве всесоюзного поэтического процесса. Вряд ли можно считать нормальным, что в докладе Ал. Михайлова для меня были новые, неизвестные имена. В 60-е годы ситуация была иной: мы лучше знали друг друга, лучше друг друга переводили. Что-то серьезное мы упустили в организационной работе, в переводческом деле. Может быть, стоит подумать о проведении Всесоюзного дня поэзии, ведь в каждой республике, в том числе и в Эстонии, есть поэтические имена, о которых можно говорить во всесоюзном масштабе. Серьезнее стоит заняться и вопросами перевода поэзии.

Многие выступавшие тоже говорили о том, что в каждой национальной литературе есть яркие поэтические дарования, что в каждой республике есть интересно и плодотворно работающие поэты, особенно старшего и среднего поколений. И для того чтобы составить целостную картину нынешнего дня советской поэзии, необходимо учитывать и соотносить все эти имена, ибо наша литература сегодня– это огромный и сложный многонациональный организм, постоянно находящийся в движении и развитии.

Разные аспекты современной украинской поэзии осветили в своих выступлениях Н. Ильницкий (Львов) и Е. Адельгейм (Киев).

–Критика на Украине,– сказал Н. Ильницкий,– почти единодушно отдает сегодня предпочтение прозе, особенно романистике. Такое положение несколько необычно, поскольку раньше поэзия безоговорочно ставилась на первое место, за ней признавали ведущую роль в развитии литературного процесса. Внимание критики к поэзии превратилось, по сути, в рыцарскую верность даме сердца или любимой футбольной команде, которая проигрывает. Почему так изменилось положение на протяжении какого-нибудь десятка лет? Случайность ли это, или здесь кроется какая-то закономерность? Мне кажется, что проблема взаимодействия поэзии и прозы могла бы стать предметом исследования. Динамика литературного движения свидетельствует не столько о переменчивости критических и читательских вкусов, сколько о сложном и трудном художественном постижении действительности. Иногда более весомое слово удается сказать поэзии, иногда прозе, и выступают они отнюдь не антиподами или соперниками, а, наоборот, активно влияют друг на друга, обогащают друг друга.

Поэзия в 60-е годы сумела сказать новое слово. Она уловила атмосферу нового времени и провозгласила ее, хотя не всегда могла удержать взятую высокую ноту. Это было слово о человеческой личности, поставленной перед лицом времени, планеты, вселенной. Поэзия повлияла на прозу, во многом способствовала появлению лирической новеллы, повести.

Сегодня мы наблюдаем процесс обратный– влияние прозы на поэзию, которое проявляется, в частности, в тяготении последней к повествовательности, к эпичности. Но думается, что усиление в поэзии эпичности нельзя объяснить исключительно влиянием прозы. Здесь действует своя, более общая закономерность, выражающая изменившиеся соотношения личности и общества: вместо острого ощущения отдельной личности как таковой приходит все более сильное ощущение связи с движением времени, общества. Единство, неразрывность сознания индивидуального и коллективного полнее всего воплощается в эпической форме, в частности в романе.

Читая, например,– продолжает Н. Ильницкий,– поэму М. Бажана «Ночные раздумья старого мастера», где автор схватывает и черты коллективного портрета, и еле уловимое движение чувства героя, стремясь в потоке истории, где действуют большие массы людей, не потерять отдельной личности как социально творческого элемента, отчетливо видим, что она была подготовлена такими его поэтическими книгами, как «Четыре рассказа о надежде» (1966), «Уманские воспоминания» (1972). Роман в стихах Л. Костенко «Маруся Чурай», одно из наиболее примечательных произведений последних лет, особенно наглядно убеждает, что эпичность прозы и поэзии все же различного свойства. Утверждая единство этического и эстетического начал, единство судьбы поэта и народа, стихотворный роман обнаруживает ресурсы, недоступные прозе, и среди них– способность к предельной концентрации жизненного материала, уплотнение его в условном образе или метафоре, усиливающих динамику конфликтов и характеров. Однако для поэзии отказаться от лирики, от лиричности– это значит потерять собственное «я». Тяготение к эпичности сочетается не с ослаблением лирического начала, а с его углублением, концентрацией мысли. Доказательство тому– вышедшая два года назад книга М. Винграновского «На серебряном берегу».

Интересную метаморфозу,– заметил далее выступающий,– претерпели некоторые поэтические мотивы, развивающиеся на протяжении последних двух десятилетий,– например, «безвинной вины». Эта идея была сформулирована И. Драчом в одном из ранних его стихотворений,– вины за то, что не каждый человек сумел раскрыть заложенные в нем духовные задатки. Сегодня же мы наблюдаем прямую, непосредственную причастность лирического героя всему происходящему вокруг и прямую, непосредственную ответственность за все. Слово и поступок, неразрывность жизненного и эстетического идеала утверждают единство социального и духовного начал в лучших поэтических книгах.

В украинской критике нет обыкновения делить лирику на социально-публицистическую и философско-нравственную, духовную,– и то и другое качество рассматриваются в единстве. И все же практика последних лет свидетельствует, что производственная тема, публицистический мотив не часто поднимаются до глубокого философского обобщения, а остаются на уровне репортажности или риторики, декларации. Заметное угасание «огня в одежде слова» (по выражению И. Франко) вызывает тревогу. Философская, в частности нравственная, проблематика «смещается» от лирики публицистической в сторону созерцательно-рефлекторной. Это свидетельствует среди прочего о том, что космическая тема сегодня раскрывается скорее в пейзажной лирике, чем связывается с решением проблем, встающих в эпоху научно-технического прогресса, как было два-полтора десятилетия назад. Лирический герой не «подчиняет» себе природу, не «завоевывает» космос, он скорее сверяет с ними свои мысли и настроения, видит в них нравственный критерий для себя.

Но, читая многие публикации, с опаской думаешь, не возвращается ли уже в новом, «бытовом» варианте волна «космизма», с той разницей, что вместо прославления побед человеческого разума прославляются тайны мироздания и человека? Слишком часто находим в стихах лишь так называемые «художественные средства», которые поэт использует для «раскрытия темы», но нет ни искреннего чувства, ни людской тревоги, нет личности. Да и создаются такие стихи и поэмы по несколько модернизированному рецепту, известному из старых поэтик: обыкновенную фразу приукрасить вычурными словами. Вот таким образом и появляются «симфонии дождей», «орбиты глаз» и т. п.

На слабость публицистической струи в современной украинской ПОЭЗИИ, на появление в ней новых расхожих штампов указал в своем выступлении и Е. Адельгейм.

–Мое поколение,– заметил он,– воспитывалось на трибунной поэзии В. Маяковского, и должен сказать, что та публицистическая поэзия, которая появляется на страницах сегодняшних газет и журналов, нас часто не удовлетворяет. Наверное, изменился и сам характер трибунной поэзии, и требования, предъявляемые к ней. Да и в прежние годы, я думаю, стихотворение А. Суркова «Землянка» или «Жди меня» К. Симонова во время войны сыграли не меньшую роль, чем призывные стихи, которые были необходимы, и которых много появлялось в печати. Любой призыв беречь природу нужен в поэзии, и все же человек, влюбленный в поэзию А. Фета ила Н. Ушакова, скорее поймет, что´такое природа и как ее надо беречь.

В 60-е годы,– сказал он далее,– в украинскую поэзию пришло талантливое, плодотворно работающее поколение поэтов– Л. Костенко, И. Драч, И. Жиленко, В. Коротич. Они сказали новое, яркое слово в поэзии. Но что происходит затем? Обратимся к творчеству И. Драча. Это большой, своеобразный поэт, он опирается и на опыт европейской литературы, и на опыт фольклора. Но я беру на себя смелость сказать, что И. Драч сегодня не имеет учеников– он имеет подражателей, а подражатели никогда не двигали поэзию вперед. Ныне возникла опасность «модерного» штампа, штампа воображаемых сложностей, за которыми, по сути, не скрывается ничего– ни позиции автора, ни подлинного богатства его внутреннего мира. К сожалению, всего этого не замечает критика и продолжает восторгаться довольно-таки пустым нагромождением сравнений и метафор. Но поэзия всегда выходила из таких ситуаций, за которыми открывались новые яркие страницы. Такая уверенность не покидает нас и сегодня.

Показ социалистического образа жизни, поэтическое восприятие беспокойного мира чувств и переживаний нашего современника– вот что характеризует, с точки зрения Б. Набиева (Баку), развитие азербайджанской поэзии в последние годы. В новых поэтических циклах старейшин азербайджанской поэзии С. Рустама и Р. Рзы, в творчестве таких опытных мастеров лирики, как М. Дильбази, О. Сарывелли, Н. Рафибейли, поэтическое «я» включает активную жизненную позицию, подлинный гуманизм. Весьма многообразна азербайджанская поэзия и с точки зрения формы и стиля. В ней ощущается тяготение к большим свободным лирическим формам (недавно вышедшие книги Дж. Новруза «Гимн человеку» и Ф. Годжи «Человеческий характер»).

И все же национальная поэзия переживает на данном этапе некоторые трудности. До сих пор пишутся и– что самое удивительное– печатаются стихи, не поднимающиеся над обыденностью. Бывают случаи, когда за внешне современной, на первый взгляд безупречной формой не скрывается нового содержания, глубокой идеи. Правда, в настоящее время свободный стих не встречают в штыки, как это бывало лет двенадцать– пятнадцать тому назад; однако нельзя не видеть и того, что иной раз этой формой пользуются как ширмой, чтобы скрыть пустоту мысли и содержания. Конечно, все это не может увести азербайджанскую поэзию с ее магистрального пути– пути современности, высокого гражданского долга и не менее высокого художественного мастерства.

–Критики и поэты,– считает другой азербайджанский критик, А. Мамедов (Баку),– должны задуматься вот о чем: что такое хорошее стихотворение? Когда обращаешься к рецензиям, то получается, что все поэты оптимисты, все посвящают стихи злободневным вопросам, все философы. Но мы не можем прочесть, а что´ же значит в творчестве конкретного поэта отдельное стихотворение, чем оно отличается от других произведений и этого поэта, и других, какие новые идеи и образы несет. Здесь говорили, что творчество молодых отличает профессионализм. Я бы употребил другое слово: умение.

Что мы наблюдаем сегодня? Больше половины всех выпускников филологических факультетов не идут по своему пути, не работают преподавателями в районах Азербайджана, а предпочитают написать несколько стихотворений. Причем создаются эти стихи по совершенно определенному канону: сперва идет посвящение, потом злободневные вопросы, потом любовь, потом тоска по деревне, хотя на самом деле автор очень далек от дел и забот и деревни, и наших современников вообще. Авторы оперируют космическими понятиями, вводят элементы орнаментализма и мифологии.