Сборник работ о сатире

«Вопросы советской литературы», сб. V, под ред. П. Н. Беркова, В. А. Ковалева (отв. ред.), Н. И. Пруцкова, Изд. АН СССР, М. – Л. 1957, стр. 373.

Центральное место в сборнике принадлежит работе А. Бушмина » К вопросу о гиперболе и гротеске в сатире Щедрина». В свое время статья того же автора «О художественном преувеличении» («Литературная газета», 1954, N 118) вызвала много споров и возражений. Статья эта вошла, как часть, в ныне опубликованное исследование. Но если статья давала лишь довольно абстрактную постановку вопроса, то исследование строит свои выводы на конкретном и вместе с тем теоретически направленном анализе щедринских образов.

Выясняя вопрос об удельном весе преувеличения и гиперболы на различных этапах развития сатиры Щедрина, автор правильно подчеркивает многообразие используемых сатирическим искусством художественных средств (в частности, и психологического анализа), в значительной мере еще недооцениваемое даже в специальных исследованиях.

Вместе с тем А. Бушмин ставит некоторые общие теоретические вопросы, связанные с понятиями преувеличения – гиперболы, гротеска. Обоснованно критикует он попытки видеть в преувеличении и заострении важнейшее или даже доминирующее средство типизации. Он справедливо выступает против свойственного литературоведческим книгам и статьям последних лет (в том числе и моим) выпячивания вопроса о преувеличении как художественном средстве.

Думается, однако, что при этом автор довольно упрощенно сводит всякое отклонение от «жизненного правдоподобия», а точнее сказать, от бытовой достоверности к «преувеличению, выраженному во внешней форме», всячески ополчаясь при этом против последнего.

Но дает ли практика сатирической литературы основание выделять в особую художественную категорию преувеличение, которое «выражается во внешних формах»? Ведь с художественной спецификой сатиры тесно связано свойственное различным ее жанрам «свободное отношение к форме», если использовать выражение Щедрина. В отличие от живописи сатира в литературе имеет возможность, так сказать, при поднятом занавесе, на глазах у читателей, свободно изменять очертания образов, неизменно правдиво передавая вместе с тем их сущность.

Далеко не каждую гиперболу позволительно понимать буквально. Часто в ней важно вовсе не внешнее нарушение бытовой достоверности, а ее роль как иносказания. Так, например, в сатирической комедии Мариво «Остров Разума, или Маленькие человечки» действующие лица то становятся ничтожно маленькими, едва заметными для глаза, то вновь приобретают нормальный человеческий рост, в зависимости от того, в какой мере они постигают нормы разумного общежития, господствующие на острове, на который они попали. Очевидно, что использованные здесь приемы преувеличения или, если угодно, преуменьшения никак не могут быть сведены к нарушению «внешней формы». Такое нарушение выступает здесь как юмористическая форма острой сатирической мысли просветителя.

Или разве Маяковский в «Прозаседавшихся» хотел сказать, что какие-то люди действительно разорвались пополам? Это только иносказание, комическая форма сатирической мысли, направленной против тех, кто, вечно спеша на множество заседаний и толком ничего не обсуждая и не решая, «рвутся» на часта.

С другой стороны, совершенно неправильно полагать, что лишь гипербола способна нарушить «внешнее правдоподобие» и бытовую достоверность.