Самое трудное искусство
М. Протасова, И. Темкина, Путешествие длиною в жизнь. О Борисе Лапине и Захаре Хацревине, «Советский писатель». М. 1972, 238 стр.
«Путешествие длиною в жизнь» – название необычное для критического очерка, даже вычурное. Но оно точно передает то, что характерно для облика Бориса Лапина и Захара Хацревина – писателей, которым посвящен этот очерк. Действительно, их человеческая и писательская судьба неразрывно связана с дальними поездками, с нелегкими и длительными путешествиями, с жизнью – во всяком случае, по тогдашним представлениям – на краю света: в горных кишлаках на Памире, чукотских поселках, монгольских степях. И оборвалась их жизнь во время очередной командировки на фронт тяжкой осенью 41-го года: они отправились в уже осажденный Киев; Хацревин был болен, у него была высокая температура, они боялись, как бы об этом не узнал редактор «Красной звезды» и не отменил командировки; при отступлении из Киева они и погибли… В введении авторы «Путешествия…» пишут: «Там, где мы говорим об их творчестве, – мы говорим об их жизни, о личности, о судьбе. Судьбе трагической и возвышенной, воплотившей черты высокого человеческого идеала». Именно такого разговора требуют жизнь и творчество этих писателей.
Критический очерк М. Протасовой и И. Темкиной – первая книга о Лапине и Хацревине. Так случилось, что после войны о них вспоминали лишь друзья-писатели, критики же и историки советской литературы, увы, не перечитывали книг этих писателей (несмотря на то, что в свое время творчеству Лапина и Хацревина в критике уделялось немалое и заслуженное внимание). Но рано или поздно работа, посвященная творчеству Лапина и Хацревина, должна была появиться, потому что созданные ими книги – и это убедительно показано М. Протасовой и И. Темкиной – были в числе тех, что способствовали утверждению чрезвычайно важных тенденций развития молодой советской литературы: ее пристального интереса к нови – социальной, бытовой, психологической (особенно в краях, где революция застала еще феодальные и даже родовые порядки), ее интернационализма, сказавшегося и в тематике, и в эстетических принципах, ее антифашистском пафосе. Все эти особенности творчества Лапина и Хацревина раскрыты авторами «Путешествия…», опирающимися на большой, тщательно собранный и внимательно проанализированный материал. Положения, высказанные в книге, основательно аргументированы, доказаны исследователями.
Почти все творчество Лапина и Хацревина посвящено жизни, как говорилось когда-то, национальных окраин, и сейчас отчетливо видно, что они находятся у истоков того подхода к этому материалу, который стал прочной традицией нашей литературы, – они отвергали экзотику, таящую открытое или скрытое национальное высокомерие, и эстетство, рисовали жизнь таджиков, чукчей, монголов изнутри, ощущая себя участниками этой обновляющейся жизни. М. Протасова и И. Темкина пишут об изображаемой Лапиным «обыкновенной Чукотке», – и это точное замечание. Но не просто замечание. Под этим углом зрения рассмотрены авторами «Путешествия…» и очерки о Чукотке, и очерки о Таджикистане, Монголии.
Хочу только добавить, что об «обыкновенной» Чукотке Лапин написал задолго до того, как появилась «Обыкновенная Арктика» Б. Горбатова. И о Таджикистане Лапин (сначала один, а потом вместе с Хацревиным) писал еще до того, как в Среднюю Азию поехали бригады русских писателей, чья деятельность теперь воспринимается как начало художественного освоения этого края русской советской литературой. В книге «Путешествие…» цитируется одна давняя, 1932 года, рецензия П. Павленко на «Сталинабадский архив» Лапина и Хацревина, которая помогает понять место среднеазиатских произведений этих писателей: «Эта книга – событие в очерковой литературе. Очерки, которыми у нас много занимаются, не могут похвастаться формальными достижениями. Примитивный эмпиризм одних, краеведческие опусы других, лирические пикники третьих давно приелись. Если же сузить круг наблюдения и рассматривать только очерки, написанные о национальных республиках, то впечатление получается еще скуднее. Кроме очерков Н. Тихонова и того же Б. Лапина, немного найдется такого, о чем стоило бы говорить всерьез…»
Лапин и Хацревин были и в числе тех наших писателей, которые еще в самом начале 30-х годов остро почувствовали опасность рвущегося к власти в Европе и в Азии фашизма, поняли, что главная стратегическая цель его агрессивной политики – Советский Союз. Дегероизация империалистической военщины, развенчание фашистской романтики военных «приключений», – этот круг проблем все больше и больше занимает писателей. Авторы «Путешествия…» обнаруживают закономерную связь между антифашистским пафосом книг Лапина и Хацревина того времени и узловой проблемой их предыдущих произведений, «проблемой исторических судеб так называемых малых народов в контрастно противопоставляемых условиях социализма и современной цивилизации империалистического образца».
И еще одну закономерность устанавливают М. Протасова и И. Темкина: к середине 30-х годов «тема фашистской опасности вытесняет в творчестве Лапина и Хацревина все остальные темы», – вот почему они оказались в числе тех писателей, которые стали фронтовыми журналистами еще до войны, точнее говоря, до Великой Отечественной войны, – в 39-м году на Халхин-Голе они уже были сотрудниками газеты нашей группы войск «Героическая красноармейская». Вот почему с первых дней Отечественной войны они стали фронтовыми корреспондентами «Красной звезды»…
Книга М. Протасовой и И. Темкиной заслуживает доброго отношения не только потому, что это первая книга, требующая обычно большого труда по сбору материала, самостоятельного его осмысления, но и потому, что это хорошая книга. Суждения и оценки авторов «Путешествия…», как правило, точны. Они видят не только достоинства, но и слабости анализируемых книг и говорят о том и о другом вполне определенно, но соблюдая меру и такт. Они видят и своеобразие дарования Лапина и Хацревина, особенности и отличия разных их произведений, – в «Путешествии…» немало тонких наблюдений, касающихся и образного строя стихов, и композиции очерков, и использования восточной традиции, и соотношения вымысла и документа.
Впрочем, не все в «Путешествии…» удовлетворяет читателей: я имею в виду не столько изъяны (их немного, они носят частный характер, и я не буду касаться их в короткой рецензии), сколько пробелы (два из них существенны, и на них я остановлюсь), книга нуждается скорее в дописывании, чем в исправлениях.
То, что принято называть литературным фоном, присутствует, как положено, в очерке М. Протасовой и И. Темкиной, но, к сожалению, это по большей части именно и только фон. Если бы он был «плотнее», а главное, более активно «работал» на проблематику исследования, – это, вероятно, привело бы критиков к более глубоким и серьезным выводам о том рожденном своим временем типе писателя, который представляли собой Лапин и Хацревин. По характеру дарования они были прежде всего поэтами, но формировались как писатели в эпоху, когда границы между журналистикой и литературой стали легко проницаемыми, если не призрачными. Шел очень широкий и бурный процесс вторжения журналистики в литературу и литературы в журналистику. Многие романы стали похожи на очерки, а очерки на романы. Самым поэтичным в действительности казалось то, что возникало сегодня и здесь, и очерк воспринимался как вполне подходящее средство поэтического освоения мира. Если бы авторы «Путешествия…», выйдя за пределы литературы, тематически или по материалу перекликающейся с теми или иными произведениями Лапина и Хацревина, сопоставили очерк, скажем, с некоторыми стихами, а быть может, и поэтическими принципами Маяковского, с «Колхидой» и «Кара-Бугазом» К. Паустовского, с «Кочевниками» Н. Тихонова, с повестью (которую сам автор называет «хроникой») «Время, вперед!» В. Катаева, многое в творческом облике Лапина и Хацревина проступило бы отчетливее, яснее стали бы, как принято нынче говорить, типологические черты писателя той эпохи…
И второе. Очень бегло, чересчур лаконично говорится о работе Лапина и. Хацревина – военных журналистов. Она рассматривается по преимуществу в плане биографическом, а не журналистском и литературном. А следовало больше места уделить и этому плану, оценивая военные корреспонденции Лапина и Хацревина не по сегодняшней «шкале», а сравнивая их с тем, что печаталось рядом и параллельно. И тогда наполнились бы конкретным содержанием слова К. Симонова, назвавшего Лапина и Хацревина, с которыми он работал вместе в «Героической красноармейской» и «Красной звезде», «выдающимися военными корреспондентами». Стоило бы, например, перелистать подшивку «Героической красноармейской», чтобы увидеть, какой была эта газета до того, как в ней начали работать Лапин, Хацревин, Ставский, Славин, и какой она стала при них… Лапин и Хацревин и в своих военных корреспонденциях оставались верны той журналистской декларации, которую провозгласил Лапин в одной из первых своих книг: «Говорить правду – самое трудное искусство на свете. Писать только о том, что видел, – самое трудное искусство на свете. Правильно видеть вещи – самое трудное на свете искусство». К слову сказать, вызвавший возмущение многих писателей-фронтовиков выпад П. Глинкина, обвинившего Лапина и Хацревина в «облегченно-примитивном изображении войны и психологии бойца» («Молодая гвардия», 1970, N 5), или был плодом невежества этого критика, или был рассчитан на неосведомленность читателей…
Работа М. Протасовой и И. Темкиной – и этим я хочу закончить рецензию – согрета чувством глубокого уважения к писателям, отдавшим свою жизнь за Родину, она написана с увлечением и страстью и будет, несомненно, интересна не только специалистам. Каждый, кто прочитает ее, захочет познакомиться со ставшими библиографической редкостью книгами Лапина и Хацревина.