Садовник в пустыне (Заметки о творчестве А. де Сент-Экзюпери)

1

Необычна литературная судьба Экзюпери и в то же время знаменательна для современного искусства. Не писательство было главным делом его жизни. Он – один из самых отважных и одаренных летчиков Франции и вошел в литературу, оснащенный опытом любимой и очень характерной для XX века профессии. О смелом, умном, рискованном труде летчика, о новом познании и видении мира, о самолете как орудии и тончайшем инструменте этого нового видения написаны все книги Экзюпери, начиная с первой новеллы 20-х годов «Авиатор» и кончая последними его произведениями эпохи второй мировой войны.

Профессиональный опыт летчика, воплощенный в гибком и точном слове Экзюпери, становится фактом искусства. Но это только одна из особенностей его творчества, симптоматичная для современной литературы. Главное же – в глубокой и поэтической философии гуманизма, пронизывающей все созданное Сент-Экзюпери, в том, что он сказал людям, какое огромное душевное богатство оставил им в своих книгах.

Своеобразие Экзюпери – именно в этом редкостном сочетании профессионального видения летчика с глубоким лиризмом, с философским проникновением в суть жизни. Достаточно сравнить творчество Экзюпери с книгой американского летчика Д. Коллинза «Летчик-испытатель».

Коллинз естественно вошел в многочисленный отряд современных писателей, расширяющих территорию художественной литературы свежим и новым для искусства материалом, – материалом, который раньше можно было найти только в специальных трудах, посвященных той или иной отрасли человеческой деятельности, или в популярных брошюрах. В литературе XX века, когда дело людей, профессиональный труд их, становится главным содержанием жизни, уже трудно написать роман, не включая в него жизненной деятельности героев. Это в равной степени относится и к советской литературе, и ко многим прогрессивным художникам Запада. Но Коллинз, при всей литературной увлекательности его книги, не ставил себе задачи всестороннего освещения жизни. Его книга любопытна точностью профессионального зрения и показом психологии человека в его деле, притом деле необычном и новом, которым он постепенно овладевает.

Сюжет книги Коллинза исчерпывается историей того или иного летного эпизода. Автор поглощен показом самого ремесла, фактическим описанием происходящего.

Экзюпери же – прежде всего художник, освещающий жизнь в целом, но освещающий ее с помощью своего профессионального опыта. Полет в буквальном смысле слова сочетается у Экзюпери с полетом мысли, с умением передать всю полноту и многогранность его отношения к людям, жизни, современности.

Всякое творчество для Экзюпери неотделимо от реальной деятельности человека, от его труда. И слово для Экзюпери становится искусством только тогда, когда оно опирается на конкретный опыт. Это делает слово весомым, точным, подлинным. Экзюпери не раз говорил, что не представляет себе писателей, которые не возвращаются от письменного стола к своему постоянному делу, потому что этого жизненного дела у них никогда и не было. Они никогда не переодеваются, – с неодобрением и жалостью говорит Экзюпери¹.

Любопытны в этом плане ответы Экзюпери на вопросы французского журналиста Эстана. Эстан спрашивает его: «Что для вас важнее – авиация или литературное творчество? В чем вы больше и лучше раскрываете себя?»

Экзюпери отвечает: «Я не признаю такого разделения и тем более противопоставления деятельностей. Для меня летать и писать – это нечто неразрывное и единое. Важно одно – действовать и во всем развивать в себе совершенство. Летчик и писатель сливаются в едином сознании человека, действенно творящего жизнь».

Но на вопрос: «Если бы вы не были летчиком, стали бы вы все же писателем?» Экзюпери отвечает утвердительно: «Конечно, только элементы жизненного опыта были бы иными, а внутреннее поле жизненного восприятия мира осталось бы тем же»².

В другом интервью (с Жаном Баратье) Экзюпери говорил: «Если бы я был не летчиком, а углекопом, я искал бы материал для себя в шахте. Ну, а если бы я был просто литератором – я нашел бы свой материал в собственной библиотеке» ².

Словом, отправная точка литературы, основа искусства для Сент-Экзюпери всегда в той или иной деятельности человека. И в сознании своих современников Экзюпери всегда прежде всего человек действия.

И о специфике искусства Экзюпери думает так же интенсивно, как о специфике своего летного дела. Экзюпери очень хорошо понимает, что мало одного, хотя бы и самого нового, самого проверенного жизнью материала. Важно художественное зрение. В предисловии Экзюпери к книге Анны Линдберг «Подымается ветер» (1939) он высказывает мысль, применимую и к его собственному творчеству: «Она пишет не о самолете, а с помощью самолета».

Самолет для авиатора такое же орудие познания мира, как плуг для крестьянина, лопата и ножницы для садовника, рубанок для плотника, наковальня для кузнеца. Экзюпери не раз настаивает на этом сравнении оснащенной новейшей техникой профессии летчика с древними, как мир, ремеслами и трудом на земле. Это тоже существенный элемент его жизненной философии.

В «Ночном полете» он говорит о старом механике Леру: «Оглядываясь на прожитую жизнь, этот человек испытывал спокойное удовлетворение столяра, отполировавшего чудесную доску…» В «Земле людей», восторженно вспоминая о своем друге летчике Гильоме – мужественном, выносливом, скромном, – Экзюпери сравнивает его с плотником, который, «приступая к работе, устанавливает деревянную деталь, тщательно, как равный с равной, знакомится с ней, ощупывает, измеряет и безо всякого пренебрежения изучает все ее достоинства».

Но чаще всего и в «Земле людей», и в «Военном летчике», и уже более обобщенно и символично в «Маленьком принце», и в последней, незавершенной своей книге «Цитадель» Экзюпери сопоставляет дело летчика с трудом крестьянина и садовника.

«Подобно крестьянину, совершающему обход своей земли и по тысяче примет предугадывающему, какова будет весна – грозят ли заморозки, надвигается ли дождь, – профессиональный летчик тоже распознает признаки снега, признаки тумана, признаки хорошей ночи» («Земля людей»).

Работа крестьянина и садовника для Сент-Экзюпери – глубочайший символ жизни в ее движении и произрастании, символ, связывающий человека с землей и природой, символ, объединяющий людей в общем деле бытия. В последних книгах и личных письмах Экзюпери именно образ садовника станет основным философским и лирическим символом его творчества.

Важно отметить и другое. Говоря о любимом своем летном деле, Экзюпери сравнивает его не только с разными ремеслами, но и с искусством поэта. И это не случайно. В «Земле людей» он обращается к Гильоме: «Подобно поэту, ты умеешь наслаждаться первыми проблесками зари».

Самолет, доведенный до совершенства в абсолютной простоте, лаконичности и целесообразности его конструкции, Экзюпери сравнивает с поэмой. И летчик виртуозно управляющий своим самолетом, вкладывающий в него свой дар, полностью сливающийся с ним, каждый раз подобно поэту открывает мир заново. Владение ремеслом не делает работу летчика будничной и прозаичной. Каждый раз, когда самолет отправляется в небо, летчик переживает это как рождение чуда. «Пилот сжимает в руках руль, и эта мощь вливается, как некий дар, в его подставленные ладони. И по мере того, как он получает этот дар, металлические части управления становятся передатчиками велений человека. Когда мощь эта окончательно созрела, пилот легчайшим движением, как бы срывая цветок, отделяет самолет от воды и утверждает его в воздухе» («Земля людей»). Пилот «за орудием и через него» снова обретает мать-природу – «природу, близкую садовнику, мореплавателю или поэту».

В целом ряде сатирических и фантастических утопий, особенно английских и американских, усиленное развитие современной техники представлено как угроза уничтожения всего живого в человеке, как опасность замены человека механизмами и роботами. Страх стандарта, обезличенности, суррогата жизни отразился в трагических гротесках столь разных по характеру и масштабу писателей, как Хаксли («Прекрасный новый мир.») и Бредсбери («450° по Фаренгейту»). В этих сатирических утопиях перед нами изуродованный, съеденный техникой мир, в котором дети, рожденные живыми людьми, и книги, написанные живыми авторами, стали экспонатами в музее; мир, где людей изготовляют серийно в автоматических инкубаторах – альфы, беты, гаммы, где живой человеческий голоси живая человеческая мысль заглушены «радиоконсервированной» музыкой, стандартными и тоже автоматическими чужими идеями, где даже доносчиков заменяет кибернетический пес, кусающий провинившихся кокаиновым зубом. Эти книги разоблачают механическую цивилизацию, убивающую живую душу. В них – крик ужаса и тоски по естественному человеку, разлученному с природой и землей. Наряду с меткой и справедливой сатирой в утопиях этих отразилась и паническая, слепая боязнь техники вообще.

Наоборот, Экзюпери видит в авиации новый источник мудрого проникновения в природу, новые возможности овладения тайнами и дарами земли. И в этом он очень близок нам. Экзюпери, как подлинный гуманист, воодушевлен идеей всестороннего и гармонического развития человека. Для него техника не только не отрывает человека от природы, а становится более совершенным способом познания ее. Именно с этой точки зрения Сент-Экзюпери вдохновенно пишет о самолете в «Земле людей».

«Самолет – несомненно, машина, но и замечательное орудие познания. Это орудие позволило нам открыть подлинное лицо земли… с высоты наших прямолинейных траекторий открываем мы основу основ планеты – фундамент из скал, песка и соли, на котором, словно мох между камней развалин, иногда отваживается цвести жизнь. И вот мы превращаемся в физиков, в биологов, наблюдающих в глубине долин прекрасные творения цивилизации, расцветающие, словно парки, когда им благоприятствует климат. Пользуясь иллюминаторами как научными приборами для наблюдений, мы судим о человеке в масштабах вселенной. Мы по-новому перечитываем свою историю».

Как близко и своевременно звучат эти слова сегодня – в дни величайшего торжества человеческого духа, в дни создания спутников и подвига первых в мире космонавтов!

Радость творческого и гармонического овладения миром озаряет книги Экзюпери. Но как бы тонко и проникновенно ни передавал он меняющийся пейзаж земли в движении, с каким бы знанием дела ни описывал наблюдения и чувства пилота во время воздушных рейсов, его книги не были бы так значительны и насущно нужны, если бы их не одушевляла неугасимая и неутоленная любовь к людям, если бы земля, увиденная с высоты, не была для Сент-Экзюпери прежде всего землей людей.

«Величие всякого ремесла, быть может, прежде всего в том, что оно объединяет людей. Есть только одна подлинная ценность – это связь человека с человеком».

Многообразие связей с жизнью порождает многообразие и богатство ассоциаций, сближений, соотношений вещей в творчестве Экзюпери. Именно человеческая и философская широта его мировосприятия требовала создания нового и сложного литературного жанра. Экзюпери в своих книгах свободно сочетает профессиональный очерк о летчиках, злободневный репортаж, философские размышления о жизни, дневник и задушевный разговор с близкими людьми. Недаром письма к матери, друзьям и подруге юности Рене Соссин похожи на страницы из «Земли людей», «Военного летчика», «Послания к заложнику». Все творчество Экзюпери – мысли вслух современника, проникновенно откликающегося на жизнь своей страны и эпохи, – современника, обогащенного остро профессиональным видением. Летчик и писатель, деятель и творец в нем неразделимы. Поэтому нам интересно все написанное Экзюпери – от законченной повести до предисловия к чужой книге, от символической сказки до отрывка из личного письма. Но к наиболее глубокому и самобытному выражению себя и самых дорогих своих мыслей он пришел не сразу. Каждая книга его – новая ступень поисков и открытий, выводов и находок, а иногда утрат.

2

В 1926 году в журнале «Серебряный корабль» появилась первая новелла Экзюпери «Авиатор», вернее отрывки из нее. Друг и впоследствии соратник Экзюпери – Жан Прево, редактировавший «Авиатора», в заметке, предпосланной новелле, знакомит читателей с новым талантом, вошедшим в литературу.

«Экзюпери – профессиональный летчик. Я встретил его у друзей и был восхищен силой и тонкостью, с которой он описывал свои впечатления. Потом я узнал, что он их записал. Я очень хотел прочесть записанное им. Он, по-видимому, потерял свою рукопись, восстановил ее по памяти (он всегда все создает мысленно, прежде чем записывать) и вручил мне эту запись, которую я помещаю в отрывках. Это прямое и точное мастерство. Это дар подлинности, поразительный для начинающего» ³.

Экзюпери в этом литературном дебюте поэтически претворил свой профессиональный опыт, открыл новый, очень насыщенный ритм повествования, искусство схватывать впечатления в буквальном смысле слова на лету и сочетать их со сложным течением мысли героя. Но это пока еще только «проба пера», только наметки, почти целиком использованные в первом и единственном романе Экзюпери «Южная почта», напечатанном в 1928 году.

Даже имя героя не изменилось. В центре романа Экзюпери все тот же летчик Жак Бернис. В этой первой законченной книге Экзюпери еще не нашел своего неповторимого жанра. В отличие от последующих его вещей «Южная почта» ближе к традиционной форме романа с центральным героем, любовной коллизией, четким сюжетом. Книга резко и несколько механически делится на обрамление, описывающее героя в полете со всеми профессиональными деталями авиационного дела, и на собственно «роман» – отношения Берниса и Женевьевы.

Роман, как всегда у Экзюпери, автобиографичен, но центральный лирический образ раздвоен. С одной стороны, это «я» автора, с другой – это самостоятельный герой Жак Бернис. Бернис любит подругу своего детства Женевьеву. Она окружена поэтическим ореолом воспоминаний. Она – душа детства, юности, уюта и тепла, фея порядка и прелести жизни, обаяние земли и дома. К ней хочется вернуться из космических пространств неба.

Здесь возникают тема, любимый мотив Сент-Экзюпери, проходящие через все его книги: возвращение к истокам жизни, к воспоминаниям детства, ко всему, что сохраняет чистоту и силу творческой фантазии и доброй непосредственности в человеке.

Таким символом детства и дома предстает Женевьева в воспоминаниях и мечтах. В ней устойчивая прочность вековечных традиций жизни. А Бернис окружен тревогой, беспокойством, нигде не пускает корней, обречен на вечную «перемену мест» и разлуку. Женевьева покидает Берниса, и он, лишенный опоры этой любви, теряет себя. Женевьева умирает, а он в последнем полете разбивается. Друг находит обломки самолета, мертвого Берниса и чудом уцелевшую почту. Почта доставлена вовремя.

Личная трагедия Берниса, описанная с какой-то смутной недосказанностью, не органична для творчества Экзюпери. В раскрытии этой трагедии проявилось большое мастерство и психологический талант художника, но это не его сфера, не в этом дано ему сказать свое новое слово в искусстве. И не случайно «Южная почта» – единственная книга Экзюпери, в которой любовный роман занимает центральное место. Настоящий Экзюпери виден здесь не в описании любовной коллизии, а в раскрытии поэзии летного дела, в том ощущении творчества, которое охватывает летчика с первой минуты полета.

«Я только труженик. Я доставляю почту на юг. А для труженика, каждый день начинающего создавать мир, – мир создается заново».

Здесь намечается подлинный Экзюпери. Об этом чувстве творца, тысячью нитей связанного со всеми людьми, работающими и живущими на земле, говорит он во всех своих вещах.

3

Вторая повесть Сент-Экзюпери «Ночной полет» (1931) в еще большей степени, чем «Южная почта», отразила его собственный опыт летчика.

В то время Экзюпери служил под началом Дидье Дора – директора французской почтовой авиации. Дора в какой-то степени послужил прототипом героя «Ночного полета» Ривьера. В те годы ночные полеты почтовой авиации практиковались впервые, были очень рискованными и, несмотря на мужество и мастерство пилотов, часто кончались катастрофами.

Именно в «Ночном полете» Экзюпери передал пафос и драматизм работы летчика, овладевающего стихиями, когда каждый воздушный рейс – это выигранная или проигранная битва.

1. P. Chevrier, Saint-Exupery, Paris, 1958, p. 37. «»LeFigarolitteraire», 27. V. 1939.[↩]
2. »LesNouvelleslitteraires», 18. III. 1939. [↩]
3. Antoine de Saint – Exupery, Un sens a la vie, Paris, 1956, p. 15.[↩]