С русского – на русский

В Литературном институте, где я учился, фольклор и древнерусскую литературу нам читал Сергей Константинович Шамбинаго. Это был тучный, очень старый, даже дряхлый, как нам тогда казалось, человек. На кафедре он восседал в академической ермолке. Плечи его всегда были прикрыты каким-то ветхим пледом.

Удивил он нас сразу, на первой же своей лекции. Она была посвящена краткому обзору всех школ и направлений русской фольклористики. Заканчивался этот перечень изложением основных принципов исторической школы. А последняя реплика профессора была такая:

– Поскольку ученики мои, братья Соколовы, теперь марксисты, то выходит, что глава исторической школы сейчас я.

Чтобы вот так вот прямо, во всеуслышание, объявить себя отказавшимся примкнуть к великому учению, в то время надо было быть либо человеком редкостного мужества, либо – окончательно выжившим из ума. Мы склонились к последнему объяснению.

Профессор Шамбинаго был, конечно, чудаком. Но монстром он не был.

Первый наш студенческий экзамен мы сдавали именно ему.

Нас было четверо: неразлучные тогда Бондарев и Бакланов, Гриша Поженян и я. Экзамена этого все мы очень боялись и, чтобы победить свой страх, не стали дожидаться официально назначенного дня, а решили пойти навстречу этому суровому испытанию, встретить его, так сказать, грудью. Договорившись по телефону и заручившись согласием профессора проэкзаменовать нас досрочно, мы отправились к нему домой.

Трое из нашей четверки пришли в институт с войны, и только я один – прямо из школы. Поэтому я среди друзей считался эрудитом. Как я уже сказал, представления наши о древней русской литературе были весьма туманны, и на военном совете было принято такое решение: как только по ходу экзамена кто-нибудь из нас начнет плавать, я (как самый насвистанный) сразу задам профессору какой-нибудь хитроумный вопрос и таким образом отвлеку его внимание от бедственного положения товарища.

И вот мы пришли.

Не успели мы войти и толком поздороваться, как я получил от кого-то из друзей резкий удар локтем в бок. Намек я понял: ребята жутко трусили и мне предлагалось вопрос мой задать сразу же, немедленно, чтобы заранее, еще до экзамена, расположить к нам профессора, по возможности смягчить его суровость.

Не придумав ничего лучшего, я сказал:

– У нас к вам вопрос, Сергей Константинович. Какой перевод «Слова о полку Игореве» вы считаете лучшим?

– Мой! – яростно рявкнул старик.

Усадил нас рядком на диван и долго объяснял, чем именно все другие переводы «Слова» уступают его, единственно верному, переложению и толкованию великого памятника древней русской письменности. А в заключение сказал:

– Только никогда применительно к «Слову» не употребляйте слово «перевод». Надо говорить не «перевод», а – «пересказ». Никаких переводов «Слова о полку Игореве» нет и быть не может. Мыслимое ли это дело – перевод с русского языка на русский!

Приняв у нас экзамен и провожая до дверей, он повторил:

– Итак, запомните. Крепко запомните. На всю жизнь… Не перевод, а пересказ. Не может быть перевода с русского языка на русский.

По правде говоря, такая зацикленность на этой теме тогда показалась мне одним из многочисленных чудачеств милого старика. Тем более, что к «Слову о полку Игореве» эта его сентенция, как мне тогда представлялось, была применима не вполне. Все-таки, что ни говори, а современный русский язык от языка «Слова» отличается сильно. Пожалуй, не меньше, чем русский от украинского.Так что слово «перевод» в данном случае вполне уместно. Ну, а насчет других русских поэтов… Разве придет кому-нибудь в голову идея перевести «с русского на русский» Пушкина или Лермонтова? Так что такая опасность нам, слава Богу, не грозит…

Но, как сказал Александр Александрович Блок, – «И невозможное возможно…» Или, как любил, бывало, говаривать Борис Абрамович Слуцкий: «Как взяться!»

Не так давно вышла в свет книга М. Гаспарова «Экспериментальные переводы»¹.

В чем состоит их экспериментальность, станет видно из дальнейшего. Пока же скажу, что в числе переведенных маститым нашим ученым поэтов есть и Пиндар, и Ронсар, и Мильтон, и Гёльдерлин, и Джон Донн, и Верхарн, и Рильке, и Элиот, и Киплинг, и Оден, и Клейст, и Кавафис… В общем, им «экспериментально» переведена чуть ли не вся мировая поэзия. И русская поэзия при этом тоже не обойдена. Целый раздел этой удивительной книги посвящен переводам – с русского на русский – стихов Батюшкова, Жуковского, Пушкина, Баратынского, Вяземского, Гнедича, Козлова, Полежаева, Лермонтова.

Для наглядности я приведу лишь три примера: из Пушкина, Лермонтова и Баратынского.

1. Гаспаров М. Экспериментальные переводы. СПб.: Гиперион, 2003.[↩]