С. М. Гершензон: «Я расскажу о том, чего никто не знает…». Вступительная заметка и публикация Я. Кумока

С. М. ГЕРШЕНЗОН:
«Я РАССКАЖУ О ТОМ, ЧЕГО НИКТО НЕ ЗНАЕТ…»

С Сергеем Михайловичем Гершензоном я познакомился в 1984 году на одном из симпозиумов по истории науки. Крупный ученый-биолог, действительный член Академии наук Украины, Герой Социалистического Труда, он живо интересовался прошлым не только своей научной отрасли (генетика, микробиология), но и смежных дисциплин. Я подарил ему мою книгу о геологе А. Карпинском, последнем президенте Императорской и первом – Российской Академии наук. Завязалась переписка. Я попросил Сергея Михайловича поделиться воспоминаниями об его отце.

Имя Михаила Осиповича Гершензона было к тому времени усилиями официальных идеологов предано забвению – полному, совершенному и, казалось бы, вечному – навсегда. Труды его не переиздавались, даже упоминания о них и о нем самом вычеркивались из критических статей и научных исследований. Ныне, когда издан трехтомник его сочинений, видно, какого масштаба гуманитарий это был. Историк литературы, исследователь славянофильства и западничества, философ, публицист, прославившийся статьей «Творческое самосознание» в нашумевшем сборнике «Вехи»… Один из основателей и первый председатель Всероссийского союза писателей. Остракизм, которому посмертно он был подвергнут, тем более удивителен, что Михаил Осипович не был эмигрантом, хотя запросто мог им стать: жил, работал и умер в Москве в 1925 году!

Просьба моя упала, видимо, на добрую почву. Вскоре я стал получать из Киева довольно увесистые послания, которые нетерпеливо прочитывал. «Я оказался в счастливой роли читателя романа с продолжением», – благодарил я Сергея Михайловича в одном из ответных писем. Сергей Михайлович писал исключительно «по памяти», не пользуясь документами. У него их под рукой и не было; кроме того, загруженность научной деятельностью, на которую он часто ссылался в письмах, отнимала все время. Последним обстоятельством, как мне представляется, объясняется некоторая суховатость и лапидарность стиля.

Память у Сергея Михайловича была отменная, в чем я неоднократно убеждался. Все же потребность перепроверить – не то чтобы даты, это я и без него мог бы сделать, – а, важнее, характеристики и оценки ряда персонажей и событий, выведенных в его записках, ощущалась мною. Обсуждать их по телефону было неудобно. Мы договорились о встрече. Предполагалось, что произойдет она, скорее всего, в Киеве. Сергею Михайловичу было как-никак восемь десятков лет (он родился в 1906 году). С этим нельзя было не считаться, хотя в моей памяти он остался бодрым, подтянутым, сухощавым человеком, время которого было расписано по минутам. Когда он приезжал в Москву, я навещал его в «академической» гостинице на Октябрьской площади.

Но… грянула перестройка со всеми ее страстями и пертурбациями. Украина стала независимым государством. Появилась возможность издать рукописи, написанные ранее «в стол». А в 1995 году я узнал о смерти Сергея Михайловича…

Спустя двадцать лет я перечитал те старые письма. Они нисколько не утратили своей ценности. Решаюсь предложить их читателю в том виде, в каком прочитал их когда-то сам.

В 2000 году в издательстве «Захаров» вышли воспоминания дочери М. Гершензона Н. Чегодаевой. Они замечательны по теплоте и свежести восприятия былого. Брат и сестра были в странной многолетней размолвке, и любопытно, что, не общаясь друг с другом, мемуары писали примерно в одно время и почти в одинаковом возрасте. Несравнимые по объему, воспоминания эти не перекрывают друг друга, а – дополняют.

ИЗ ПИСЕМ СЕРГЕЯ МИХАЙЛОВИЧА ГЕРШЕНЗОНА

1

16.08.1985.

<…> Я охотно напишу Вам о своем отце <…> Думаю, что сведения, которые я Вам сообщу, не смог бы представить никто другой <…> Я смог бы осветить следующие вопросы:

Происхождение отца, его образование и кое-какие сведения о его работе до женитьбы (т. е. до 1902 г.).

Женитьба и семейная жизнь отца.

Круг его ближайших знакомых в дореволюционную пору, литературные вечера в нашем доме.

Его приятие Октября, его деятельность (т. е. то, что я о ней знаю) в первые годы Советской власти, круг его ближайших литературных знакомых в эти годы.

Его поездка (с семьей) для лечения в Германию в 1922 – 23 гг., встречи там с некоторыми из бывших его знакомых, ставших эмигрантами. Отказ его от предложений стать эмигрантом, возвращение в Москву.

Его болезнь и смерть (неверно описанные в воспоминаниях Вересаева).

Естественно, мои воспоминания будут отражать то, как эти вопросы преломлялись в моем мальчишечьем и юношеском восприятии, но все, что я напишу, будет вполне правдиво, без всякого домысливания.

2

1.06.1986.

Отец вообще мало общался с детьми, т. е. со мною и, тем более, с моей сестрой; но несколько раз, главным образом во время моей тяжелой болезни в 1919 г., он рассказывал мне о своих родителях и ранней молодости. Вот то, что я запомнил из этих рассказов…

Родился М. О. в 1869 г. в Кишиневе. Его отец, т. е. мой дед, имел на окраине города небольшую лавку, где торговал сукном; одновременно он служил писарем в полицейском участке: должность эта была ему предоставлена как хорошо владеющему грамотой, что в местной полиции высоко ценилось – все городовые были малограмотны. Был мой дед очень некрасив, рыжий и маленького роста (его малый рост унаследовал М. О.). Мать М. О., т. е. моя бабушка, которую я знал только уже старушкой во время ее ежегодных приездов в Москву в гости к М. О., была, напротив, очень хороша собою. М. О. берег и показал мне ее фотографию, снятую, когда ей было 15 лет. На ней она выглядит настоящей красавицей, с тонкими чертами лица, маленьким носиком, большими глазами, прекрасной стройной фигуркой. Она была дочерью владельца корчмы для ломовых извозчиков, тоже находившейся на окраине Кишинева. Ее отец (мой прадед) был крупным, коренастым, очень сильным мужчиной; ломовые извозчики уважали его за тяжелую руку (он много дрался), часто занимали у него в долг деньги. История брака родителей М. О. такова. Когда бабушке исполнилось 15 лет, прадед решил, что пора отдавать дочь замуж. Выбрал ей жениха – того рыжего писца из полицейского участка, который затем стал моим дедом. Прадед гордился этим выбором: как-никак писец в том обществе был лицом привилегированным и почти интеллигентом; прадед заполучил его, обещав за дочерью «хорошее приданое». Затем прадед устроил смотрины: пригласил жениха поглядеть на свою невесту, которой тот раньше не видал (невеста тоже совершенно не знала жениха, но ее мнение во внимание не принималось). В разгар ужина, на котором невеста сначала отсутствовала, прадед вызвал ее к столу и, указав на жениха, сказал ей: «Вот твой будущий муж». Невеста ответила: «Я за него не пойду». Такое неслыханное непослушание возмутило прадеда, и он тут же ударил дочь по уху так сильно, что она упала и на всю жизнь осталась глухой на это ухо (была порвана барабанная перепонка). Свадьба состоялась через несколько дней. От этого брака родились два сына. Старший, Абрам Осипович, был крупным врачом-педиатром, председательствовал на нескольких Всероссийских съездах общества педиатров, организовал в ряде городов России (еще в дооктябрьский период) сеть детских молочных кухонь (эти кухни тогда назывались «Капля молока»). Жил он в Одессе, за исключением времени, когда участвовал полковым врачом в русско-японской войне и начальником военного госпиталя в русско-германской войне 1914 – 1918 гг. После Октября вел в Одессе большую общественную работу, а когда умер (30-е гг.), Одесский горсовет переименовал переулок, где жил А. О., в улицу Гершензона, и это название она носила вплоть до Отечественной войны. Младшим сыном был М. О.

За время, пока братья подросли (примерно за 16 – 17 лет), дед разбогател, стал владельцем первого парохода, курсировавшего по Днестру, что приносило хороший доход. Но семейная жизнь деда и бабушки была очень тяжелая. Бабушка с самого первого дня терпеть не могла деда и постоянно показывала ему свое отвращение. В конце концов, после двух десятков лет супружества, дед не выдержал, оставил все свое имущество жене и детям и почти без средств эмигрировал в Аргентину. Оттуда он через год прислал единственное письмо, адресованное М. О. Это письмо М. О. хранил и при одном из своих рассказов дословно мне его перевел (оно было на идиш). Дед сообщал, что живет в Буэнос-Айресе в еврейском районе, где все жители жестоко бедствуют; сам он зарабатывает на кров и пищу тем, что собирает по всему городу в помойках тряпки и кости и продает их скупщику. Лучше него живут только евреи, которые торгуют своими женами и дочерями; кончает письмо тем, что несомненно пропадет в этом аду. Вскоре после этого дед обратился в русское консульство в Буэнос-Айресе с просьбой отправить его в Россию за казенный счет. Консульство купило ему билет 4-го класса на пароход, шедший в Россию, но в пути дед заболел «горячкой», умер и был похоронен в океане. Об этом вдове сообщило из Генуи тамошнее русское консульство.

Дед хотел, чтобы оба сына получили высшее образование. Старшего, А. О., он отправил в Киев учиться на врача; а М. О. послал учиться на инженера в Берлин, в политехникум, где тот и проучился около двух лет. Но М. О. с ранних лет мечтал изучать историю; к технике его совершенно не тянуло. Поэтому, еще будучи в Берлине, а также во время приездов в Россию на каникулы, он стал выяснять через разных знакомых возможность поступления на историко-филологический факультет Московского университета. Вскоре, преодолев большие трудности, М. О. удалось это осуществить…

3

9.07.86.

За полтора или два года, проведенные в берлинском политехникуме, М. О. окончательно пришел к выводу, что профессия инженера ему не подходит, и он вернулся в Россию; не заезжая к матери, отправился в Москву, предварительно договорившись со своим знакомым, москвичом Максаковым, студентом историко-филологического факультета Московского университета (в последующем Маклаков был видным общественным деятелем, кажется, кадетского направления; в дальнейшем, после окончания университета, М. О. с ним полностью разошелся и связи не поддерживал). Маклаков в своем письме обещал М. О. помочь вступлению в университет; но сразу же М. О. столкнулся с трудностями. Во-первых, нелегко было найти жилье: как еврею без высшего образования, ему разрешалось жить только в черте оседлости, и снять жилье в Москве, не имея прописки, удалось только спустя некоторый срок. Во-вторых, выяснилось, что принять М. О. в Московский университет на законном основании нельзя, поскольку на этот год (1896 или 1897?) процентная норма для евреев была уже заполнена. Но Маклаков устроил свидание М. О. со своим знакомым, видным историком, профессором университета Павлом Виноградовым (перед войной 1914 – 1916 гг. Виноградов был приглашен в профессуру в Англию, в Оксфордский университет, и в Россию больше не вернулся). Беседа с М. О. произвела на Виноградова хорошее впечатление, и он позволил М. О. посещать лекции на историко-филологическом факультете в качестве вольнослушателя, а через год добился зачисления М. О. студентом. В течение 4-х студенческих лет М. О. занимался под непосредственным руководством Виноградова, которого с благодарностью вспоминал всю жизнь. Из других профессоров Московского университета считал вторым своим учителем профессора Герье, тоже выделявшего М. О. из числа студентов за его успехи.

В студенческие годы М. О. жил в материальном отношении очень трудно; отца уже не было в живых, мать жила у сына в Одессе. Помощь М. О. получал лишь изредка в очень малом размере от брата, только еще начинавшего врачебную деятельность. Средства к существованию М. О. добывал в те годы в качестве приходящего учителя в семьях, где дети учились дома, а потом к этому прибавилась нерегулярная работа по переводу статей с немецкого и французского для журнала «Вестник Европы». Окончил М. О. университет в 1900 или 1901 г. с золотой медалью, а его выпускное сочинение (из истории Рима) было напечатано университетом, что делалось изредка и только для особенно выдающихся выпускных работ.

В университете М. О. подружился с Николаем Борисовичем Гольденвейзером (впоследствии – преподаватель латыни в Московском лицее, а позже переводчик с латыни и на латынь для разных издательств, библиотек и институтов). Через него М. О. познакомился с его сестрой, Марией Борисовной Гольденвейзер, и женился на ней (в 1902 или 1903 г.). Женился, как он сам потом говорил, безо всякой любви, а для того, чтобы прекратить надоевшее ему холостяцкое существование и иметь домашний очаг. Следует сказать несколько слов о семье Гольденвейзеров. Борис Соломонович Гольденвейзер (отец жены М. О. и мой дед с материнской стороны) родом из Кишинева, но с молодых лет жил в Москве, что разрешалось, т. к. он еще в молодости крестился, а крещеные евреи имели право жить вне черты оседлости. Женат он был на обедневшей орловской дворянке Варваре Щекотихиной (моя бабушка с материнской стороны). Был преуспевающим присяжным поверенным, много зарабатывал адвокатской деятельностью, но дважды проигрывал в карты с описью и продажей всей обстановки, переселением с семьей в какую-то лачугу из роскошной квартиры. Жена его рано умерла, оставив ему четверых детей; о старшем, Николае Борисовиче, уже упоминалось выше; второй была Татьяна Борисовна, бесцветная особа, оставшаяся незамужней, жила почти всю жизнь в роли приживалки или экономки у младшего брата, о котором ниже; третьей была моя мать, бывшая до замужества школьной учительницей в младших классах, а в 26 лет вышла замуж за М. О. и затем нигде не служила; четвертым был Александр Борисович, известный пианист, близкий друг Льва Толстого (о котором издал свои воспоминания); после Октября был много лет ректором Московской консерватории.

Брак М. О. с моей матерью не был оформлен, так как тогда евреям запрещалось жениться на православных. Мать, как и все Гольденвейзеры, была православной, и к тому же искренне верующей, соблюдала все церковные праздники, ходила в церковь, дружила с причтом приходской церкви.