№9, 1965/Обзоры и рецензии

С любовью к литературе

«Писателя Франции», «Просвещение», М. 1964, 699 стр.

Коллективный труд «Писатели Франции» задуман как учебное пособие. Каждый из пятидесяти восьми очерков – в одно и то же время и биография, и портрет, и творческая характеристика. В хронологическом порядке представлены французские поэты, прозаики, драматурги разных эпох – от Вийона до Арагона. Каждый из них отчетливо виден здесь и как художник, внесший свою долю в общее культурное достояние человечества, и вместе с тем как сын своей страны и своего времени, и как живой человек, со своим характером, судьбой, страстями.

Студенты и преподаватели высшей школы привыкли воспринимать скуку учебников как неизбежное зло. Авторы книги «Писатели Франции» поломали установившуюся дурную традицию. Они на практике доказали, что пособие, рассчитанное на учащуюся молодежь, да и шире – на большой круг читателей-неспециалистов, желающих пополнить свои знания, может быть написано строго научно и в то же время увлекательно. История литературы перестает здесь быть скоплением однообразных фактов: «писатель А. изобразил… писатель Б. разоблачил», – и вырисовывается как остродраматический процесс. В многоцветной истории трудов, поисков, находок, взлетов, столкновений, житейских бед и творческих побед французских писателей на протяжении пяти столетий отражается развитие литературы в целом, его внутренняя логика и закономерность.

«Передовая французская литература, – пишет в предисловии составитель книги Е. Эткинд, – одна из самых боевых, человечных, темпераментных литератур мира. Ей глубоко чужда отвлеченная метафизичность или равнодушное эстетство. Она всегда в гуще событий». Эта мысль конкретизируется в последующих очерках. Авторы далеки от наивного намерения- каждого из крупных французских писателей обязательно изобразить борцом за прогресс. Взаимоотношения этих писателей с передовой социальной мыслью их времени складывались по-разному, подчас приобретали характер запутанный и противоречивый. Но так или иначе авторы очерков все время ставят перед собой задачу: выяснить, как именно реагировал тот или иной создатель прославленных стихов или романов на общественные битвы его времени и какой отпечаток налагали эти битвы на его искусство. Биография помогает проникнуть в тайны творчества.

Случайно ли, что самые смелые и полные жизни стихи, написанные в средневековой Европе, принадлежат отщепенцу и бродяге? «Поэзия Вийона, – напоминает И. Эренбург, – родилась не в передних, а в притонах и в тюрьмах». Вийон был вором, но не был царедворцем. Именно поэт, стоявший вне рамок феодальной иерархии, и мог в ту пору найти в себе творческую дерзость, чтобы заговорить голосом народа – придавленного и неунывающего. В скептических изречениях Монтеня по-своему сказались гуманные стремления времени. Н. Рыкова пишет об авторе «Опытов»: «У него, врага догматов и абсолютов, стихийного релятивиста, был свой непререкаемый абсолют: высокая оценка человека и отсутствие каких бы то ни было сомнений в том, что он – разумная, достойная и благая мера вещей». Поэт-гугенот Агриппа д’Обиньи встает в очерке С. Беликовского как неистовый и неугомонный воитель: «Говорят, что на смертном ложе он затянул псалом, с которым некогда водил в бой свои полки». Ален-Рене Лесаж, автор «Жиль Блаза», смог стать одним из ранних провозвестников реалистического романа именно потому, что в век абсолютизма сохранил независимость от власть имущих, презирал светские и академические почести, искал вдохновения не в салонах, а в гуще парижской толпы. Той самой толпы, которой было суждено через полвека после его смерти пойти на штурм Бастилии…

Литература и народ, литература и революция – эта сквозная тема проходит через многие очерки. Французская революция XVIII века дала крылья нескольким поколениям писателей. Даже Андре Шенье, ставший врагом якобинской власти и казненный ею, испытал на себе, как показывает В. Шор, раскрепощающее влияние великого социального переворота: его лирика «выразила то могучее личностное начало, с которым уже было несовместимо господство феодально-абсолютистского режима». Отход от борющегося народа неминуемо оборачивается гибелью таланта. С. Львов говорит об этом в очерке об авторе «Марсельезы»: «Один из многих, он стал выразителем мыслей и чувств многих. И не потому не создал он в своей жизни более ничего значительного, что вдохновение изменило ему, а вдохновение изменило ему потому, что он изменил идеям революции, когда она перешагнула через те пределы, которыми он, Руже де Лиль, хотел бы ее ограничить». Много страниц в «Писателях Франции» посвящено художникам противоречивого идейно-творческого облика. Авторы нелицеприятно говорят о реакционных заблуждениях Шатобриана и Альфреда де Виньи, о трагической расколотости Бодлера, о печальном конце Вердена, находившего прибежище то в алкоголе, то в католицизме. Но каждый из названных писателей оставил свой след в истории французской литературы. Благодаря чему? Истина в каждом отдельном случае конкретна. В. Левик в очерке о Бодлере, а затем П. Антокольский в очерке о Рембо убедительно сказали о силах бунта и гнева, таящихся в наследии больших поэтов, которых только очень недалекие люди могут отождествлять с буржуазным декадансом.

Задачи авторов становятся особенно трудными, когда речь заходит о художниках, знакомых каждому грамотному советскому человеку. В самом деле: легко ли в рамках краткого очерка-портрета сказать что-либо новое о Флобере, Золя, Мопассане, Роллане? Ведь даже их биографии широко известны. А. Чичерин в очерке о Бальзаке свел биографию к минимуму, но зато постарался приобщить читателя к секретам бальзаковского мастерства. Почему рассказ о Гобсеке – неистово жадном накопителе и философе денег – вложен в уста адвоката Дервиля? «Бальзаку был нужен Дервиль, как Пушкину Иван Петрович Белкин, как Лермонтову Максим Максимыч. Нужен воображаемый посредник, человек простой и ясной души, в котором бы отражались и прояснялись другие люди. Лучше всего в нем проясняются типы людей, совершенно ему противоположных».

Стоит упрекнуть составителя: XX веку уделено сравнительно мало места. Тут есть очевидные пробелы. Если удалось с должной мерой объективности рассказать и о консервативных романтиках, и о «проклятых поэтах» минувшего столетия, то почему же в заключительном разделе книги отсутствуют Аполлинер, Пруст, Камю? Стоило бы ввести в книгу и мастеров критического реализма, выдвинувшихся в послевоенные годы, – таких, как Робер Мерль или Арман Лану.

На одной из последних страниц этой книги цитируются размышления Арагона о том, что социалистический реализм предполагает многообразие дарований, стилей, жанров. «Социалистический реализм – это не храм, где все поют в унисон». Эта мысль была бы лучше подкреплена материалом книги, если бы, наряду с Арагоном и Триоле, в «Писателях Франции» были представлены и их литературные соратники, такие, как Андре Стиль, Пьер Гамарра или как безвременно ушедший от нас Пьер Куртад.

Но в разделе, посвященном XX веку, есть свои удачи, о которых хочется сказать особо. Л. Зонина показывает новаторскую природу творчества Роже Мартен дю Гара. Не только в «Семье Тибо», но и в более раннем «Жане Баруа» романист далеко выходит за рамки частной жизни: «биография человека сливается с историей идеологической борьбы эпохи». Франсуа Мориак, вдумчиво проанализированный М. Ваксмахером, предстает как художник, чья практика гораздо богаче его собственных убогих доктрин. Он «нередко выходит из темных, затхлых покоев в широкий мир человеческой жизни и борьбы. И тогда отдельные «клинические случаи» – животная ненависть детей к родителям, родителей к детям, жены к мужу – оборачиваются не человеческой жизнью вообще, а проявлением общих закономерностей жизни в огромном и жутком клубке змей, имя которому – мир капитала».

Молодой ленинградский прозаик Р. Грачев написал о Сент-Экзюпери взволнованно и вместе с тем трезво. «Ночной полет» – «прекрасная книга, но это книга – бедная. В чем дело?»

Беда тут – в морализирующем схематизме, в попытке найти «хорошую» техническую цивилизацию внутри дурно устроенного мира. Идейные поиски писателя-пилота остались незавершенными: останься он жив после войны, утверждает Р. Грачев, он обязательно переписал бы заново свою «Цитадель». «Сент-Экзюпери многое понял в жизни своих современников. В лирических своих книгах он размышлял о нравственных проблемах века, но моральный пафос поэта выдает его трепетную заинтересованность в общественной справедливости. Поэтическая проза Экзюпери страстно отрицает тиранию, человеконенавистничество, расизм во всех его проявлениях». Недаром Экзюпери презирал «ремесло свидетеля», хотел быть участником больших событий, а не смотреть на них…

С доброй взыскательностью написан очерк Т. Хмельницкой о Превере. Он вводит нас в преверовскую лабораторию стиха. Сильная сторона поэта – лирическая непосредственность, умение выразить сильное чувство простейшей лексикой, незатейливыми ритмами; пример тому – стихотворение «Утренний завтрак», хорошо переведенное А. Щербаковым. Но иногда – как в «Инвентаре» – лирическая стихийность восприятия оборачивается тщательно рассчитанным алогизмом: «Живое тело стиха разъято и разрушено». Откровенность критика здесь – прямое следствие живой симпатии к поэту.

…Книга «Писатели Франции» разошлась в несколько дней. Это вполне естественно. Наши читатели ценят работы, где о литературе говорится не только с пониманием, но и с любовью.

Цитировать

Мотылева, Т. С любовью к литературе / Т. Мотылева // Вопросы литературы. - 1965 - №9. - C. 227-229
Копировать