С. Эйзенштейн. Словесные портреты

Сергей Эйзенштейн.Словесные портреты.М.:Ко Либ­ри,Азбука­аттикус,2016.320с.

Составление, подбор материалов выполнены Наумом Клейма­ном, крупнейшим специалистом по творчеству Сергея Эйзенштей­на. В комментарии к каждому из словесных портретов Клейман снимает возникающие вопросы, позволяя с высоты его знания вер­нуться к чтению. Во вступительной статье он отмечает, что, судя по архиву, Эйзенштейн «не раз замышлял заняться независимой от кино словесностью» (с. 8). В 1932 году принялся за автобиографи­ческий  роман.  29  апреля  1939­го  написал  новеллу  «Немчинов Пост» о Казимире Малевиче, пометив на рукописи «Литературный опыт № 1». В 1943­м, работая над фильмом «Иван Грозный», на­бросал несколько литературных этюдов. В 1946­м, после инфаркта, писал  «Мемуары».  В  разножанровых  текстах  Клейман  увидел «комплекс словесныхпортретов его друзей и современников» (с. 9) и предложил их нашему вниманию. Литературный этюд «Soviet officials» («Советские чиновники», 6 декабря 1943­го) представлен впервые — вместе с парным к нему рисунком «Должностное лицо». Творческие дневники и письма Эйзенштейна еще ждут текстологи­ческой расшифровки, научного изучения, комментирования и пуб­ликации (с. 10).

Клейман характеризует эволюцию Эйзенштейна как литератора. В первых теоретических статьях— «длинные словесные периоды при обилии ученых терминов»: «Его ранние манифесты и первые опыты публицистики о кино часто грешили слишком хлесткой и не совсем точной терминологией, юношеской категоричностью утвер­ждений и чрезмерной экспрессией стиля» (с. 8). В книге представлен мастер слова. Говоря об «учителях» и образцах, на которые Эйзен­штейн ориентировался, Клейман называет публициста Власа Доро­шевича, сатирика Аркадия Аверченко, отчасти — Виктора Шклов­ского, а также мастеров эссе — Павла Муратова, Николая Евреинова, Шопенгауэра, Дени Дидро, Честертона (с. 8). Его любимым жанром стало эссе: «Практически все основные зрелые труды Эйзенштейна­теоретика, как и его мемуары, представляют собою насыщенные интеллектуально, гибкие эмоционально и вольные композиционно эссе— жанр, не очень характерный для русской литературной тради­ции» (с. 8).

На вклейке можно увидеть изображения почти всех, о ком идет речь: портреты и дарственные надписи Эйзенштейну. Чарль­за Чаплина — «с искренним восхищением» (Голливуд, 18 ноября 1930). Юдифи Глизер: «Дорогому учителю! Богу моего театраль­ного  вероисповедания!  Отравили  экс(центрик)­дуру  на  всю жизнь! Актерка Ида Глизер. Москва, 12 апреля 1928». Строки Всеволода Мейерхольда выведены на белом воротнике рубашки: «Горжусь учеником, уже ставшим мастером. Люблю мастера, уже создавшего школу. Этому ученику, этому мастеру — С. Эйзен­штейну мое поклонение. Вс. Мейерхольд, Москва, 17.VI. 936».

Учителю посвящен первый из двадцати словесных портретов. В нем несколько текстов, и первый был написан в Мексике в мае­июле 1931 года, когда из­за дождей были прерваны съемки филь­ма «Да здравствует Мексика!». До Эйзенштейна дошли слухи о смерти Мейерхольда. Клейман назвал текст «Преждевременным некрологом». Всегда интересно широкое (не замкнутое Советской отчизной) восприятие. Отмечая, что «большего воплощения теат­ра в человеке, чем театр в Мейерхольде», он не видел (с. 12), Эй­зенштейн пишет: «М<ейерхольд> — идеальный актер. Я переви­дел сейчас немало актеров вокруг земного шара. Многих близко. Лабораторно. / Чаплин держит первенство на 5/6 земного шара. Я видел его достаточно и на экране, и в работе вне./Я видел нема­ло игры Мейерхольда.