С. Айни и русская литература

К десятому юбилею создания Таджикской ССР было решено выпустить в свет «Антологию таджикской поэзии». Заседания авторского коллектива антологии, который возглавил С. Айни, стали подлинным университетом для молодых исследователей, в том числе для автора этих строк. На одном из заседаний кто-то из докладчиков назвал два литературно-художественных истока таджикской советской литературы – таджикский фольклор и классическое наследие. Внимательно слушавший Айни, со свойственной ему в подобных случаях юношеской запальчивостью, воскликнул: «А русская литература?! Вы забыли важнейший литературный источник, без которого немыслимо ни развитие таджикской советской литературы, ни достижение ею нынешнего уровня.

Айни подробно обосновал свое мнение, говорил о непреходящем значении как для него, так и для всех таджикских писателей творчества Максима Горького. Говорил он и о том, что русская литература, как классическая, так и современная, никогда не подавляла своим величием писателей других национальностей, а вдохновляла и стимулировала их идейно-художественные искания. К сожалению, это выступление не было записано и никогда поэтому не печаталось. Однако многие его положения нашли отражение в других высказываниях и публикациях Айни, из которых следует напомнить об основных.

Айни сетовал на себя за то, что до зрелых лет, до Октября, не сумел изучить русский язык. Но еще в юные годы, во время занятий в бухарских медресе, у него пробудился интерес к русской культуре, хотя в то время доступ к ней был практически закрыт. В своих «Воспоминаниях» он описал случай, как один из учащихся медресе «привозил из Самарканда русские слова», за что по приговору реакционного духовенства жестоко пострадал, будучи обвинен в вероотступничестве.

С восторгом встретил молодой Айни ходивший в те годы в списках трактат просветителя XIX века Ахмада Дониша о достижениях русской культуры, о русских женщинах, не закрывающих паранджой лицо и фигуру, об обилии света в Петербурге – света газовых рожков и белых ночей. Этот трактат произвел в Айни, по его собственному признанию, подлинную духовную революцию. Свое восхищение русской культурой молодой Айни выразил тогда в стихотворении о русской цирковой танцовщице.

После победы Октября Айни переехал в Самарканд. Началось его настоящее знакомство с русской классической литературой, хотя, конечно, по переводам на тюркские языки. Работая в Госиздате республики, Айни с необыкновенной тщательностью редактировал таджикские переводы произведений Горького, во многом способствовал тому, что они стали в полном смысле слова фактами таджикской литературы.

К началу 30-х годов относится известное заявление Айни в печати о том, что именно русские советские критики, оценив сильные и слабые стороны его первых художественных Опытов, помогли ему по-настоящему стать советским писателем.

Отношение Айни к русской литературе ярко проявилось в таких его стихотворениях, как «К сорокалетию литературной деятельности Максима Горького» (1932), «Пушкин» (1937) и др. Его всегда отличало чувство дружбы и уважения к передовой русской культуре, к русскому народу. Представляют большой интерес опубликованные уже посмертно тонкие замечания и советы С. Айни таджикским переводчикам произведений Л. Толстого «Война и мир», «Севастопольские рассказы».

Тема «С. Айни и русская литература» нуждается в специальном исследовании. Хочется отметить, что особое значение имела для С. Айни «школа Горького». Горькому он посвятил несколько глубоко прочувствованных статей.