№10, 1963/Обзоры и рецензии

Русский критик о грузинских поэтах

Ш. Суровцев, О поэтах и поэзии, «Заря Востока», Тбилиси, 1962, 273 стр.

Тот факт, что русский критик написал книгу о грузинских поэтах, об актуальных проблемах поэзии, что книга эта издана в Тбилиси, – уже сам по себе отраден. Невозможно в достаточной мере широко и объективно судить о путях и закономерностях развития современной литературы без попыток осмысления художественного опыта наших братских литератур. Этот новый подход к литературному процессу, синтетический метод познания и анализ искусства таит в себе богатейшие возможности, но, естественно, требует от исследователя вдумчивого проникновения в специфические особенности каждой национальной культуры. В этом смысле успехи и неудачи Ю. Суровцева в его книге «О поэтах и поэзии» весьма поучительны, так как в какой-то мере отражают состояние нашей науки на этом новом пути.

В статье «Лирика «филологического поколения» Ю. Суровцев ставит вопросы, которые сейчас так же актуальны, как и пять лет тому назад: о связи молодой русской и грузинской поэзии с жизнью, об углублении ее содержания, о некоторых типичных ее недостатках, Однако объяснение причин неудач молодой поэзии далеко не всегда убедительно. Все слабости и недостатки молодой поэзии Ю. Суровцев объясняет «филологическим образованием». Отсюда и соответствующая терминология: лирика «филологического поколения» и т. д. На самом же деле эта проблема, конечно, гораздо более сложная, она требует более глубокого анализа.

Более интересна и плодотворна та часть статьи, где, обращаясь к творчеству молодых грузинских поэтов, автор конкретно анализирует их произведения.

Он очень верно пишет о национальных особенностях грузинской поэзии, которые проявились и в лирике молодых: «Грузинская поэзия тяготеет по своей исторической традиции к лирике эмоционально напряженной, приподнятой, щедрой на яркую метафоричность, на поэтическую «велеречивость». Образность грузинской лирики – это интенсивные, иногда даже режущие глаз краски» (стр. 109). Ю. Суровцев проводит интересные параллели, привлекая примеры из братских литератур; ратуя за высокую идейность творчества молодых поэтов, он справедливо пишет о том, что психологию лирического творчества нельзя отрывать от идеологии, от содержания образов, от их смысла. Он борется против банальностей и штампов, которые нередко встречаются в творчестве молодых и объясняются не только недостатками «поэтической техники», но и слабым знанием жизни.

Ассоциативно-метафорическая поэзия требует более разностороннего анализа, чем констатация удачных и неудачных образов, что весьма полезно, но все-таки недостаточно. Ведь метафоризм не просто прием, но основной принцип видения и познания мира в грузинской поэзии, которой менее всего свойственно описание. Поэтому рассуждения об «искусственности» молодой грузинской поэзии не всегда убедительны; критик оставил без должного внимания углубление в ней интеллектуального начала. В какой степени интеллектуализм молодой поэзии опирается на национальные традиции и развивает их? Является ли классический грузинский метафоризм единственной эстетической мерой? Куда ведет этот путь: к Тициану Табидзе? К эстетическому феномену Руставели, гений которого столь гармонически синтезировал в формах высокого национального искусства чувство и мысль, гражданское служение и глубочайший лиризм? В какой степени эти пути закономерны? Ответа, хотя бы на эти вопросы, мы вправе были ожидать от статьи Ю. Суровцева. Тем более что ассоциативно-метафорическое мышление некоторые грузинские критики в свое время вообще оценивали как возврат к декадентско-упаднической поэзии начала XX века. В книге Ю. Суровцева отсутствует анализ произведений М. Поцхишвили, Т. Чиладзе, О. Чиладзе, Д. Чарквиани, Г. Гегечкори, – без них невозможно представить сейчас современную молодую грузинскую поэзию. Очень жаль все же, что автор никак не «обновил» хотя бы фактический материал (в предисловии к сборнику сказано, что статьи, вошедшие в него, написаны в 1957 – 1958 годах).

В статье «…Отыскала истина меня» (Вехи творческого пути Тициана Табидзе)» – самой обстоятельной в этом разделе и потому заслуживающей подробного разговора – Ю. Суровцев задался целью показать не только историческую неизбежность развития целого поколения честных художников к революции и социализму, но и диалектику познания ими нового. Именно познания! Это более глубокое определение, чем распространенная схема «не принял – принял», которой в известной мере отдал дань и Ю. Суровцев.

Критик по преимуществу исследует идейную эволюцию Т. Табидзе. Художественный опыт поэта становится иллюстрацией схемы его идейного роста, этапы развития которого составляют «жесткую» конструкцию, которая не всегда в состоянии учесть градации перехода от одного эстетического качества поэзии к другому. Периодизация творчества предстала в большой мере как периодизация развития эстетических взглядов: декадентско-символистский этап, «попутнический»; затем этап социалистического реализма. И если два последних этапа, характерные динамическим равновесием идейной и художественной истинности, предоставили критику возможность для глубокого анализа произведений поэта, то противоречия творчества раннего Т. Табидзе решаются по существу лишь на основе его идейно-эстетических воззрений. Но художественный опыт Т. Табидзе, как и всякого большого поэта, шире и значительнее проповедуемых им эстетических концепций.

Во всяком случае, он более диалектичен, многосторонен. Неотступно следуя за Т. Табидзе – теоретиком эстетской школы «Голубые роги», – автор представил раннее творчество поэта лишь как символистское и декадентское, не охарактеризовав сложность творческой позиции художника, не подчеркнув то в его произведениях, что получило развитие в будущем.

Говорить о символизме и декадентстве в творчестве Т. Табидзе, П. Яшвили необходимо с большей точностью; это и делают в последнее время такие грузинские исследователи, как Г. Асатиани и Г. Маргвелашвили. Дело не в том, чтобы замалчивать факты влияния или подражания новейшим течениям в поэзии, в частности символизму. Дело в том, чтобы априорная категоричность классификации не закрывала дорогу выявлению эстетической эволюции, не скрывала ростки, которые появлялись в творчестве поэтов.

Ю. Суровцев утверждает, что на поиски правильной дороги Т. Табидзе вышел в середине 20-х годов. (Правда, последующий анализ как-то незаметно отодвинул эту дату уже до рубежа 1923 года.) Однако перелом произошел раньше. Поэзия Т. Табидзе периода 1918 – 1921 годов отмечена идеей разочарования в буржуазном обществе и поисками истинной Родины. Именно в тот период, когда у власти в Грузии находились меньшевики, эти проблемы для Т. Табидзе приобрели реально-трагедийное значение, в то время как до революции они носили отвлеченно-эстетский характер противопоставления мира искусства действительному миру. Ю. Суровцев почему-то забыл привести и такое свидетельство поэта: «Три года от Октября до советизации Грузии, близость с друзьями из молодых большевиков, работников грузинского подполья, внесли некоторую трезвость в мое сознание». Если бы критик обстоятельнее показал значение этих фактов для творческой судьбы Т. Табидзе, ему незачем было бы тогда воскрешать понятие «попутчик».

Весьма интересна та часть работы, где с позиций подлинного историзма; критик раскрывает смысл исканий Т. Табидзе середины 20-х годов.

Лирическое напряжение лирики этих лет, показывает Ю. Суровцев, объясняется не только «прощанием с прошлым», но и желанием догнать авангардные ряды нового мира, познать нового героя и осознать это как жизненную необходимость. Противоречивая борьба Т. Табидзе, нелегкая и болезненная, с прошлыми иллюзиями и представлениями и в то же время стремление к новому человеку и новому идеалу, которое так ярко в русской поэзии выразил С. Есенин, органически входит в советскую поэзию. А как часто это «прощание с прошлым» расценивалось как продолжение все той же декадентской, упаднической поэзии! После того, как советским литературоведением во всей «ложности и противоречивости раскрыт путь А. Блока, Э. Верхарна, раннего П. Тычины, В. Теряна, Е. Чаренца, А. Рембо и некоторых других поэтов, творчество которых так тесно связывалось с декадентством, пора и к творчеству Т. Табидзе отнестись менее предвзято; материал для такого решения вопроса дает и статья Ю. Суровцева.

Достоинством миниатюрных эссе о Т. Леонидзе, С. Чиковани, И, Абашидзе является то, что здесь раскрыты именно художественно-стилевые особенности этих поэтов.

Подытоживая впечатления от статей критика, посвященных творчеству того или иного поэта, нужно сказать, что наблюдения его и выводы наиболее интересны, точны, проникновенны там, где он раскрывает художественную сторону творчества, когда идет от анализа конкретного материала, а не от каких-либо заранее сформулированных положений.

Вторая часть книги Ю. Суровцева – большая его работа «О лиризме в современных поэмах». Это серьезное теоретическое исследование актуальнейших проблем современной поэзии, о соотношении эпоса и лирики в становлении и развитии поэмы, о влиянии стихии лиризма в трансформации или создании новых поэтических жанров.

Автор с самого начала предупреждает, что его труд – не диссертация. Но первая его половина сильно напоминает именно диссертацию, особенно в способе подачи материала. Здесь и обязательная история вопроса, и Гегель, и «ниспровержение» или «уточнение» предшественников, и чрезмерное обилие цитат и ссылок. Все это хотя и подводит под аргументацию исследования солидную историко-теоретическую базу, но, с другой стороны, несколько загромождает свободное течение собственных (правильных и интересных) мыслей. И только освободившись от этой традиционной «повинности», автор (и вместе с ним читатель) вздыхает полной грудью и наконец приступает к существу вопроса. И еще одно замечание. Жаль, что синтезирующую часть своего труда – обобщенно-историческое рассмотрение эволюции лиризма в мировой поэзии – критик почему-то отнес в финал своего исследования. Если бы он с этого начал, то такого рода преамбула дала бы сразу соответствующий аспект при рассмотрении необычайно обширного материала и необходимое ощущение историзма. Ведь автор обращается к опыту и произведениям многих национальных литератур разных эпох, сближает разные явления, определенным образом их классифицирует, исходя прежде всего из своей задачи. У читателя подчас создается впечатление как бы случайности сопоставлений или некоторой натянутости при анализе («Медный всадник», например), которые отпали бы, если б они с самого начала были освещены светом позитивной программы автора.

Концепция работы Ю. Суровцева чрезвычайно актуальна для нашей современной поэзии, так как по существу внутренне обращена против застывших описательных форм. Заслуга Ю. Суровцева и в том, что к этому вопросу он подошел исторически и главное – на материале многих национальных литератур. Последнее обстоятельство более всего способствует ощущению закономерности процессов, которые критик выявляет в развитии мировой поэзии.

Цитировать

Арутюнов, Л. Русский критик о грузинских поэтах / Л. Арутюнов // Вопросы литературы. - 1963 - №10. - C. 191-194
Копировать