Русская литература в британских университетах

Пять недель в чужой стране – это очень долго. Почти всякий день кажется здесь равным неделе. Ритм жизни предельно уплотнен. Каждый час расписан. Оставшись наедине поздно ночью, пытаешься вспомнить, что сегодня происходило, и неизменно ловишь себя на сомнении: неужели все успелось в один день? Это чувство знакомо каждому путешественнику.

И в то же время пять недель – очень мало, если хочешь хоть что-нибудь понять в такой сложной и пестрой стране, как Англия.

Мне привелось быть гостем двенадцати британских университетов, в которых имеются самые крупные в этой стране русские или славянские факультеты. В Англии более сорока университетов. В половине из них есть факультеты, готовящие специалистов по русскому языку и литературе. Это дефицитная нынче специальность. Многие в Англии тянутся к изучению русского языка. Недостает преподавателей в школах. Не хватает их, впрочем, и в университетах.

Мне рассказывали, что за два межвоенных десятилетия в Лондонском университете было выпущено тринадцать русистов. Когда профессор Элизабет Хилл, руководитель крупнейшего русского факультета в Кембриджском университете, начинала здесь свою работу тридцать лет назад, у нее было всего два ученика. Теперь там учится более сотни студентов. Только в Кембридже!

Во многих британских университетах созданы очаги русской культуры. Студенты изучают русский язык, историю и литературу нашей страны. Лучше всего поставлено преподавание языка. Я сужу об этом по вполне ощутимым результатам. Студенты второго и третьего курсов разговаривают по-русски довольно бойко, легко преодолевая трудности грамматики и произношения. Я присутствовал на некоторых занятиях по языку и могу оценить, с какой настойчивостью и, я бы сказал, даже энтузиазмом работают и преподаватели и студенты. В каждом университете существуют отлично оборудованные лингвистические лаборатории, в которых отрабатываются фонетика и артикуляция русской речи. Иное, более сложное впечатление оставляет преподавание русской литературы. Но об этом – несколько ниже.

Во всех двенадцати университетах я выступал с лекциями. За пять недель – двадцать выступлений. Лекции читались по программе, предложенной британской стороной: «Гоголь и русская литература», «Станкевич и русская общественно-литературная мысль 1830-х годов», «О мемуарно-автобиографическом жанре в русской литературе», «Советская критика и литературоведение за пятьдесят лет», «Советская литературная наука сегодня», «Классическое наследие и современность».

В британских университетах принято приглашать для чтения лекций иностранных ученых. Студенты не только Оксфорда, Кембриджа или Лондона, но и провинциальных университетов привыкли видеть у себя в аудиториях ученых из многих стран мира. Этой форме научных контактов здесь придают важное значение в общей программе международного обмена. В ряде университетов я видел объявления о предстоящих публичных лекциях – югославского историка, американского химика, польского экономиста.

Нередкими гостями в британских университетах бывают и советские ученые, в частности литературоведы. За последние годы здесь с большим успехом выступали К. Чуковский, Н. Гудзий, М. Храпченко, В. Кирпотин, Д. Лихачев, В. Кулешов.

Но читать лекции в английской университетской аудитории нашему брату очень непросто, и вот по какой причине. Любая лекция должна укладываться в 50 минут. Это жесточайшее правило, нарушать которое никому не дано. Причем оно действует независимо от того, читается ли лекция по учебному плану или вне расписания.

Перед началом лекции в Лондонском университете руководитель «School of Slavonic Studies» доктор Болсовер деликатно спросил меня:

– Сколько вам надобно времени для лекции?

– А сколько можно?

– Во всяком случае, не более 50 минут. Ровно через час в этом зале начинается другая лекция. У нас очень туго с аудиториями…

Когда через 50 минут мы выходили из зала, в коридоре уже толпились студенты другого отделения, которым предстояло здесь слушать очередную лекцию.

Помещений для занятий ни в одном университете мира не хватает. Многие британские университеты расширяются, строят новые корпуса. Но пятидесятиминутный регламент лекций – это дань традиции, иногда еще подкрепляемой ссылками на медицину, дескать, не позволяющую умственную перегрузку студентов.

Но один раз, впрочем, мне привелось все-таки нарушить английскую традицию.

Случилось это в Уэльсе, в прелестном городе Абериствите, расположенном на берегу Кардиганского залива и своей очаровательной набережной чем-то очень напоминающем нашу Ялту.

Местная газета почтила мой приезд и предстоящее мое выступление броским, рассчитанным на создание атмосферы политического скандала объявлением:

«Русский гость. Профессор Машинский должен читать сегодня лекцию на тему «Советская критика и литературоведение сегодня». Его приезд в Абериствит совпадает с тем моментом, когда молодые литераторы в России сражаются за свободу выражения мысли».

Это объявление в газете «Гамбриэн ньюс» сулило мало радостей. Во время лекции можно было ожидать какого-нибудь сюрприза.

Лекция состоялась я актовом зале физического факультета. Объявление в местной газете сделало свое дело. Публики было столько, что ее едва мог вместить просторный вал. Кроме студентов и преподавателей местного университета, пришло много людей «со стороны» – всего человек триста. Для маленького Лбериствита это огромная аудитория.

Я уже знал, что выступление надо ограничить пятьюдесятью минутами. Тридцать с лишним лет педагогической работы вырабатывают в человеке некое автоматическое чувство хронометра. Точно на пятидесятой минуте я закончил лекцию, сказав, что мой регламент исчерпан, хотя я и не успел всего сказать, что мне хотелось бы. Но тут случилось нечто неожиданное. Публика потребовала, чтобы лекция продолжалась наперекор регламенту. И она продолжалась почти еще столько же времени.

Как мне потом рассказывали, в университете этого уэльского города впервые выступал советский человек. После того как я закончил, из зала поднялся пожилой господин, – как я позже узнал, это был известный профессор немецкой литературы Питер Магилл, – и попросил слова. Он говорил довольно долго. И особенно подчеркивал мысль о том, что такого рода встречи с советскими людьми помогают англичанам уяснить истинную духовную атмосферу, которая царит в современной России.

На другой день местная печать широко откликнулась на эту лекцию. А еще день спустя здесь состоялся «специальный семинар», на котором меня попросили ответить на ряд вопросов – общеполитических и связанных с темой лекции.

Представляя меня аудитории, один из организаторов этой встречи предупредительно заметил, обращаясь ко мне: «Мы постараемся, чтобы вопросы были приличные». Я сказал, что готов отвечать на любые вопросы, включая и «мало-приличные», если только они кому-либо из присутствующих не дают покоя. Впрочем, задавали вопросы действительно только «приличные».

Пожалуй, стоит воспроизвести некоторые из них:

«Вы говорили о связи классического наследия с современностью. А возможно ли изучать классическое наследие только с точки зрения прошлого – того времени, когда оно было создано?»

«Вы сказали, что в художественном наследии особенно ценны те произведения, которые проникнуты гуманистическими идеями. А возможны ли крупные произведения искусства, лишенные гуманистического содержания? Интересны ли такие произведения советским людям?»

«Ленин в одной своей работе писал, что мы, коммунисты, боремся за свободу искусства, за полную независимость художественного творчества. Но вслед за тем Ленин говорил (читает цитату из Ленина по бумажке), что коммунисты против анархии. Свобода искусства вовсе не означает своеволия художника. Так вот, нет ли здесь внутреннего противоречия в этом рассуждении Ленина?» И т. д.

Должен заметить, что ответы на все вопросы воспринимались вполне доброжелательно. Я не помню случая, когда бы задающий вопрос стремился «досадить» лектору, поставить его в «затруднительное положение», когда бы вопрос носил злостно провокационный характер. На всем протяжении своей поездки я встречал дружественный прием. И объясняется это не тем, разумеется, что в Англии отсутствуют люди, враждебно относящиеся к нашей стране. С такими я тоже встречался. В различных слоях общества разные настроения. «Бесконфликтный» характер этой поездки, возможно, объясняется тем, что мне преимущественно приходилось иметь дело с аудиторией несколько особой – с людьми, которые посвятили себя изучению русской литературы. И в этой среде далеко не все одинаковы. Но, по-видимому, большинство относится, к нам дружественно, стремится понять нашу страну, ее проблемы и вырабатывает в себе определенный иммунитет в отношении той пропаганды, которую изо дня в день ведут здесь реакционная печать, радио, телевидение.

Конечно, и у этих людей возникают свои вопросы, сомнения, раздумья, И многие явления в мире они понимают совсем не так, как мы. Но они расположены к нашей стране и, во всяком случае, относятся к ней без предвзятости. И потому они так восприимчивы к спокойному и терпеливому разговору на самые острые политические темы, если только он ведется серьезно и откровенно, без тщеславного стремления внушить им, что ты представляешь страну, будто бы уже решившую все свои проблемы. Англичане не выносят хвастовства. И боже упаси, если тебя заподозрят в чем-либо подобном.

Но были и ситуации «пороховые». Особенно в общении с представителями печати. Поездка широко освещалась в тамошних газетах и по радио. Бойкие репортеры строчили отчеты о лекциях, просили интервью.