Роман Дюлорана «Кум Матье»

Обращаясь к мемуарной литературе и к богатейшему эпистолярному наследию Франции XVIII века, исследователь вынужден по-новому воспринять тот, казалось бы, общеизвестный факт, что огромная и притом лучшая часть литературы той эпохи подвергалась запрету. Почти все, ставшее для нас классикой, являлось в свое время запрещенной книгой: были запрещены «Эмиль» Руссо и «Кандид» Вольтера, «История обеих Индий» Реналя и «Карманная теология» Гольбаха, «Нравы» Туссена и «Мемуары» Бомарше. Но, отрывая классиков от фона запрещенной литературы Франции XVIII века, мы невольно в какой-то мере искажали их исторические масштабы. Так, «Персидские письма» Монтескье воспринимались нами как очень смелое начало нового сатирического жанра, тогда как они продолжали (и очень талантливо развивали) традицию бесчисленных разоблачительных «Писем», начатую еще «Письмами турецкого шпиона» Дж. -П. Марана (1693). Переосмысление классического наследия в свете марксистской науки помогло правильно понять Руссо с его плебейской критикой буржуазного прогресса. Но остается еще сопоставить творчество Руссо с литературной жизнью эпохи – тогда мы увидим, что плебейская идеология не сводится к одному Руссо. Многообразие форм идеологии французского плебейства перед революцией мы и находим в запрещенных книгах Франции XVIII века.

Запрещенная литература этого времени таит в себе очень многое: обращаясь непосредственно к ней и изучая то, что ранее оставалось почти без рассмотрения, мы обнаруживаем не только произведения, действительно достойные забвения, не только макулатуру, но и чрезвычайно любопытную книжную продукцию, характерную своеобразной философской направленностью, самобытной эстетикой и огромной социальной остротой, в ряде случаев далеко выходящей за рамки антифеодальной направленности и перерастающей в критику надвигающихся капиталистических отношений. Разыскания в области этой литературы, исследование биографий ее авторов, а также изучение читательской среды, к которой она непосредственно адресована, заставляет нас во многом по-новому увидеть французское Просвещение.

Как показывают материалы эпохи, к середине XVIII века во Франции появляется новая социальная прослойка – неимущая интеллигенция, выходцы из социальных низов, выученики многочисленных (свыше 560) коллежей, множество людей, единственным средством существования которых являлся их интеллект. Наряду с «пробившимися в люди» сыновьями ремесленников (Дидро – сын ножевщика, Мармонтель – портного, Фавар – кондитера, Руссо и Бомарше – сыновья часовщиков) и крестьян (Ретиф – сын виноградаря) существовали тысячи подобных им (если не по талантам, то по культуре) – те, кого Мармонтель назвал les deracines – «лишенными корней».

Среди них мы находим учителей, живущих скудной платой за уроки, адвокатов без практики, переписчиков нот и уличных писцов, промышляющих случайными заработками. Именно в этой среде, как указывает Мармонтель, «складывался тот новаторский дух, полемический, дерзкий, который с каждым днем приобретал все больше влияния». Мемуарист Малле дю Пан жалуется на то, что Париж «переполнен молодыми людьми, принимающими свои способности за талант, – писцами, приказчиками, адвокатами, военными, – которые становятся авторами, умирают с голоду, даже нищенствуют – и составляют брошюры»; и этих же неведомых составителей брошюр упоминал корреспондент Монтескье, иезуит Костелы «…то, что проникает в народ, исходит лишь от маленьких неизвестных авторов, в большинстве своем молодых и распутных…» Оставим «распутство» на совести автора этого письма: для нас драгоценно его признание, что народ читал этих «маленьких неизвестных авторов».

Народ Франции не только читал их, но и произвел чрезвычайно осмысленный отбор лучшего из этой запрещенной литературы. Огромная плодовитость Вольтера, его любовь к псевдонимам и, наконец, чрезвычайная популярность его имени привели к своеобразной аберрации у его современников: в ее результате почти каждое проявление смелой антифеодальной, антиправительственной или антирелигиозной мысли, любая запрещенная книга и брошюра, содержащая критику существующего строя, приписывались Вольтеру или хотя бы отмечались как «произведения в духе и манере Вольтера», Сразу же отметим, что с именем Вольтера связывались только самые смелые произведения передовой мысли. При этом современники далеко не учитывали того, что реальный Вольтер был менее «вольтерианцем», чем созданный молвой легендарный Вольтер. Это обязывает нас при изучении влияния Вольтера учитывать не только его подлинные произведения, но и всю массу приписываемых ему произведений: лишь тогда мы поймем все значение его имени для современников.

Среди книг, приписывавшихся в свое время Вольтеру, находятся и сочинения Анри-Жозефа Дюлорана – писателя, незаслуженно забытого зарубежным литературоведением (а нашему литературоведению совершенно неизвестного). Между тем это чрезвычайно интересный и самобытный художник, и ошибки читателей XVIII века далеко не случайны. В свое время Вольтеру, любившему играть псевдонимами и прятаться то за вымышленное, то за реальное имя, нравилось приписывать ему некоторые свои произведения (так, в письмах он неоднократно объявлял его автором своего романа «Ingenu» ¹, а потом от его имени издал свой антииезуитский памфлет «Китайский император и брат Риголе, или Отчет об изгнании иезуитов из Китая»); Вольтера многие считали автором книг Дюлорана.

Анри-Жозеф Дюлоран (Dulaurens) родился в 1719 году в г. Дуэ (Фландрия) в семье полкового хирурга. После смерти отца он шестнадцати лет под влиянием своей матери поступает в монастырскую школу, а через три года становится монахом. Потом он бросает монастырь и перебирается в Париж, где в течение ряда лет ведет жизнь литературного поденщика.

В 1761 году в Париже выходит в свет его стихотворный памфлет-инвектива «Les Jesuitiques» («Иезуитики») ², в котором автор нападает на иезуитов с огромной страстностью и иронией, напоминающей лучшие боевые строфы «Генриады» Вольтера или «Трагические поэмы» Агриппы д’Обинье. Хотя в то время французское правительство само развернуло борьбу против иезуитов, памфлет подвергся запрету (как произведение, «опасное для общественного спокойствия»), а против автора и связанного с ним подозрением в соавторстве литератора Грубенталя де Линьер были изданы приказы об аресте. Дюлоран спасся от него бегством, уйдя пешком в Голландию. Отныне он попадает в полную зависимость от издателей, эксплуатировавших его бесправное положение, его нищету и бойкость его пера.

Вынужденный много писать, чтобы обеспечить себе существование, он выпускает с лихорадочной быстротой книгу за книгой.

При этом его творчество обнаруживает любопытную эволюцию: от антиклерикального памфлета он переходит к антирелигиозной сатире в эротико-философских поэмах «Помело» (1762) ³ и «Аррасская свеча, или Подарок церковникам» (1765) ⁴, пробует свои силы в жанре философской повести, публикуя книгу «Имирс, дщерь природы» (1763) ⁵, посвященную проблемам воспитания; обращаясь к жанру философского эссе в книгах «Современный Аретино» (1764) ⁶ и «О злоупотреблениях в церемониях и нравах» (1765) ⁷, он затрагивает ряд тем, волновавших Францию его времени, всюду высказывая резко самобытную точку зрения, зачастую противостоящую общепринятому мнению, даже мнению его прославленных современников. Так, если для Монтескье рабство негров – естественное следствие «малодушия народов жаркого климата», то свой очерк о рабстве негров на сахарных плантациях («Современный Аретино») Дюлоран открывает вызывающим эпиграфом: «Мы неправы, но нам нужен сахар». В своей поэтической практике Дюлоран использует (в «Иезуитиках») традиции гугенотской инвективы времен Лиги, а в эротико-философских поэмах – манеру Лафонтена или Вольтера; при этом он вводит в свои произведения народные песни, поговорки и т. п. В сюжет, основанный на благочестивой фландрской легенде XII века, он вплетает выпады против современности, среди действующих лиц комической поэмы выводит всем известную фигуру министра – кардинала де Берни.

В конце 1765 года в продаже появляется основной труд его жизни, философский роман «Кум Матье, или Причуды человеческого разума» ⁸. После этого литературная деятельность Дюлорана обрывается внезапным и насильственным образом: оказавшись на территории Майнца, он был схвачен и предан епископскому суду. Католическая церковь не простила ему ни «Иезуитик», ни его иронического «Подарка церковникам», ни одной строки из «Кума Матье». 30 декабря 1767 года он был осужден как монах-расстрига на «пожизненное покаяние» в одиночной келье. Последние двадцать лет жизни он провел в тюрьме – монастыре Мариенбаум; мы ничего не знаем о нем за это время. Известно лишь, что он скончался там в 1787 году. Мог ли он там писать и писал ли —  остается неизвестным: епископская тюрьма обеспечивала достаточно надежную изоляцию⁹.

Основными источниками для воссоздания его биографии являются сведения, находимые в мемуарной и критической литературе и переписке XVIII века; в его книгах также разбросано множество намеков автобиографического характера. Следует отметить лишь, что они представляют смешение «правды и вымысла» и требуют некоторой расшифровки.

Биографические сведения о Дюлоране содержит и вступительный очерк к изданию «Аррасской свечи» (1807), написанный, очевидно, Грубенталем де Линьер. Чрезвычайно любопытно, что автор этого очерка относится к Дюлорану со смешанным чувством злобы и восхищения: то он отмечает «желчность и нелюбезность» Дюлорана, то пишет: «Он способен перевесить Вольтера как энергией, так и силой выражения; его идеи остры, стихи звонки, он не версификатор, а поэт». За короткий период своей литературной деятельности (1761 – 1767) Дюлоран успел приобрести если не имя (потому что книги его выходили анонимно), то читателей; его упоминают мемуаристы, его книги читаются и обсуждаются. Но потом имя Дюлорана исчезло из литературы, а его произведения попали в каталоги порнографии.

Дюлоран – незаурядный писатель, с собственным взглядом на жизнь и собственной эстетикой. Неоднократно объявляя себя учеником Вольтера и стремясь быть похожим на него, он выходит из стадии эпигонского ученичества. При этом его личная судьба, его социальный опыт помогли ему увидеть и поднять в своем творчестве такие вопросы, которые были чужды другим просветителям.

Творческим итогом всей литературной деятельности Дюлорана явился его философский роман, основной труд его жизни «Кум Матье, или Причуды человеческого разума». Роман этот носит эпиграф: «Все, что выше разумения толпы, в ее глазах или свято, или кощунственно, или ужасно». Эта формулировка взята автором из самого текста его романа (ч. I, гл. XIV) и, очевидно, представляет собой его кредо; действительно, Дюлоран не боится вторгаться в область «святого» или ужасного.

Внешняя канва романа – записки наивного рассказчика Жерома о превратностях его судьбы и о его товарище по злоключениям, философствующем куме Матье. Случай сводит их с нищим испанцем доном Диего-Ариас-Фернандо де Лаплата- и Риолес-и Бахалос, набожным воспитанником иезуитов и, наконец, с веселым грешником, бывшим монахом и бывшим гренадером, корсаром, лекарем, бывшим католиком, мусульманином, кальвинистом, манихеянином, и в результате всех этих злоключений и исканий – с атеистом отцом Жаном де Домфроном. Став друзьями, они путешествуют вместе. При этом дружба не исключает споров: наоборот, с изумительной «полифоничностью» со страницы на страницу, из главы в главу переходит их философская дискуссия. В некоторых отношениях «Кум Матье» напоминает «Кандида» Вольтера, – и это не должно нас удивлять.

1. Voltaire, Oeuvres completes. Ed. L. Moland (Garnier), Paris, 1872 – 1887, т. 45 pp. 331, 339, 357, 373; письмаот 3, 7, 22 и 12 сентября 1767 года.[↩]
2. Les Jesuitiques. A Rome [Paris], aux depens du General (тоестьзасчетгенералаорденаиезуитов), 1761.[↩]
3. Le Balal, Poeme heroi-comique en dix-huit chants, A Constantinople [Amsterdam], de la Typographic du Mouphti, 1762.[↩]
4. La Chandelle d’Arras, ou Etrennes aux gens d’Eglise, Poeme heroi-comique en XVIII chants, en vers. La Haye, 1765.[↩]
5. Imirce, ou la Fille de la nature. Conte philosophique, A Berlin [Amsterdam], chez le Philosophe de Sans-Soud, 1763.[↩]
6. Arretin moderne. A Rome [Amsterdam], par la Congregation de l’Index (тоестьотимениуправленияпапскойцензуры), 1764.[↩]
7. Des abus dans les ceremonies et les moeurs. Geneve [Amsterdam], 1765.[↩]
8. Le Compere Mathieu, ou les Bigarrures de l’esprit humata. Roman [Amsterdam], 1765.[↩]
9. Некоторые библиографии приписывают ему еще шеститомный «Portefeuille d’un philosophe» – «Портфель философа», изданный в 1770 году. Есть, однако, все основания сомневаться здесь в авторстве Дюлорана: прежде всего потому, что ни в одном из этих томов нет ни строки из Вольтера, что совсем не отвечает отношению Дюлорана к фернейскому патриарху. Все шесть томов переполнены ссылками на сотрудников «Энциклопедии» от Буланже до Жокура, в них цитируются Депрад, Д’Аламбер, Дидро – словом, книга явно составлена человеком, лично и идейно близким к энциклопедистам. Второй же причиной усомниться в авторстве Дюлорана является точность его цитирования философских источников: вряд ли епископ снабжал этой литературой заключенных своей тюрьмы.[↩]