№5, 2010/Век минувший

«Родину не выбирают. Я вернусь…». Из дневников и писем 1964-1988 годов

Дом у меня один — Москва. Город, в котором я родилась, училась, прожила жизнь, родила дочерей, писала книги, накопила бесценное сокровище — друзей, похоронила родителей. Я нашла в Германии гостеприимство, поддержку, помощь, возможность работать, читателей, друзей. За все это и за многое другое я стране, к тому же предоставившей мне гражданство взамен отнятого, глубоко благодарна. Но, повторю, дом один — Москва. Свобода внешняя здесь несоизмерима с тем, что у нас на родине. Я могу беспрепятственно ездить, читать, писать, выступать. Внутренне же я осталась столь же свободной (или столь же несвободной), как была и дома.

Вопреки очевидности, железной логике фактов я верю, что вернусь. Если бы не верила, не могла бы продолжать жить.

Раиса Орлова,

из интервью журналу «Форум»

25 января 1985 года

… Пятое сентября 1988 г. Я действительно долетела! Аэропорт Шереметьево. Я уже вижу лица встречающих, машу им, кричу. Они не могут понять, почему я еще медлю — с моего рейса уже все прошли. Подходит молодой немец, вежливо спрашивает: «Ведь у вас, кажется, гражданство ФРГ? Почему же вы стоите в этой очереди?»

Крупными буквами по-русски и по-английски написано: «Для советских граждан». Тут я и стою едва ли не час. А другая очередь — для иностранцев. Через несколько минут я очутилась в объятиях друзей.

12 ноября 1980 года мы с мужем улетели в Германию по приглашению Генриха Белля. Хоть и на год, хоть и с обратными билетами в кармане, в душе — черное затмение.

22 января 1981 года нас известили письмами из Посольства, что мы больше не граждане СССР. В тот день я сказала перед телекамерой: «Можно построить стены и границы, можно прислать бездушную бумагу, можно лишить гражданства, но у меня не отнять того, что я родилась и выросла в Москве, там родила дочерей, там стала литератором, там у меня внуки, там нажила я самое большое богатство — друзей, которые со мною в радости и в горе…

Меня нельзя лишить родины, родного языка, нельзя лишить моих любимых…» Вот и подтвердилось — действительно нельзя!

Расставаться и на этот раз было печально. Но расставалась с надеждой на новые встречи. Хватило бы жизни…

Февраль 1964 г. ГДР. Смотрим в Берлине спектакль «Дни Коммуны»1. Неужели это возможно и сегодня — с тем же захватывающим волнением следить: падет или не падет? И знать, и все же надеяться. Эту судьбу нашего поколения никуда не денешь: от Стены до Колымы или наоборот. Применять или не применять насилие?.. Разве это про Коммуну? Про нас. На шести языках под занавес: «Да здравствует Коммуна! Вив ля коммюн!..»

Коммуна живет. Живет в тех актерах, которые вот здесь, в этом городе, у Cтены2 могут так играть и значит — верить. «Мы — это больше, чем ты». А что же выше? Неужели хорошо одетые и устроенные обыватели всех наций в Черемушках всех широт?

Февраль 1964 г. ГДР. Анна Зегерс: «Я бы хотела написать историю справедливости. С одной стороны — история Льва3, а с другой — моей домработницы, осадницы из Восточной Пруссии. Ты и таких защищал…. Я здесь живу много лет, у меня сотни знакомых, но людей, с которыми я разговаривала бы так откровенно, как с вами, — нет».

Шумахер4: «Евтушенко сыграл огромную роль. Прекрасно выступал. Самое мощное тайное оружие России. Ведь антикоммунизм — чувство, и бороться с ним нельзя только разумом».

Март 1964 г. Цветаева — ее разлив, ее оглушительная мощь. Это ведь и есть «музыка революции». Если бы не случайные биографические обстоятельства, она бы не уехала. И не было бы «Моих служб». Как, впрочем, их и сейчас НЕТ. (Потребность изменять и даже фальсифицировать историю в угоду настроению того времени. То есть, как это «Моих служб» нет?! Они есть. — Прим. Р. О. 1984 года.)

А государственность — как бы это ни называть — это ей ненавистно везде. Весь ее образ жизни в Париже, да и в других местах — антиистеблишмент. Потому она мне была много важнее Ахматовой и будет, пока живет где-то, хоть в Венесуэле, дух переворота. Ее слово вместе с лавой изрыгается, извергается — не поется. И тот же шквал чувств.

Май 1964 г. Харьков. Лев ходит по развалинам, юношей он ходил по этим улицам. А если бы жил в другой стране? Было бы то же самое, тоже стал бы коммунистом, и наступил бы для него 1956 год, но только менее трагично.

Вот дом, где проходила писательская конференция в 1930 году. Мог ли он тогда подумать, что будет на «ты» с Анной Зегерс, что станет другом Гидаша и напишет о нем книгу?

Август 1964 г. Письма Бабеля5. Какого писателя загубили! Просто так взяли и убили Бабеля. Ведь в нем неповторимость каждого человеческого существа доведена до предела. Может, еще тридцать лет пройдет, пока такой где-либо будет. Это все еще искры того огня. Но эта жизнь! «Конармия» — рядом с бытом, комнатами, Парижем, перепиской, «Новым миром», авансами, договорами, одиночеством. Страшным последним письмом из Переделкина в декабре 1938 года. Нельзя отдавать… Нельзя отдать Бродского.

Август 1964 г. Я не могу и не должна заниматься современным искусством. Потому что у меня все задачи должны сходиться с ответами. Я родилась, прожила и, видимо, умру в старомодном, просветительском мире без непознаваемого, без тайн и ужасов. А все действительно современное искусство тяготеет к абсурду, Кафке. Для этого надо жить в антимире. По-серьезному говоря, это и есть главный пропуск в моей книге об американской литературе6.

* * *

Одесса. Власти не хотят даже комнаты-музея Багрицкого. Ничего. Ничего не оставить, не помнить. А камни помнят. И люди. Одна из улиц в Одессе была Дегтярная, потом Мойхер-Сфорима, потом — Вышинского, теперь опять Дегтярная. Держатся только старые названия.

* * *

Когда сбрасывали памятник Сталину в Батуми — сотни молодых людей на коленях с цветами…

…А кто же мой народ? Тот хамоватый парень с теплохода «Кахетия», который яростно сражался против узких брюк, а напившись, материл свою спутницу?

Грузия. Несколько минут счастья по дороге из Сигнахи. Я одна, жара, солнце, внизу — Алазанская долина. И синие горы. И счастье там, за поворотом, и не мешает длинная, уже прожитая жизнь.

Что же надо делать? Учить? Чему? Писать хочу так, что распирает, а толку? Говорю, говорю на лекциях про тридцать девять вариантов последней страницы в «Прощай, оружие»7, а у меня?

* * *

А. А. 8 едет в Италию получать поэтическую премию Этна Таормина.

— Еду представлять коммунистическую Россию.

— Анна Андреевна, вы едете представлять великую державу Поэзию.

— Ну, я-то знаю, куда меня и зачем посылают.

* * *

Выражение Винера9 — «промежуточный язык». Все мои записи и есть промежуточный язык.

* * *

23 декабря 1964 г. Рукопись КИ10 о Зощенко. Главное — развращение, озверение народа. Человеческий материал. Чьи же это слова: «Нельзя построить мраморный храм из смеси грязи и навоза»? А скотский хлев можно. Зощенко заглянул в ту пропасть, куда КИ не может — к счастью для него — последовать за Зощенко.

23 апреля 1965 г. Анне Зегерс стихи Назыма Хикмета читал Жоржи Амаду в Бразилии: «Чтобы мы не погибли под обломками падающих (свергаемых?) идолов».

Рассказ Анны Зегерс о том, как ее спас Джек Лондон, как она бежала из Парижа от гитлеровцев.

* * *

Я …слишком много из тех фраз произносила сама, чтобы осуждать Надежду Яковлевну. АИ11 мне сурово: «Не сравнивайте. Вы не знали, не понимали. И у вас муж погиб не в лагере».

17 июля 1965 г. АИ отказался от поездки в Италию. Лев: «Неужели не хочешь?»

— Есть «хочу» и есть «должен». Мое ущелье суживается. Не знаю, сколько у меня времени, сколько жизни. Морочу голову «Раковым корпусом». Демичев12 не спросил про маленькие рассказы. «Семья и школа» хочет печатать.

* * *

Разговор о том, откуда у Давида Самойлова напряженный интерес к русской истории. Убеждена, что это русская деревня во время войны.

* * *

2 августа 1965 г. Проводы Белля. В. Стеженский привез на вокзал книгу Анны Зегерс «О Толстом и Достоевском». Вот нет журналистов, надо сделать фото «Немцы — за один стол!» Белль не принял шутки, сказал очень серьезно: «Я не возражаю, я очень хорошо отношусь к Анне Зегерс».

Август 1965 г. Комарово. А. А. (о верстке книги «Бег времени»): «Опять перепутали строки в чистых листах. У меня просто предынфарктное состояние. Я послала телеграмму, но со мной не посчитаются. Ничего, они выйдут из положения, вклеют портрет Насера. Вы смеетесь, а надо плакать». Но сама улыбается.

6 сентября 1965 г. Идеологическое совещание. Почему растет преступность? «Новый мир» где издается? В СССР или в США?

22 октября 1965 г. Нарастает очередная непроизнесенная речь. Кому? Может быть, Демичеву? О субъективизме в управлении литературой. Примеры ненапечатанных книг: от завещания Ленина до Цветаевой, Пастернака. «Синяя тетрадь»13, «Черные сухари»14, «Десять дней, которые потрясли мир», стихи Слуцкого, Берггольц, «Театральный роман» Булгакова — это что, подпольщина? Нет ничего вреднее, чем потеря памяти. Надо помнить. Вывод — решать самим. Мы — литераторы. Молодые говорят о постановлении об Ахматовой и Зощенко, что это все — вранье. А Шевцов и Первенцев выходят стотысячными тиражами. Разговор о «Колоколе»15, о Кеппене с Поликарповым16, он никого не убедил. Роман не изменился, изменились — мы. И будем продолжать объективный процесс. Можно запрещать — последуют инфаркты, раки, смерти. Даже если и не столь страшно, а просто вывести писателя из рабочего состояния — разве это польза? Кому? Надо перестать считать нас детским садом. Партийное руководство — не дидактическая игра. Это всерьез. Для этого надо знать, понимать, завоевывать личным авторитетом, а не властью кресла и «вертушки». Нелегко было ни Ленину с Горьким, ни Фурманову с Чапаевым.

27 октября 1965 г. Партгруппа. Демичев выступает: «Мы не все можем принять у Пастернака, у Кафки. В свое время мы широко издавали Ремарка. А не принесло ли это известный вред, не сбило ли с толку?» Крики: «Нет, не принесло!»

* * *

Лекция А. А. Белкина17 о Достоевском в Школе МХАТ. Он приводит слова из записной книжки о различии между честностью и нравственностью.

— Недостаточно определить нравственность как верность своим убеждениям. Тридцать лет тому назад я был убежден, что Сталин ведет к гармонии. И действовал соответственно. Был ли я тогда нравственен?

23 человека — слушатели — голосуют: «да». Лектор приводит продолжение цитаты: «…честность, но не нравственность. Значит, человек может быть честным, но безнравственным». Ребята начинают всерьез думать. Видна на лицах работа мысли. Один говорит, что нравственность не существует вообще.

Белкин: «Этот вопрос каждый должен решать сам для себя. Могу только сказать, как Достоевский, что я выбрал неверные идеалы».

Спрашивает студентов, можно ли достичь высокой цели низкими средствами? Тот же черноволосый парень отвечает: «Можно». Добавляет робко: «Цель оправдывает средства. У меня есть проверка — Христос». Голос девочки: «Ну, тогда ему легче».

Белкин: «Для государственной системы нет ответа. Ответ будет давать двадцатый век».

21 декабря 1965 г. Колебаться вместе с линией — очень хорошо. Роман А. Бека «Новое назначение» мне кажется позавчерашним днем, а с точки зрения Тельпугова18 — это роман послезавтрашний. Отсюда все больше растет ощущение беспочвенности. Где же «мы» от меня, от моего «я»19?

Мы во время оттепели избаловались, подраспустились. Забыли, что нам были даны не права, а поблажки.

Январь 1966 г. Непроизнесенная речь (отчасти — у Тельпугова). Понятие «антисоветская литература» — произвольно. Так называли «Конармию» и четвертую часть «Тихого Дона», стихи Ахматовой и Пастернака, Цветаевой и Есенина, Васильева и Бориса Корнилова, Заболоцкого. Представления, в том числе и политические, меняются и будут меняться. Это — необратимый процесс. Нельзя запретить людям думать, сравнивать, вспоминать вчерашние газеты, читать сегодняшние.

Ленинские нормы — это опубликованный Аверченко: «12 ножей в спину революции». Это же действительно антисоветское произведение. А ведь тогда мы были нищие, окруженные врагами. Сами эти обороты утратили смысл. Никто в них не верит.

Я уверена, что даже те, кому по тем или иным причинам были неприятны Синявский и Даниэль, после статей Еремина20 превратились в их защитников.

1 февраля 1966 г. Рассказ В. Корнилова21 о том, как он собирал подписи под письмом против восстановления культа личности Сталина. Составил письмо Эрнст Генри22, подписали Чуковский, Паустовский, Слуцкий, Тендряков, В. Некрасов, Катаев. Отказались Симонов, Алигер, Евтушенко, Аксенов. Евтушенко принял Генри лежа.

22 февраля 1966 г. Надо бы писать о том, что сейчас происходит каждый день. О том, как слушали радио23, как ждали в Переделкине приговора24. Как всех нас и все то, что мы написали и что еще напишем, — приговорили.

Заявление Арагона. Заявления компартий — итальянской, английской, шведской, датской, финской. А в ответ — лживая брань со страниц «Правды», «Литературки», как в худшие времена.

…Можно подумать, что живем только этим. А на самом деле Лев ходит в театр, в библиотеку, волнуется в связи с итальянскими фильмами. Оба читаем лекции, ходим в гости, не хватает дней недели. Все идет своим чередом… У нас состояние людей, получивших телеграмму: «Волнуйтесь, подробности письмом».

23 февраля 1966 г. Лариса выступила по «Голосу»25. Смелость. Назвала Паустовского. В университете письмо против Синявского26 не подписали Якименко, Федоров, Поспелов. Дувакина за защиту прорабатывали, он не отказался. В ИМЛИ не подписали Тагер и Галя Белая. В «Известия» кроме ЛК и Володи27 написали Лена Ржевская и Ирина Роднянская.

24 февраля 1966 г. На партбюро в ИМЛИ выступила Светлана Аллилуева и спросила: «А почему вообще суд? Почему не дали прочитать, подумать, разобраться самим?»

В тот же день на итало-советском симпозиуме Чухрай в середине длинной речи сказал: «Когда меня месяц тому назад в Риме спрашивали о Терце и Аржаке28, я говорил, что презираю их. Потому что их метод — уход от борьбы. Потому что надо бороться здесь. Но в идеологической борьбе надо иметь голову на плечах. Этот суд — чистый проигрыш. Сделали им мировую рекламу, оттолкнули друзей».

Лена29 говорит, что, если бы у нее был талант, она написала бы серию портретов «Русская интеллигенция в феврале 1966 года».

9 марта 1966 г. Выступление на открытом партийном собрании в Союзе писателей.

Нам, критикам, всегда советуют, и советуют справедливо, чтобы мы говорили о том, что есть в литературе, а не о том, чего в ней нет. Однако сегодня я поступлю как раз наоборот. Я буду говорить о тех книгах, которые не были изданы в 1965 году. Не украсили этот год, о рукописях, которые не стали книгами. Если бы рукописи, о которых я хочу сказать, были бы напечатаны, то, быть может, и нельзя было бы назвать прошедший литературный год «тихим».

Росляков уже назвал среди них роман Бека «Новое назначение». Мы все ждем книг-открытий, книг-обобщений. Роман Бека принадлежит к таким книгам.

Как известно, этот роман обсуждался под стенограмму на московском правлении, товарищи горячо выступили на защиту важной книги. Кстати скажу, что именно такими делами и надо, по-моему, заниматься и правлению, и партийному бюро. Однако битва за роман еще не выиграна. Надо продолжать борьбу пока роман не напечатают.

Другая рукопись — точнее, верстка, еще не ставшая книгой, — Катаев, «Святой колодец». Это замечательное художественное произведение старого нашего писателя. Книга исповедальная. Сейчас среди лучших произведений Запада есть такие, например, «После грехопадения» Миллера или фильм Феллини «8 с 1/2», получивший премию на московском фестивале. Среди них — книга Катаева. Большие художники считают, что они в ответе за все то, что было при них, рядом с ними, Катаев беспощаден к самому себе, к своему опыту. Это очень честная книга. Ведь и культ — это же не только Сталин, не только то, что шло сверху, это то, что было и в нас самих. По-моему, «Святой колодец» — лучшая книга Катаева.

Рукопись Л. Чуковской «Софья Петровна» рассказывает историю машинистки, обывательницы. Действие происходит зимой 1937-1938 года в Ленинграде. Она не понимает того, что происходит вокруг нее и с ней так же, как не понимали люди, гораздо более умные, образованные. По-моему, эта повесть принадлежит к прекрасной русской прозе. Но это еще и уникальный исторический документ, потому что повесть была написана тогда, 24 года тому назад. После ХХП съезда Л. Чуковская предложила повесть издательству «Советский писатель», с ней заключили договор, заплатили 60 процентов. А потом книгу не издали. Автор подал в суд на издательство. И выиграл дело. Когда юрисконсульт издательства весьма невнятно пытался утверждать на суде, что в повести «есть идейный перекос», судья, твердо стоящий на страже закона, спросил: «А когда платили 60 процентов, тогда не было идейного перекоса?». Но повесть-то до читателя не дошла, а между тем она необходима.

Представление об «идейном перекосе» меняется. Вот при жизни В. Гроссмана не издали его записки об Армении «Добро вам», вынули из журнала. А в 1966 году эти записки напечатали в журнале «Советская Армения». А где роман Гроссмана, труд многих лет? Ходили какие-то смутные слухи, что роман куда-то забрали. Неужели мы, члены той организации, в которой Гроссман состоял столько лет, не можем, не должны спросить: где роман Гроссмана? Кто считает этот роман вредным для советского читателя?

Я говорила до сих пор о произведениях известных писателей, членов нашего союза, которых вы все знаете по другим их книгам. А сейчас я скажу о человеке, которого, может, многие присутствующие совсем не знают, о Евгении Гинзбург-Аксеновой30, о ее замечательной книге «Крутой маршрут». Ваши аплодисменты показывают, что многие знают эту книгу. Когда вышла повесть «Один день Ивана Денисовича», было много разговоров о том, что автор неправильно выбрал героя, о том, что не показана трагедия 1937 года, трагедия коммуниста. Я считала и считаю эти упреки Солженицыну совершенно неправомерными. У него — другая задача, у него сказана своя необыкновенно важная правда. Но по отношению ко всей литературе этот упрек верный.

  1. Пьеса Бертольта Брехта.[]
  2. Берлинская стена — государственная граница — до 1989 года разделяла город.»Восточный Берлин, 1964 г. Воскресенье… Идем по Фридрихштрассе до Унтер ден Линден. Пустые улицы, магазины закрыты. В этой части города не живут. Здесь только учреждения. В первые часы пустота рождает щемящее чувство. Снова и снова разрушенные здания. Это теперь, девятнадцать лет спустя после войны, в центре города — развалины, пустыри и скверы на пустырях. Идем мимо умерших домов. Бранденбургские ворота… Высокая редкая сетка, как у теннисных кортов. За сеткой бегают овчарки и волкодавы. Дальше — стена. По ту сторону — Западный Берлин. Видны дома, рекламы. Сильнее всего — ощущение безысходности. И стыда. Сделать нельзя ничего…<…>

    Западный Берлин, 1985 г. …Я стояла на полутемной станции метро Фридрихштрассе. Пограничник вернул мне паспорт вежливо-сухо: «Вам отказано». Надо мной, на верхней галерее — часовые с автоматами, в тяжелых сапогах. Это было воплощением ужаса, но и полного абсурда. А я вспоминала, что видела эту же станцию с той стороны двадцать один год тому назад…» (из кн.: Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. М.: Книга,1990.) []

  3. Лев Зиновьевич Копелев (1912-1997) — муж Р. Орловой, германист, писатель, критик. За месяц до начала войны защитил диссертацию о драмах Шиллера. Четыре года — с 1941 до 1945-го — на фронте убеждал немецких солдат, чтобы они сдавались в плен, учил военнопленных и перебежчиков, воспитывал из них антифашистов, даже писал стихи по-немецки. За месяц до победы Л. Копелев был арестован «за пропаганду буржуазного гуманизма и клевету на командование Красной Армии», почти 10 лет провел в заключении. Активно выступал против возрождения культа Сталина, подписывал письма протеста. Исключен из партии, уволен с работы (1968), отстранен от профессиональной деятельности. Исключен из Союза писателей СССР (1977), жил в ФРГ (с 1980-го), член Международного Пен-клуба, Союза писателей ФРГ, профессор Бергского университета (с 1982 года; Вупперталь, ФРГ), руководитель исследовательской группы по изучению истории «взаимного узнавания русских и немцев» (Вуппертальский проект). В Кельне работает Форум имени Л. Копелева (с 1999 года). []
  4. Эрнст Шумахер — театровед, профессор Берлинского университета, автор работ о Б. Брехте. []
  5. Р. Орлова в 1964 году читала письма Бабеля, хранящиеся в архиве Т. В. Ивановой. Некоторые были опубликованы в 1992 году в журнале «Октябрь» (№ 5-7).[]
  6. Орлова Р. Потомки Гекльберри Финна: Очерки современной американской литературы. М., 1964.[]
  7. Роман Э. Хемингуэя. []
  8. Анна Андреевна Ахматова.[]
  9. Норберт Винер (1894-1964) — американский ученый, основатель кибернетики.[]
  10. Корней Иванович Чуковский.[]
  11. АИ, или С., или Саня — Александр Исаевич Солженицын. []
  12. Секретарь МГК КПСС, с 1961-го секретарь ЦК КПСС, с 1974-го министр культуры СССР.[]
  13. Повесть Э. Казакевича (1961). []
  14. Повесть Е. Драбкиной (1957-1960). Елизавета Яковлевна Драбкина (1901-1974) — дочь одного из ближайших сотрудников Ленина, участница гражданской войны, последняя подруга Джона Рида, отбыла семнадцать лет на сталинской каторге. []
  15. Роман Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол». «Рукопись перевода, сделанная еще в 1940 году, влилась после 1956 года в начинающийся самиздат. Наш экземпляр прочитало человек двести, это одна из немногих рукописей, которая в буквальном смысле стерлась — листы рвались, буквы уже невозможно было разобрать… В 1968 году в третьем томе собрания сочинений роман появился на русском языке (с купюрами), двадцатилетняя тяжба вокруг книги завершилась победой» (Орлова Р. Воспоминания о непрошедшем времени. С. 248, 250).

    Статья Р. Орловой «О жизни и смерти, о революции и любви (Э. Хемингуэй. «По ком звонит колокол»)» была напечатана в журнале «Звезда» — 1964, № 1. []

  16. Роман В. Кеппена «Смерть в Риме» был переведен в 1958 году. На чрезвычайном заседании редколлегии журнала «Иностранная литература» вместе с Отделом культуры ЦК выступил зав отделом Д. Поликарпов. Заявил, что печатать такую книгу — значит уступать буржуазным взглядам, что пока он жив, он не допустит публикации и что, если редколлегия с ним не согласится, можно перенести решение вопроса выше. Редколлегия поспешила согласиться. 1 ноября 1965 года Р. Орлова вынула из почтового ящика газету «Правда» с некрологом Поликарпову и десятый номер «Иностранной литературы» с романом Кеппена.[]
  17. Абрам Александрович Белкин (1910-1970) — литературовед, исследователь Достоевского, Щедрина, Чехова, любимый преподаватель в ИФЛИ, МГУ, в Школе-студии МХАТ. См. о нем главу в кн.: Орлова Р. Воспоминания о непрошедшем времени. С. 367-376. []
  18. Председатель ревизионной комиссии Московского отделения СП СССР.[]
  19. »Английское слово «identity» на русский язык переводят обычно как «самоопределение», «самопознание», «идентификация» — но эти понятия не передают всех оттенков оригинала. «Я» осознает себя в столкновении, в соприкосновении с «не я» — семьей, классом, партией, церковью, нацией, обществом, наконец, — с человечеством. Это соприкосновение родства и конфликта, притяжения и отталкивания. В понятии «identity» заключены, по крайней мере, три оттенка:

    а) та общность, частью которой является или становится «я». «Где «мы» от моего «я»?» — спрашивает себя героиня повести Карсон Мак-Каллерс «Гостья на свадьбе». Ей хочется думать, что «мы» — это новая семья ее брата. Но иллюзия рушится, молодожены уезжают, оставляя девочку дома в прежнем одиночестве;

    б) обретение устойчивости. Для того и хочется почувствовать себя частицей целого, что целое защищает, дает опору;

    в) неповторимость «я», каждого человека. Именно та комбинация свойств, которая позволяет стать, остаться личностью…

    Мне представляется, что во многих случаях для перевода стоит привлечь старое русское слово, использованное в одном из пушкинских набросков:

    Два чувства дивно близки нам —

    В них обретает сердце пищу —

    Любовь к родному пепелищу,

    Любовь к отеческим гробам.

    На них основано от века

    По воле Бога самого

    Самостоянье человека,

    Залог величия его.

    В слове «самостоянье» счастливо сочетаются все три оттенка…» См. в кн.: Орлова Р. Кто я такой? Заметки об американской публицистике и романе шестидесятых годов. []

  20. Статья Еремина «Перевертыши» в «Известиях» об А. Синявском и Ю. Даниэле.[]
  21. Владимир Николаевич Корнилов (1928-2002) — поэт, член организации «Международная амнистия» («Amnesty International») с 1975 года. Исключен из СП в 1977 году за публикации на Западе. []
  22. Эрнст Генри (Ростовский Семен Николаевич) (1904-1993) — публицист. С 1920 года международный курьер КИМа. Был членом КП Германии (1920-1933), входил в ЦК. Сидел в немецких тюрьмах (в том числе в Моабите). В 1933 году уехал в Англию. Работал в советском посольстве в Лондоне. В 1951 году вернулся в СССР, арестован, освобожден в 1955 году. Написал письмо Эренбургу в связи с его оценкой Сталина в последней части «Воспоминаний» о том, что СССР победил Германию не благодаря, а вопреки Сталину (1965). Автор многих статей и книг «Гитлер против Европы» и «Гитлер против СССР» (изданных задолго до начала Второй мировой войны, но уже содержавших точное изложение военных планов Гитлера).[]
  23. Зарубежное, разумеется. []
  24. По делу Синявского и Даниэля. []
  25. Лариса Богораз, радио «Голос Америки». []
  26. Руководство ССП и партийные органы вынуждали писателей подписывать коллективные письма с осуждением арестованных. []
  27. Владимир Корнилов. []
  28. Псевдонимы писателей А. Синявского и Ю. Даниэля. []
  29. Ленина Александровна Зонина (1923-1984) — литературовед, переводчица с французского. Автор книги «Тропы времени. Заметки об исканиях французских романистов (60-70-е гг.)». М., 1984. Жан-Поль Сартр посвятил ей (мадам З.) свою исповедальную повесть «Слова». См. главу «Она пронесла свет» в кн.: Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. С. 412-417. Жан-Поль Сартр (1905-1980) — философ-экзистенциалист, писатель. Повесть «Слова» (1964) удостоена Нобелевской премии по литературе. []
  30. Евгения Семеновна Гинзбург (1906-1977) — автор «Крутого маршрута», мать Василия Аксенова. См. о ней главу «Евгения Гинзбург в конце крутого маршрута» в кн.: Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве. С. 340-377[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2010

Цитировать

Орлова, Р.Д. «Родину не выбирают. Я вернусь…». Из дневников и писем 1964-1988 годов / Р.Д. Орлова // Вопросы литературы. - 2010 - №5. - C. 261-302
Копировать