Роберт Пени Уоррен– литературный критик
В самое последнее время в американской печати появляются работы критиков, ставящих перед собою при рассмотрении литературы США весьма широкие задачи. Они не ограничиваются анализом одного или нескольких художественных произведений, а стремятся показать важнейшие особенности развития американской словесности на протяжении большого отрезка времени. Двухсотлетие борьбы американцев за независимость подсказывает мысль о необходимости выявить основные закономерности литературы Соединенных Штатов, как она складывалась в течение всего этого немалого срока. Порою, однако, тип исследований определяют и факторы субъективного характера. Критики, которым довелось пройти большой жизненный путь, испытывают тягу к обобщениям, в основе которых лежит их собственный опыт.
Среди разнохарактерных, многоракурсных сочинений подобных видов, появившихся за океаном не столь давно, особенный интерес вызывает, пожалуй, обширная статья Роберта Пенна Уоррена, опубликованная в прошлом году в журнале «Нью-Йорк ревью ов букс» 1.
Раньше других известных литературных критиков США Роберт Пени Уоррен попытался определить основные принципы движения американской словесности с конца XVIII века и до наших дней. Свое понимание существа этих принципов исследователь запечатлел весьма отчетливо и энергично. Об этом свидетельствуют не только рассуждения о творчестве отдельных писателей США прошлого и настоящего, но даже само название его работы. Р. -П. Уоррен озаглавил ее так: «Те, кто приносит дурные вести. Писатели и американская мечта».
Какие бы противоречивые тенденции ни проявляли себя в этой статье, решающий смысл сочинения выражен довольно ясно, даже с вызывающей прямотой и настойчивостью. И сводится он, полагаю, к следующему.
По Уоррену, лучшие писатели США – это люди, крайне скептически воспринимающие и суть так называемой «американской мечты», и степень ее осуществления. В американских художниках слова автор видит носителей малорадостных известий о жизни в родной стране. Они рисуют действительность с чувством боли и горечи и очень критично оценивают то, что происходит вокруг них. Уоррен не оспаривает права писателей США приносить «дурные вести». Скорее он утверждает оправданность подобного подхода к окружающему миру, необходимость этого подхода.
Все это, конечно, не может не привлекать внимания к работе «Те, кто приносит дурные вести». Нельзя не признать, что Уоррен проявляет определенную смелость в своей трактовке американской поэзии и прозы. И читателей не может не интересовать вопрос: а каков же облик этого литературного критика?
Имя Роберта Пенна Уоррена уже известно у нас в стране. Его яркая книга «Вся королевская рать» была с интересом воспринята читателями. Есть у Уоррена и другие любопытные произведения. Назову хотя бы роман «Пещера», в котором дает себя чувствовать явно скептическое восприятие автором мира собственничества.
Однако Уоррен – не только романист. Он издал, например, несколько сборников стихов и удостоен премии как поэт. Он выступает с работами публицистического характера. Одна из его сравнительно новых книг этого жанра содержала размышления по поводу столетней годовщины Гражданской войны на американской земле. В ней подчас говорится о позициях южан в этой войне с недопустимой мягкостью. Но вместе с тем автор справедливо подметил, что хотя война Севера и Юга «уничтожила рабство», она сделала совсем немного для «уничтожения расизма», если вообще что-либо сделала для этого. С презрением Уоррен говорит, что «даже ныне какой-нибудь рядовой линчеватель выдает себя за защитника южных традиций…».
Однако в американском литературном мире больше всего внимания привлекла деятельность Уоррена в качестве критика художественной литературы. У нас же его литературоведческие работы почти вовсе не известны.
Между тем Уоррен – критик, не просто занимающий на литературном Олимпе заметное место. Его публикации литературно-критического характера весьма своеобразны. Ведь Роберт Пени Уоррен представляет собою фигуру крайне противоречивую, на редкость двойственную.
Надо иметь в виду, что специфические тенденции и очевидная противоречивость, проявившиеся в работах этого критика, бросают известный свет и на сочинения его соратников, А потому выступления Уоррена требуют (здесь я позволю себе применить один из излюбленных «неокритиками» терминов) чрезвычайно «пристального чтения».
Когда в начале 20-х годов нашего века небольшая группа литераторов из южных штатов США затеяла издание журнала «Фьюджитив», проповедовавшего возврат к традициям аграрного Юга, среди активных участников этого – отнюдь не прогрессивного – движения был и еще совсем молодой Уоррен. В своей книге, иронически озаглавленной
«Труженики на ниве мифов» (1966), американский литератор А. Караникас не без оснований связал позиции писателей, которые склонны идеализировать аграрное прошлое южных штатов (как известно, там существовало рабство негров), с деятельностью литературоведов-формалистов, называющих себя «новыми критиками» и завоевавших в последние десятилетия чрезвычайно большое «сияние в академических кругах США.
К «новым критикам» причислял себя (а может быть, причисляет и сегодня) также Уоррен. Показательно длительное его сотрудничество со столь видным американским «неокритиком», как Клинт Брукс, – они совместно выпустили, например, антологию и исследование, озаглавленные «Как научиться понимать художественную прозу».
Но было бы неосторожно сводить литературно-критические взгляды Р. -П. Уоррена только к защите формализма. Подобно тому, как в некоторых своих (притом наиболее ценных) художественных произведениях писатель изображает мир буржуазных отношений в той или иной степени негативно, он в ряде литературоведческих работ улавливает способность художников рисовать темные стороны американского буржуазного общества и нередко довольно высоко оценивает их сочинения.
Вот один показательный пример. Для американского исследователя Л. Лири, автора одной из опубликованных в начале 70-х годов книг о творчестве Фолкнера, известный роман этого писателя «Святилище» – главным образом зеркало всеобщего зла, таящегося во всех людях. Уоррен же довольно давно в своей книге «Избранные эссе» назвал одного из основных героев «Святилища» – гангстера по имени Лупоглазый – «дегуманизированным роботом» и символом «финансового капитализма» 2.
Конечно, я отдаю себе отчет в том, что хотя для критика и известный герой фолкнеровской трилогии Флем Сноупс воплощает Америку «финансового капитализма», это не дает ни малейших оснований рассматривать Уоррена как последовательного соратника таких американских критиков демократического направления, как Верной Паррингтон или Ван Вик Брукс. Автор «Избранных эссе» разделяет и поныне многие из предубеждений своих коллег из южных штатов, не скрывает враждебности к пролетарской идеологии. Но все же нельзя не заметить, что в последние годы в уорреновских суждениях на литературные, а также социальные темы возникают кое-какие сдвиги положительного характера.
Да, в литературно-критических творениях Уоррена, несомненно, присутствуют те или иные элементы «неокритицизма», но это нередко сочетается с попытками трезво оценивать – хотя бы в какой-то мере – собственнический миропорядок и возникающее в части американской литературы отрицательное его восприятие. Следует учесть и то, что в своих работах он иногда проявляет тонкую наблюдательность и тем самым временами далеко отходит от канонов «новой критики».
В качестве доказательства обратимся хотя бы к опубликованной в самом начале этого десятилетия его монографии о творчестве Драйзера3.
Самый факт, что один из основателей «неокритического» направления в литературоведении США решил посвятить целую книгу прозаику, к которому большинство его единомышленников относится почти с нескрываемым презрением, отназывая ему в праве называться художником, заставляет присмотреться к этой уорреновской работе.
Конечно, Роберт Пени Уоррен не единственный литератор, связанный с «новыми критиками», который создал монографию о художнике, коего американские формалисты ценят весьма низко. Так, в начале прошлого десятилетия «неокритик» Марк Шорер выпустил в свет весьма объемистый том, представляющий собою биографию и анализ творчества Синклера Льюиса. Однако сочинение Шорера, озаглавленное «Синклер Льюис – жизнь одного американца», хотя и содержит немало неизвестных раньше документальных данных о жизни создателя «Главной улицы» и «Бэббита», проникнуто духом нескрываемого, категорического отрицания эстетической ценности почти всего написанного Льюисом. Напрашивается даже предположение, что эта книга была специально создана с целью убедить читателей, будто Синклер Льюис – лауреат Нобелевской премии – должен быть исключен раз и навсегда из круга значительных мастеров американской литературы.
Утверждать что-либо сходное о книге Уоррена, в центре которой – жизнь и творчество Теодора Драйзера, нет никаких оснований. В самом названии работы, сформулированном весьма пространно (на старинный лад): «В знак уважения к Теодору Драйзеру, в связи со столетием со дня его рождения», – выражены добрые чувства к писателю.
Думается, что самый факт появления этой работы, сколь ни сомнительны иные из содержащихся в ней положений и деклараций, служит симптомом несколько изменившегося отношения к Драйзеру со стороны американского буржуазного литературоведения. Сам Уоррен отчетливо (и даже не без известной тревоги) осознавал, что, говоря в тоне уважения – хотя и со многими оговорками – о Драйзере как о художнике, он бросал вызов многим своим коллегам. В его книге есть такая декларация: «Употребляя выражение «искусство Драйзера», я отдаю себе полный отчет в том, что большинство критиков… сочтет его абсурдным». И все же есть известные основания, полагаю, начать с некоторых высказываний Уоррена о Драйзере, вызывающих возражения, даже протест.
Хотя критик упоминает несколько раз о том, что в драйзеровском творчестве нашла отражение реальная американская действительность, он, прежде всего, ищет в главных персонажах романов – притом персонажах весьма отрицательных – воплощение черт, присущих автору этих произведений. По мнению Уоррена, сам Драйзер был одним из молодых людей, «обезумевших в погоне за успехом…». Критик по существу ставит знак равенства (такой напрашивается вывод) между Каупервудом, чей жизненный путь изображен в «Трилогии желания», и создателем этого образа. Если верить Уоррену, то романист якобы «был идеальным ницшеанцем» и… «прирожденным лжецом».
Без подлинных на то оснований критик утверждает, что драйзеровская книга о поездке в Советский Союз была списана у журналистки Дороти Томпсон (в то время она была женою Синклера Льюиса).
Увы, негативная характеристика Драйзера приобретает кое-где у Уоррена вполне очевидную политическую окраску: автору монографии явно не по душе симпатии романиста к коммунистам. Так, «Трагическая Америка», в которой явственно прозвучали симпатии Драйзера к американцам, воспринявшим идеи Октября, охарактеризована как «невероятно плохое» произведение. А знаменитое письмо прозаика о решении вступить в Компартию США объявлено сочинением, написанным не самим Драйзером, а «людьми, подготовленными партией…».
Есть немало спорного и просто неверного в том, что сказано о заключительном томе «Трилогии желания» – «Стоик». Уоррен забывает, что в этой книге акцентирована сильнее, нежели в других частях серии, внутренняя бессодержательность всей деятельности Каупервуда, этого хищника-капиталиста.
Добавлю, что мимоходом Уоррен высказывает кое-где весьма сомнительные соображения о книгах других крупных американских художников. Никак нельзя, например, сводить смысл произведения Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» к тому, что эта книга «стала первым романом, в котором американский бизнесмен был с удовлетворением изображен героической личностью…», или что она представляла собою, прежде всего «взрыв протеста против сентиментального возвеличения средневековья…».
Уоррену не были чужды и другие заблуждения, свойственные рядовым американским буржуазным критикам. Но все же сводить к этому весь смысл его книги о Драйзере не приходится. Сочинение «В знак уважения к Теодору Драйзеру…» содержит немало страниц, на которых показаны реальные источники того, что определило способность романиста правдиво рисовать родную страну, и, в частности, верно изображать жизнь как низов Америки, так и «баронов-разбойников», подобных основному персонажу «Трилогии желания».
Ведь создатель образов Керри Мибер, Дженни Герхардт или Клайда Грифитса вырос, подчеркивает Уоррен, в семье бедняков. Для американского «истэблишмента» он был посторонним, изгоем, и именно это определило «основные чувства и основную мощь его произведений». Отсюда то сознание несправедливости, царящей в Америке. Интересно принадлежащее Уоррену сопоставление Драйзера с Хоуэлсом. Хотя и Хоуэлс сочувствовал человеческим страданиям, все же он, говорит критик, «оставался посторонним в том мрачном мире, который для Драйзера был родным домом».
Убедительно характеризуя в некоторых главах способность Драйзера создавать в лучших своих романах эстетически значительные образы и сцены, Уоррен в ряде случаев приходит к ценным выводам насчет общественного смысла произведений романиста.
Говоря об «Американской трагедии», он подчеркивает, что здесь каждый персонаж «играет определенную роль в структуре диалектически развивающегося произведения», что есть своя глубина даже «в образах прокурора и защитников», что книге присуща «поразительная цельность». Вместе с тем говорится, что в «Американской трагедии» запечатлена «половина столетия, в течение которой новая Америка, Америка индустрии и финансового капитализма, все полнее обретала свои подлинные формы, а ее тайные силы выходили на передний план, чтобы определять всю жизнь страны».
Явно оспаривая взгляды других «неокритиков» (а также и таких буржуазных литературоведов, которые не афишируют свою приверженность к формализму), Уоррен приходит к заключению, что «в своих художественных произведениях Драйзер снова и снова демонстрирует… элементы психологической глубины».
При этом он имеет в виду не только «Американскую трагедию», но и «Сестру Керри», и другие произведения писателя.
Основная мысль, которую в заключение подчеркивает Уоррен, несмотря на противоречивость его позиций, помогает читателю ощутить величие Драйзера. «Одно из крупных достижений» романиста, – пишет Уоррен, – в том, что он «сильнее, нежели какой-либо другой американский писатель», «почувствовал и воспроизвел с драматической силой американское урбанистическое общество».
Именно такая постановка вопроса позволила Уоррену спустя четыре года говорить с уважением и о других писателях США как о людях, которые «приносят дурные вести».
Обозревая в канун двухсотлетия американской войны за независимость чуть ли не всю историю литературы США, автор порою выдвигает не вполне убедительные идеи. Но вместе с тем он не раз создает впечатление, что первоочередной задачей американских литераторов всегда являлась критика утвердившихся в США буржуазных устоев. Статья написана отнюдь не в духе объективизма. С явной болью Уоррен подчеркивает, что лучшие представители национальной литературы создавали – и создают по сей день – совсем невеселую картину американской действительности. Вместе с тем критик признает оправданность всего этого.
Начиная еще с романтика Дж. -Ф. Купера, который «ненавидел плутократию» США, самые крупные американские писатели, показывает Уоррен, выступали противниками власти денег. Критик акцентирует, в частности, мысль Купера, что «плутократия, используя демагогические извращения языка демократии, может подорвать самые корни этой демократии…». Его привлекают куперовские выпады против американской печати, которая, исходя из «денежных принципов», стала превращать факты «в предметы рыночной торговли».
В своем эссе о печальных судьбах «американской мечты» (а именно об этом, как дает нам понять критик, и вещают вдумчивые писатели США) Уоррен явно солидаризируется с Купером и его последователями. Многое в недавно опубликованном эссе Уоррена свидетельствует о том, что автор – пусть и не вполне окончательно – отказывается от идеализации того дела, за которое боролись южные рабовладельцы (в качестве доказательства достаточно вспомнить хотя бы его почтительные слова о Линкольне).
А все-таки больше всего внимания в статье уделяется антибуржуазным мотивам в национальной литературе. Вот почему Уоррен останавливается на том, например, что в своих стихах Мел вилл предсказывал: победа Севера в Гражданской войне будет сочетаться с гибелью «мечты», которой жили основатели американского государства. Вот почему у него возникает довольно пространный разговор о творчестве Уолта Уитмена. По сути дела, Уоррен его считает поэтом, впервые по-настоящему воспевшим народные массы и идею демократии. Ведь даже Эмерсон, по мысли критика, называл высказывания о достоинствах широких масс лицемерной болтовней. Попутно автор считает нужным иронически заметить, что хотя в США уже давно было введено «всеобщее» избирательное право, в действительности оно означало избирательное право только для «белых».
С мудростью, которая в наши дни, к сожалению, едва ли присуща большинству американских исследователей творчества Уитмена, Уоррен подчеркивает выдающееся значение «Демократических далей». Появившееся на заре «позолоченного века» (то есть в годы, когда вслед за окончанием войны Севера и Юга капиталисты сделались почти единоличными хозяевами положения), это великое публицистическое сочинение поэта представило весьма недвусмысленным образом состояние морали в американском обществе.
Уоррен приводит слова Уитмена о деградации в Америке человеческой личности, о том, что в нравственном отношении его страна стала напоминать «выжженную» Сахару, а в ее городах полным-полно бессмысленно кривляющихся шутов.
Ведь в разгар «позолоченного века» даже виднейшие религиозные деятели страны, говорит критик (например, епископ Лоренс из штата Массачусетс), публично заявляли, что набожность превосходно сочетается с богатством. «Материальный успех, – со вполне очевидной издевкой цитирует Уоррен Лоренса, – помогает сделать национальный характер более приятным, более радостным, более великодушным, более христоподобным».
Многозначительный факт: в своем эссе автор теперь не очень-то склонен приукрашивать, как он это делал порою в книге о Драйзере, «баронов-разбойников». Уоррена не удивляет – напротив, он ссылается на это с пониманием, – что Марк Твен писал о них с подлинным бешенством. Критик упоминает, например, об открытом письме Твена Вандербильту, в котором миллионер является объектом самого ядовитого сарказма. Сие письмо, указывает Р. -П. Уоррен, – образец «справедливого гнева, вызванного коррупцией, которая была присуща современности». (Замечу в скобках, что твеновский памфлет, направленный против Вандербильта, при жизни автора в его книги не включался и поныне соотечественникам сатирика мало известен. Между тем полный текст «Открытого письма коммодору Вандербильту» вошел в собрание сочинений Твена, изданное в нашей стране тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров.)
Уоррен выявляет сугубо критическую сущность книги о Гекльберри Финне. Он снова вспоминает о романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Но теперь уже (при всем том, что не со всем в уорреновской трактовке романа можно согласиться) не чувствуется, что книгу Твена автор воспринимает (как в монографии, посвященной Драйзеру) в качестве своего рода гимна во славу каупервудов.
В образе Янки критик начинает видеть «бессознательную пародию на империализм…». Герой произведения выступает, говорит он, не только как носитель идеи «утверждения цивилизации среди людей», но и как «эксплуататор». В результате этого борьба Янки за освобождение человека приводит, в конце концов, к новой форме тирании.
Творчество Твена привлекает к себе автора эссе не меньше, нежели произведения Уитмена. Он неоднократно ссылается на различные, в том числе малоизвестные, твеновские высказывания, чтобы показать, к чему приводит дальнейшее развитие капиталистической системы в США. Хорошо знакомое советским людям (но едва ли американцам) замечание Твена о том, что спасти «Великую республику» уже едва ли возможно, в устах Уоррена (а ведь он был одним из отцов той американской литературной критики, которая проявляет воинствующее пренебрежение к социальным проблемам) звучит особенно впечатляюще.
И автор эссе продолжает цитировать эту яростно-сатирическую декларацию американского писателя (она вошла в один из фрагментов «Взгляда на историю», или «Общего очерка истории», Твена, иронически названного «запрещенной книгой»). В этой «запрещенной книге» Твен утверждал (и Уоррен счел нужным включить эти слова в свою статью), что «Великая республика» прогнила до самой сердцевины. «Жажда захватов давным-давно сделала свое дело; топча беспомощных чужеземцев, республика научилась… с вялым равнодушием смотреть на попрание прав своих собственных граждан… Правительство окончательно попало в руки сверхбогачей…»
Стоит отметить, что Уоррен привел эти суждения Твена вскоре после провала интервенции Пентагона во Вьетнаме. Едва ли нужно еще доказывать, что критик писал об американских писателях, обличающих отрицательные стороны действительности США отнюдь не для того, чтобы отмежеваться от их филиппик! И, несмотря на то, что в его эссе» встречаются утверждения, которые едва ли можно принять, вся тональность работы направлена на утверждение духовной мощи американских литераторов, осмелившихся делиться «дурными вестями» со своими современниками и грядущими поколениями.
Небезынтересно, что, упоминая о близком друге Марка Твена – Уильямс Хоуэлсе, в котором иные критики видят лишь апологета капитализма, автор эссе акцентирует то обстоятельство, что и этот писатель считал: новая плутократия несет, прежде всего «деградацию и нищету».
Заслуживают внимания и новые ноты в том разделе статьи, где Уоррен снова анализирует творчество Драйзера, которого он теперь считает «моралистом и гением». Критик показывает, что Драйзера волновали те же проблемы, которые мучили Твена, но только решал он их на новом материале – материале, выдвинутом XX веком.
Так, анализируя образ Каупервуда, автор пишет, что философия героя – это «философия социального дарвинизма, и она столь же аморальна, как то, что происходит в джунглях…». Тут же тонко подмечено, что Каупервуд, считающий себя сверхчеловеком, не является подлинной личностью. Ведь становление настоящего человека происходит, читаем мы (и как непохоже это на основы воззрений «неокритиков»), только в результате возникновения «подлинно жизненных связей между отдельным человеком… и группой», разумея под нею не «просто общество, не только чисто функциональную организацию», а дружеское объединение людей.
А Клайда Грифитса – главного персонажа «Американской трагедии» – Уоррен теперь проницательно характеризует как «прирожденного потребителя». И в этом-то, нетрудно догадаться читателю, его типичность. Ведь, по определению критика, после первой мировой войны в Соединенных Штатах наметился «поворот от психологии производителей к потребительской психологии».
Анализируя американскую литературу, начиная с 20-х годов нашего века до конца второй мировой войны, Роберт Пени Уоррен замечает, что мечты Ника Каррауэя (одного из героев «Великого Гэтсби» Фицджеральда) удрать от безрадостной действительности «цивилизованной» Америки на «Средний запад», якобы свободный от пороков этой цивилизации, столь же «абсурдно ироничны», как и мечта твеновского Гека Финна найти спасение на «свободных» землях «территории».
Уоррен продолжает свой разбор американской литературы. И снова он акцентирует острокритическую тональность ее лучших произведений.
Уильям Фолкнер для критика – это, прежде всего художник, воспринимающий современный мир финансов, капитализма и техники как силу, превращающую человека в машину. В качестве наилучших примеров, свидетельствующих об обесчеловечении людей «современным миром», он опять-таки называет таких фолкнеровских персонажей, как гангстер Лупоглазый из «Святилища» и Флем Сноупс.
По мнению Уоррена, Хемингуэй даже более категорично говорил о «современности», нежели Фолкнер, – он судил о ней, «с бо´льшим отчаянием, более радикально и с возросшим презрением». Уже первую мировую войну, констатирует критик, Хемингуэй воспринимал как «образ катастрофического банкротства западной цивилизации…».
Что же касается американских писателей, вошедших в литературу после второй мировой войны, то у самых значительных из них возникает чувство, что человеку ныне противостоит «искалеченное и даже садистское общество». В результате этого все более широкое распространение получает в США «общий дух протеста, отчаяния, сознание бесцельности существования, господство насилия, а также аморальности на всех уровнях жизни».
В этой же статье возникают и другие, весьма мрачные мысли о судьбах Америки на нынешнем этапе ее развития. Тех, кто «приносит дурные вести», а таковы в определенном смысле многие писатели США, говорится в эссе, «обычно считают виновниками того, о чем они рассказывают». Однако с подобными суждениями о людях искусства Уоррен согласиться никак не может, и он дает понять читателю, что Литература «дурных вестей», в том числе поэзия, – это единственно подлинно серьезная и заслуживающая внимания литература, которой обладает Америка.
«…Наша поэзия… – подчеркивает автор, – говорила нам, прямо или косвенно, сознательно или неосознанно, что мы движемся по пути уничтожения самой первоосновы, на которой наша нация, надо полагать, была создана».
В заключение критик с грустью констатирует, что в США «очень немногие люди… читают такие книги, о которых я говорил». Особенно мало, по-видимому, интересуются подобными книгами американцы, «руководящие обществом». Они предпочитают «снисходительно или с презрением оставлять подобные игрушки женщинам, детям, незрелым студентам, сверхинтеллектуалам, волосатикам, профессорам и изнеженным эстетам».
В Америке, читаем мы дальше, «чувство, что человек попал в ловушку», пришло к людям сравнительно поздно, однако оно все-таки возникло. «Нужно помнить… – говорит Уоррен, – что Соединенные Штаты… являлись буржуазной нацией par excellence…»
Уоррен крайне невысокого мнения о духовных достоинствах законченного буржуа. Недаром он вспоминает написанное почти полтора века тому назад известное предисловие Теофиля Готье к его роману «Мадмуазель Мопен». В этом предисловии, подчеркивает критик, буржуазия «с ее тяготением к респектабельности, религии, утилитаризму» была заклеймена как бесконечно скучная, внутренне скотообразная и вместе с тем «неисправимо враждебная искусству и духу человека».
Мысль о том, что американским стяжателям чужды высокие духовные запросы, литература и искусство, крайне близка критику. В заключение он с горечью приводит свидетельства того, что художественная литература у него на родине особым вниманием не пользуется. Так, «в колледжах и университетах существует организованное сопротивление искусствам и гуманитарным наукам, как якобы непрактичным и «элитарным».
А совсем недавно из записей на магнитофоне в Белом доме стал известен следующий факт. Обсуждая с помощником вопрос: как его дочерям следовало бы провести свободное время, бывший президент Никсон с негодованием отверг предложение, чтобы они занялись искусством. Ведь в обращении к искусству, по мнению этого политика, есть нечто от «левых взглядов», – «другими словами, – сказал Никсон, – держись от него подальше».
Однако Уоррен отнюдь не собирается возлагать вину за неблагополучное положение, в котором находится искусство да и вообще духовная жизнь в Америке, на отдельных людей. «Самое мощное влияние, вызывающее распад, – замечает он, – может иметь своим источником не злых или глупых людей, а гигантские безличные процессы, свойственные нашей цивилизации».
Нельзя отрицать, американский писатель Роберт Пенн Уоррен отнюдь не избавился полностью от присущих ему противоречивых взглядов на жизнь, литературу, на социальные проблемы. Однако его критическое отношение к американскому собственническому обществу дает себя чувствовать все заметнее – в частности, в литературоведческих трудах. И это очень знаменательно.