Размышления о письме. Перевод с английского О. Коваленко

Эссе Генри Миллера «Размышления о письме» вошло в сборник его текстов «Мудрость сердца», выпущенный в 1961 году. «Размышления» являются лишь малой частью написанного Миллером о литературе, труде писателя и значении письма в его жизни. Однако темы письма и книг в данном эссе служат, как и в прочих его текстах, публицистических и художественных, всего лишь поводом к рассуждению о жизни. Жизнь, как утверждает писатель, является для него одновременно и вдохновением, и продуктом созидательного процесса. В дневниках Анаис Нин, подруги и коллеги Миллера, можно найти такое его высказывание: «Жить с излишком вредно для воображения», за которым следует признание в том, что жизнь писателя намного более размеренна и однообразна, чем ее зеркальное отражение — текст. В «Размышлениях» он признается: «Я <…> изобретаю, искажаю, деформирую, лгу, раздуваю, преувеличиваю, опровергаю и сбиваю с толку — все по собственному желанию. Я подчиняюсь исключительно своим инстинктам и интуиции». Искусство было для Миллера квинтэссенцией жизни, собранием наиболее ярких, хотя и разрозненных моментов в одно целое — литературное произведение.

Генри МИЛЛЕР

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПИСЬМЕ

Кнут Гамсун однажды сказал, что пишет для того, чтобы убить время. Мне кажется, если в этом заявлении он и был искренен, то все равно себя обманывал. Письмо, как и сама жизнь, есть странствие и поиск. Только приключение это метафизического плана: это кружной способ познания жизни, скорее цельное, а не осколочное видение мира. Писатель живет между нижними и верхними мирами: он становится на путь, чтобы самому в конце концов этим путем стать.

Я начинал в абсолютном хаосе и темноте, в трясине идей, эмоций, переживаний. Даже сейчас я не считаю себя писателем в обычном смысле этого слова. Я человек, рассказывающий историю своей жизни, и чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что процесс этот неистощим. Он, как и сама эволюция мира, бесконечен. Он есть выворачивание наизнанку, прохождение через измерения Х, и результат его — понимание того, что предмет рассказа не так уж важен по сравнению с самим рассказыванием. Именно это свойство и придает искусству метафизический оттенок, именно оно поднимает его над временем и пространством, ставит его в самый центр и включает во всеобщий космический процесс. Значимость, бесцельность, бесконечность — вот что делает из искусства «терапию».

Почти с самого начала я понимал, что во всем этом нет никакой цели. Я не надеюсь охватить целое и, все глубже вгрызаясь в жизнь, все глубже зарываясь в прошлое и будущее, стараюсь лишь передать ощущение этой целостности — каждым отдельным фрагментом, каждым своим произведением. Все больше вгрызаясь в жизнь, я обретаю уверенность, которая сильнее любой веры или убеждения. Все меньше меня заботит мой удел писателя — и все больше я верю в свою человеческую судьбу.

Я начал с усердного изучения стиля и техники тех, кого я когда-то обожал и превозносил: Ницше, Достоевского, Гамсуна, даже Томаса Манна, который теперь для меня всего лишь умелый фабрикант, штамповщик, вдохновенный мул, тягловая сила. Я имитировал каждый из стилей в надежде подобрать ключ к секрету письма. И в конце концов зашел в тупик. Я погрузился в такую бездну отчаяния и безнадежности, какую мало кто познал, ибо во мне между писателем и человеком не существовало никакой границы: провалившись как писатель, я бы потерпел поражение и как человек. И я провалился. Я осознал, что я ничто, даже меньше чем ничто, — я отрицательная величина. Но именно в этой точке, посреди неподвижного Саргассова моря, я начал писать по-настоящему. Я начал с нуля, выбросив за борт все, даже тех, кого я больше всего любил. Услышав собственный голос, я был поражен: он был самостоятелен, отчетлив, уникален — и это придало мне сил. Меня не волновало, что мои сочинения могут счесть плохими. Слова «плохо» и «хорошо» исчезли из моего словаря. Я с головой погрузился в царство эстетики, в аморальное, неэтичное и непрактичное царство искусства. Сама моя жизнь стала произведением искусства. Я заново обрел свой голос, свою целостность. Это переживание очень походило на то, что мы читаем о жизнях людей, познавших суть дзен. Мой страшный провал был суммой опыта всего человеческого рода: мне было необходимо вываляться в знаниях, осознать всеобщую тщету, все разрушить, исполниться отчаяния, затем смирения, после вовсе сбросить себя со счета — и наконец вновь стать самим собой. Я должен был дойти до края и совершить прыжок в темноту.

Сейчас я говорю о Реальности, но я знаю, что к ней можно подобраться только при помощи письма. Я меньше узнаю и больше осознаю: узнавание приходит ко мне иным, тайным способом. Все больше проявляется во мне дар непосредственности. Во мне развивается способность воспринимать, разгадывать, анализировать, синтезировать, категоризировать, говорить и формулировать — все одновременно. Я легче проникаю в суть вещей. Я избегаю любых очевидных интерпретаций: с упрощением таинственность только возрастает. Известное становится все непостояннее. Я живу уверенностью, той уверенностью, которая не зависит от веры или доказательств. Живу только для себя, без капли самомнения или самовлюбленности. Я проживаю свою долю жизни и таким образом поддерживаю работу всей системы. Каждый день каждым своим действием я способствую развитию космоса, его обогащению, эволюции и распаду. Я добровольно отдаю все, что у меня есть, и беру столько, сколько могу вобрать. Я одновременно и пират, и принц. Я знак равенства, духовная составляющая созвездия Весов, которое вклинилось в первоначальный зодиак, разделив Деву и Скорпиона. Я считаю, что в мире достаточно места для всех: межпространственные глубины, бескрайние эго-вселенные, огромные целительные острова открыты для каждого, кто достигнет индивидуальности.