Путеводитель по русскому романтизму
Е. А. Маймин, О русском романтизме, «Просвещение», М. 1975. 240 стр.
В аннотации к работе Е. Маймина сказано, что ее «отличает убедительный и цельный взгляд на русский романтизм в его основных течениях, глубокое знание истории и теории вопроса». В целом эта характеристика справедлива. Е. Маймин действительно подготовил хорошую, полезную книгу. Она адресована учителю и безусловно окажет ему большую помощь в изучении творчества русских романтиков. Ориентированностью на школу во многом объясняется и структура рецензируемой работы. В ней рассматриваются наиболее значительные явления русского романтизма: поэзия Жуковского, Рылеева, Пушкина, Лермонтова, Веневитинова, Тютчева. Из прозаиков взят один В. Ф. Одоевский. Нет Бестужева-Марлинского.
Словом, чувствуется особая симпатия автора к лирике. Возможно, это объясняется тем, что в лирической сфере романтизм со всеми его особенностями просматривается с наибольшей отчетливостью и обнаруживать его здесь и характеризовать проще, чем в жанрах эпических или драматических.
Обзоры творчества писателей-романтиков содержательны. Их положительная сторона – в конкретности, в тщательном, тонком анализе отдельных произведений. Конкретные наблюдения увязываются с общей концепцией романтизма. Так, например, в главе, посвященной Жуковскому, вопреки наметившимся тенденциям считать его предромантиком или даже «утробным» реалистом, хорошо аргументирована его причастность к романтическому направлению. Е. Май мин сосредоточивает внимание на таких романтических чертах миропонимания Жуковского, как изображение трагического положения, одиночества духовно богатого человека в условиях крепостнической действительности; неизбежность для него страданий в несовершенном мире и стабильность настроений «тоски и томления, вечной неудовлетворенности и вечного стремления к недостижимому» (стр. 30).
В работе хорошо прослежено, как романтический строй идей поэзии Жуковского организует и ее содержание, и ее форму. Под этим углом зрения Е. Маймин рассматривает «Теона и Эсхина», образы певца в «Графе Габсбургском» и в «Камоэнсе». Тонко анализируется пейзажная лирика Жуковского, ее органическая сращенность с меланхолической душой самого поэта. Правда, в таком анализе нет ничего принципиально нового, об этом писал Г. Гуковский и другие исследователи, но Е. Маймин находит убедительные слова и примеры для подтверждения уже известных в науке положений, показывает их новые грани.
В своей исследовательской работе Е. Маймин идет от общего к частному, постепенно углубляя и детализируя свой анализ. Такой метод вполне себя оправдывает, и Е. Маймин успешно его применяет во всех других очерках.
Спорной в книге нам представляется, прежде всего, общая концепция романтического искусства, его генезиса и соотношения с другими литературными направлениями. Е. Маймин рассматривает романтизм «в социально-историческом смысле», как сильную реакцию «на буржуазную революцию и ее последствия… на просветительскую философию… на унизительную прозу буржуазности» (стр. 8). Этот тезис в нашем литературоведении считается аксиоматическим, он кочует из одной работы в другую, а между тем далеко не все объясняет и поэтому нуждается в уточнении. Конечно, романтики остро критиковали буржуазный мир, эгоизм, прозаичность человека-собственника и т. п., но романтизм сложился до победы капитализма, до того, как обнаружились его отрицательные черты. Он явился порождением революции 1789 – 1794 годов, а не реакцией на ее отрицательные последствия. Цитируемые Е. Майминым слова Шеллинга: «Прекрасное было время… Человеческий дух был раскован, считал себя вправе всему существующему противополагать свою действительную свободу…» (стр. 6) – есть не что иное, как философско-романтическое восприятие революционной действительности. Характерно, что поначалу все романтики по-своему принимают революцию (в том числе в будущем такие реакционеры, как Саути, Колридж, Ф. Шлегель). Идейное размежевание между ними наступит позднее, когда революционная волна спадет и обнаружатся отрицательные результаты революционных перемен.
Ранний романтизм правильнее, на наш взгляд, рассматривать как реакцию на угнетающее человека феодальное общество, вызванную подъемом чувства личности в связи с вызреванием в недрах феодального уклада буржуазных отношений. Романтики – враги феодальных привилегий, феодальной косности. Они считают, что человек должен оцениваться не по титулам, а по внутреннему духовному богатству и т. д. Поэтому романтизм на заре своего развития, а в дальнейшем – в своей прогрессивной ветви – был союзником Просвещения, так как был вызван к жизни теми же самыми социально-историческими причинами. Как известно, ранний Ф. Шлегель высоко ценил Лессинга, Гёте. Просветительские традиции сильно ощутимы и в французской романтической литературе (Гюго, Санд).
Еще более неисторично рассматривать как реакцию на буржуазные порядки русский романтизм. Жуковский жил в иное время, чем Блок. Перед ним была крепостническая действительность, и он протестовал против ее удушающих условий с позиций эстетически чуткой, духовно развитой личности. Точно так же и поэзия декабристов имеет, прежде всего, антикрепостнические истоки. Если на нее и влияли французские события конца XVIII века, то главным образом своей антифеодальной сущностью. Всеми лучшими своими достижениями романтизм обязан революции. С нею генетически связаны романтический историзм и романтическая диалектика, вся концепция романтического искусства как явления вечно развивающегося. Точно так же нельзя противопоставлять романтизм просветительской идеологии. Противниками Просвещения были лишь реакционные мыслители типа Бональда, Ж. де Местра, идеализировавшие феодально-монархические порядки. Антипросветительски были настроены, естественно, и идеологи победившей буржуазии.
Е. Маймин придерживается иного мнения. Воздействие просветительства на романтизм было, по его мнению, губительным для последнего, так как замутняло его родовую «чистоту», которая якобы несовместима с «разумом». «Русский романтизм, – пишет исследователь, – в отличие от западного, никогда не противопоставлял себя просвещению и просветительской философии, основанной на абсолютном доверии к разуму» и «в этом смысле… был как бы не вполне, не до конца романтизмом» (стр. 19). В этом утверждении не все точно. Неправомерно говорить о несовместимости романтического искусства с разумом. Правда, романтики отрицали рационалистические принципы творчества, были врагами дидактизма и т. п. Однако они никак не были против «разумных»»просвещенных» форм жизни и горячо за них боролись (Шелли, Гюго, Санд, писатели-декабристы и др.). Следовательно, в трактовке данной проблемы необходимо учитывать гносеологические и исторические ее аспекты. Обращение к разуму не обязательно ведет к рационализму и поэтому не подрывает основы романтизма, не делает его неполноценным. Не совсем ясно решается в работе вопрос о соотношении романтического и реалистического искусства. Есть противоречия. С одной стороны, сказано: «…Романтический пафос, романтический взгляд на мир не мешает Горькому быть в то же самое время и самым последовательным и принципиальным реалистом» (стр. 235). Тут границы между романтической и реалистической формами творчества по существу стерты. Несколько ниже Е. Маймин пишет совершенно иное: «Как направление и как метод романтизм в основе своей противоположен реализму» (стр. 238).
Хочу, однако, подчеркнуть, что спорность некоторых положений работы Е. Маймина объясняется главным образом недостаточной разработанностью методологических проблем романтизма. В целом же его книга существенно обогащает наше представление о творчестве русских романтиков.
г. Калинин