Пушкинский «Демон» – не портрет
«Прообраз пушкинского «Демона» назвал свою заметку Николай Дамдинов («Вопросы литературы», 1972, N 8), высказав предположение, что таковым является «первый декабрист» Владимир Федосеевич Раевский. Как ни оригинальна на первый взгляд эта мысль, она вызывает возражения – и в частном и, в общем: пушкинский Демон – не В. Ф. Раевский, Демон – вообще не лицо пушкинского окружения.
Прежде всего, не убеждает утверждение, что «отдельные черты характера» Раевского «поразительно совпадают с теми чертами, какими наделяет Пушкин своего «Демона». Вот на каких фактах базируется это утверждение. Раевский раскритиковал юношеское стихотворение Пушкина «Наполеон на Эльбе», да еще без всякого «снисхождения к возрасту автора-лицеиста», – делается вывод: «Жестокий спорщик! Поистине «злобный гений»!» Раевский аскетичен («Любовь ли петь, где брызжет кровь»), – стало быть, появляется пушкинская строка «Не верил он любви, свободе…». Отрицание у Раевского «носило, казалось, всеобъемлющий характер», – следовательно, именно про него сказано у Пушкина:
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Между тем стихотворение «Наполеон на Эльбе» Н. Дамдивов сам называет одним из «слабых стихотворений Пушкина», и хотя известно, что поэт сурово относился к своим лицейским произведениям, автор предлагает исходить из того, что Пушкин обиделся на критику Раевского и увидел здесь нападки на «вдохновенные искусства» вообще. И как можно революционное отрицание, пусть даже носившее «всеобъемлющий характер», смешивать со скептицизмом?
Это то, что касается «поразительного» сходства «отдельных черт» Раевского и Демона. Но ведь были и резкие различия! Пушкинский Демон, как Демону и быть полагается, – безоговорочный скептик. Таковым (ни объективно, ни в пушкинском восприятии) не был и не мог быть Раевский, трезвый практик декабристского движения, который, по самохарактеристике, «летел к известной цели…». Н. Дамдинов отмечает «единодушие» во взглядах Раевского и Пушкина на самовластье, крепостничество, в отношении к правящему дворянскому классу; здесь отрицание опять-таки не имеет ничего общего со скептицизмом. Пушкина привлекает замечательная ученость Раевского; поэт сам в послании к Чаадаеву 1821 года высказывает стремление «в просвещении стать с веком наравне». Если пушкинское выражение «Не верил он любви…», куда ни шло, приложимо к Раевскому, то как про декабриста Раевского сказать:
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №8, 1973